Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов
— Сдаюсь! — торопливо крикнул парень дрожащим от волнения голосом и, суетливыми движениями сняв ремень с плеча через голову, с отвращением отбросил автомат в сторону. Вскинув руки высоко вверх, криво улыбаясь жалкой улыбкой, залепетал, сбиваясь и запинаясь, очевидно, боясь, что его застрелят раньше, чем он успеет обо всем рассказать: — Я украинец… Василь Пиявка… Это я стрелял, чтобы дать вам знак… Улдис Культя нас послал совершить налет на кассу… Я давно собирался перейти на вашу сторону… ну то есть сдаться… Лучше я отсижу, чем и дальше буду воевать против народа… Латыши, украинцы и русские — братья… братья навек. Черт меня попутал связаться с предателем генералом Власовым… Скажите своему начальству, что я сам сдался… Что вас спас от неминуемой смерти… Замолвите за меня словечко, прошу вас… У меня старенькая маменька… я единственный сынок у нее…
И тут снова прозвучал выстрел, но теперь с другой стороны, от ограды, возле которой, вылезая между частоколом на улицу, разрослась малина, густо увешанная алыми ягодами.
— Предатель! — кто-то с ненавистью и переполнявшей его злобой выкрикнул оттуда, скрываясь в чаще.
Василь Пиявка вздрогнул, все еще продолжая глядеть на Илью, но уже каким-то потусторонним, ничего не выражающим поблекшим взглядом. Затем от невыносимой боли, пронзившей левый бок, как будто его одновременно ужалил рой злобных ос, неестественно выгнулся в спине, захрипел и опрокинулся на спину, крестом разбросав безвольные руки.
В этот раз Журавлев среагировал моментально. Он как будто в этот короткий миг очнулся от продолжительного и непонятного сна или наваждения, стремительно вскинул руку с пистолетом и несколько раз подряд выстрелил в то место, где шевельнулись кусты. Чуть погодя из них вывалился лицом вперед один из налетчиков. Это был Виерстурс. В малиннике он, должно быть, надеялся переждать опасное для себя время, спрятавшись там, сидя на корточках.
Мельком взглянув на труп застреленного им бандита, Илья спешно подошел к Василю Пиявке, склонился над ним. Понимая, что от сведений этого еще не совсем конченого рядового участника националистической группы зависит дальнейшая судьба самой организации, ее скорый разгром, твердо сказал:
— Держись, парень. Сейчас в больницу отвезем.
Глядя ему в лицо затухающим взором (темные зрачки парня постепенно заволакивало блеклой пленкой), Василь шепотом проговорил, едва шевеля окровавленными губами:
— Так мы… с тобой… и не увиделись… П-прости меня, маменька… своего… непутевого сына… предателя…
— Не расслышал, — сказал Журавлев и отрицательно мотнул головой, затем присел на корточки и еще ниже наклонился, чуть ли не касаясь ухом его алых от крови губ.
Илья не видел, как судорога потянула сухощавое лицо украинца, и оно через минуту стало строгим и неприступным, а открытые, подернутые смертной поволокой глаза все так же продолжали глядеть перед собой. Илья с тяжелым вздохом положил свою теплую ладонь ему на лицо и движением вниз закрыл парню мокрые от выкатившихся слезинок веки.
— Журавлев, ты живой? — раздался позади Ильи хриплый голос, к нему подбежал запыхавшийся Орлов, держась левой рукой за кровоточащее плечо. — Кто стрелял? — спросил он, озираясь, с удивлением отмечая валявшиеся в разных местах застывшие в самых замысловатых позах трупы налетчиков. — Ты их ухайдакал?
— Этого не я, — обронил Илья, кивком указав на Василя Пиявку. — С ним свои расправились.
— Да неужто? — поразился его словам Клим. — Неожиданно.
Журавлев, и сам удивленный всей этой историей не менее Орлова, с видимой живостью принялся рассказывать о том, что здесь недавно произошло. Его рассказ подходил уже к завершению, но тут подошли Еременко, Лацис и Андрис, который все еще продолжал держать автомат перед собой, настороженно оглядываясь по сторонам, и Илье пришлось рассказывать по-новому.
Внезапно Клим с размаху ударил себя по ляжке испачканным в крови кулаком и аж простонал от того, чего теперь уже не вернуть:
— Выходит, эти мрази нас просто развели как сосунков, отвлекли от кассы этим чертовым пожаром.
— Теперь понятно, кто стрелял и зачем, — сказал, поморщившись от его грубых слов, Лацис, с чрезмерным вниманием слушавший взволнованного Журавлева, через каждые несколько секунд в знак согласия дергая своей козлиной бородкой. Затем сокрушенно мотнул головой и признался: — Если бы не этот Василь, тю-тю бы народные денежки. А так есть вероятность, что большая часть осталась на месте. Андрис, — распорядился Эдгарс, — срочно доставь сюда управляющего Авижюса.
Когда Андрис уехал на «Виллисе», мужчины подошли к распластанному на траве телу Василя Пиявки.
— Не повезло тебе, парень, — неожиданно с долей сочувствия промолвил Еременко, как будто украинец мог его слышать. — Надо было думать головой, — согнутым пальцем он постучал себя по лбу, — прежде чем связываться с этими отбросами.
Он тяжело вздохнул, машинально сунул руку в карман брюк в поисках папирос. Но пачка «Беломорканала» осталась в пиджаке, который в спешке капитан забыл прихватить, пришлось попросить закурить у Орлова. Клим постоянно держал папиросы в кармане галифе, и еще не было случая, чтобы где-нибудь забыл. Тот вытер окровавленную ладонь о брюки, морщась, поглядел на свое плечо, раздраженно буркнул:
— Все-таки царапнуло. Вот сволочи. Но ничего, мы тоже шестерых завалили.
Вскоре курили все четверо, глубоко затягиваясь горьким дымом, чтобы успокоиться, привести нервы в порядок, наслаждаясь самим процессом курения.
Собравшееся над их головами легкое невесомое облако, хоть и заметно колыхалось от новых порций дыма, с места все же не двигалось. Стояла звонкая тишина, какая обычно наступает с ранним рассветом, лишь негромко цвикала какая-то птичка в малиннике, совсем не обращая внимания на скрюченный в позе зародыша труп Виерстурса. Пока негреющее солнце неуверенно распускало по округе свои еще розовые лучи, которые постепенно превращались в желтый теплый свет.
Мужчины с молчаливой сосредоточенностью, очевидно, каждый про себя перебирая в памяти кратковременное, но ожесточенное по характеру столкновение с националистами, до самого мундштука с жадностью докурили папиросы.
Тут как раз и Андрис прибыл с управляющим. Из «Виллиса» быстро выбрался худощавого телосложения человек с потертым кожаным портфелем под мышкой, одетый во все черное — пиджак, брюки, ботинки, но с белой накрахмаленной манишкой, похожий своим видом и лицом на еврея. Порывисто сняв с головы тоже черную широкополую шляпу, он по-старомодному поклонился:
— Здравствуйте, госпо… товарищи офицеры.
Шляпу он уже надевал на ходу, торопливо направляясь к двери кассы, не теряя напрасно драгоценное время. Стремительно поднявшись на высокий
