Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Вот бесстыжая рожа! – сказал сапожник. – Ремнем ее учить надо!
– Да я у казаков даже плеточку просил – поучить, а мне один ихний чернобородый говорит: «Ты, мужик, приводи свою бабу к нам на недельку. Как шелковая станет.» А ты свою чем учишь?
– Когда как: когда словесно, а когда и ручно. Не молотком же ее лупить. Дашь раза – и душа вон. А сейчас еще это бес навязался. Мало того, что бабу изводит, вся аж иссохла, так еще и все грибы на чердаке объел.
– А моя не сохнет, – сказал плешивый. – Такую жопу отъела, что на юбку ей теперь на полтора аршина ткани больше уходит!
– Да это ж разве жопа! – вмешался Артемий Иванович. – Мне батюшка нанимал в отрочестве учительницу французского, вот у нее жопа была – так это жопа. Батюшка однажды даже сказал ей: «У вас, мамзель Сесиль, не постерьёр, а просто алтарь Отечества какой-то! На такой алтарь молиться нужно».
Все сидевшие за столом машинально перекрестились.
– Мой дядя Поросятьев, овдовев, во француженку эту влюбился без памяти, да только пришлось ему на этот алтарь свой живот положить, через любовь свою жизни лишиться.
Все снова перекрестились.
– Видал я в посольстве француженок – ничего в них такого капитального нету, – сказал плешивый. – Не задницы, а гузки куриные, с кулачок.
– А такого чернявого, с усиками, вы в посольстве не видали? – спросил у него сапожник.
– Да там, мил человек, почти все посольство с усиками! – ответил тот.
– Так вот я ему на Успение каблук прибил, по сю пору денег получить не могу. Вы, когда его встретите, скажите, что он Коврижкину пятиалтынный должен.
– А там, в посольстве работники какие временно не нужны? – спросил Артемий Иванович.
– А что ты можешь, кроме как товар карболкой портить? – спросил столяр.
Артемий Иванович раскрыл было рот, но тут на его плечо опустилась тяжелая волосатая лапа трактирщика.
– Ты вот что, который ежели дезинфектор – ступай за мной!
Двое половых подхватили Артемия Ивановича под руки и поволокли вслед за хозяином, который направился в сени, на ходу поддергивая повыше рукава. Спустя три минуты половые вернулись, торжественно неся на руках Артемия Ивановича, и бережно посадили его на прежнее место. Трактирщик, растерянно пряча от любопытных взглядов побагровевшее лицо, распорядился прислать ему и всей честной компании за счет заведения чего пожелают.
– Я все могу, – как ни в чем не бывая продолжил разговор Артемий Иванович.
– Ты что ему сказал? – подивился плешивый. – Меня один раз так выкинули отсюда, что я кубарем до самой набережной кувыркался.
– Сказал ему, что я сейчас без работы, – махнул рукой Артемий Иванович. – Так работки-то какой не найдется в посольстве?
– Ну, не знаю… – развел руками плешивый. – Разве чернорабочим к Варакуте. Он сейчас вот под гостиными трубомедницкие работы завершил, теперь грот с фонтаном будет внизу у парадной лестницы делать. Да еще электричество взялся проводить. Электротехников да медников он с завода гоняет, а чтобы трубы там подтащить, мусор вынести – такие работники вроде ему нужны. Приходи второго, я тебя с ним познакомлю.
– Хорошо, приду. Давай что ли дерябнем по баночке за знакомство, – предложил Артемий Иванович. – За хозяйский счет и уксус сладок, а тут водка.
– Нет, пить не буду, ибо животом скорбен, – отказался столяр.
– Ну, тогда бывай. – Артемий Иванович хлопнул стакан и закусил ржавой селедкой. – Может, еще свидимся.
ЗАПРОС
в адресный стол из сыскн. отд.
Владимиров, Артемий Иванов, купеческий сын.
За нач. отд. Жеребцов
30 декабря 1892 года.
СПРАВКА
адресного стола
Владимиров, Артемий Иванов, купеческий сын, проживает по адресу дом № 2 по Мещанской улице, 2 участка Казанской части.
Начальник адрес. стола Гейбель
31 декабря 1892 года
* * *2 участок Казанской части, к которому принадлежала Мещанская улица, располагался в доме на углу Столярного переулка и Екатерининского канала, в дальней его от Канавы половине. Заведовал участком пристав Лисаневич, служивший последние полгода притчей во языцех для всего Петербурга.
– Мне бы хотелось узнать вот что, Дмитрий Алексеевич. – Жеребцов положил перед приставом ответ из адресного стола. – Вы можете дать мне справку: с какого времени этот господин числится у вас в участке?
– Надо у Медзвецкого спросить, – сказал пристав, зябко передергивая плечами. – Максим Афанасьевич, посмотрите-ка Владимирова Артемия Иванова по Мещанской, дом наследников Нижебрюхова! Я туда жену вашего начальника, Вощинина, неделю назад водил. С какого числа явлен?
Из комнаты, где сидел письмоводитель, раздался грохот падающих ящиков, и спустя минуту появился седой коллежский асессор с толстым регистратором в трясущихся руках.
– Старый, а выгнать жалко, – с любовью сказал пристав.
– Вот, извольте-с. – Письмоводитель раскрыл книгу и ткнул кривым узловатым пальцем в одну из записей. – Паспорт явлен 22 июня. Я этот паспорт помню, он выдан в Якутске. Случай не частый. С ним одновременно был явлен еще один якутский паспорт, по тому же адресу.
– Ну-ка, ну-ка! – подскочил к нему Жеребцов. – Кто таков?
– Фаберовский Степан Фелицианович.
– Поляк?
– Надо полагать – калмык, – хихикнул Лисаневич.
– Похоже, это действительно наши, – сказал Жеребцов. – Кто бы мог подумать, что они в адресном столе под своими фамилиями окажутся. Странно все это… Вот вы, Дмитрий Алексеевич, видали когда-нибудь мазуриков и мошенников, которые под собственным именем в столице проживают?
– Да хотя бы Лейзера Хотимского взять, бывшего моего свояка. Первейший жулик. Надул французов и с их деньгами умотал в Петербург, поселился у меня в участке в меблированных комнатах как коломенский мещанин, да только под своей фамилией. Французы по осени жаловаться приехали, градоначальник его через адресный стол нашел, я его по-бывшему, по-родственному на цугундер взял, и отправили его на радость министру финансов этапным порядком обратно в черту оседлости…
– Что ж, будем арестовывать. Господин пристав, мне потребуются двое городовых и околоточный.
– Этих – сколько угодно-с, – сказал пристав. – А сам я с вами не пойду. Я от министра финансов причитающееся мне за жену только что получил, потому желаю жить долго и в полном здравии. И в свое удовольствие. Господин Колчак, извольте отрядить с господином Жеребцовым затребованных людей. И сами сходите, вы жену ихнего начальника, Вощинина, туда водили, так что дорогу знаете. Я деньги хочу в уединении пока посчитать.
Штабс-капитан Колчак был словоохотлив и завистлив, всю дорогу до Мещанской он не уставая тарахтел.
– Несправедливо устроен этот мир! Я за женой взял пятьсот рублей, в аккурат все на свадьбу и потратили. Теперь ее даже за двадцать рублей никому не пристроишь. А Лисаневичу все впрок! И тетка у него в замужестве за министром двора, и жену свою господину Витте за двадцать тысяч продал. Потому что она жидовка, на них всегда спрос есть, хоть в борделе, хоть в высшем обществе. Вот хотя бы взять случай с тем приставом, что во втором участке Рождественской части прежде служил…
– Все, пришли, – оборвал его Жеребцов. – Василий, поди, узнай у дворника: на месте ли жильцы.
Агент ушел и вскоре вернулся с докладом, что жильцы отсутствуют уже четыре дня.
– Арест пока отменяется, можете идти, – сказал Жеребцов штабс-капитану. – Будем засаду оставлять. Василий, пошли.
Колчак с городовыми отбыли в участок, а Жеребцов пригласил управляющего и вместе с ним, двумя своими агентами и дворником поднялся на четвертый этаж. Управляющий открыл дверь номера, снимаемого подозреваемыми, и Жеребцов вошел внутрь. Это была довольно приличная комната чулком, пропахшая карболкой, с двумя ржавыми железными кроватями, на которых были брошены умеренно замасленные и плоские как доски полосатые тюфяки, набитые соломой. На столе у окна стояла керосиновая лампа с закопченным стеклом, стопка старых газет и две немытых оловянных миски. На гвозде, вбитом у дверей, соединявших эту комнату с соседней, висело длинное серое суконное пальто.
– Татарин рублей пять за такое даст, – сказал Жеребцов, проверив карманы, в которых ничего не оказалось.
– Чемодан будем вскрывать? – спросил Василий.
– Да надо бы.
– Странные они какие. Вон у печки онучи сушатся, никогда не видал прежде онучей из кашемировой ткани.
– Кто-то идет, ваше благородие, – доложил дворник.
– Все в комнату! – велел Жеребцов. – Василий, закрой дверь.
В комнате наступила тишина, слышно было только, как мыши шуршат под полом, да всхлипывает простуженным носом управляющий. В коридоре раздались шаги и замерли у двери. Человек осторожно постучался и приоткрыл дверь. В тот же миг оба агента наскочили на него и повалили на пол.
