Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Вы бы, Вельцин, пока мы в тронном зале с Вердером комедь с вручением верительных грамот ломали, могли бы уже все приготовить, – проворчал на камердинера царь.
Император был разозлен, что ради протокола ему пришлось облачаться в царские регалии, хотя генерал Вердер был совершенно обрусевшим и прикормленным при русском дворе за почти полтора десятка лет в Петербурге в качестве военного атташе, а затем представителя германского императора.
– Корона вам идет, Ваше Величество, – сказал Черевин.
– Я знаю, Черевин, – обернулся Александр. – Вердер уехал?
– Да, я проводил его и распорядился подать к дебаркадеру ваш поезд.
Четверо слуг протащили из детской через кабинет тяжеленный сундук, окованный железом.
– У меня имеются сведения, Ваше Величество, – начал Черевин, – что в Петербурге на вас готовится покушение.
– Что, опять?!
– Да, Ваше Величество. Но на этот раз, возможно, в нем замешана гвардия.
– Братец?
– Не знаю, Ваше Величество, я еще не располагаю достаточными сведениями. Те же сведения, что у меня имеются, настолько разноречивы и странны, что я не рискую пока делать какие-то выводы. Однако умоляю вас быть с Его Высочеством осторожнее.
– Вот и добряк Вердер говорил о покушении. Этот дурак Вильгельм просил его меня уведомить. А Государыне все неймется – ей, видите ли, хочется развлечься. Вот и развлечется, когда мои кишки будет в кучу сметать.
В кабинет впрыгнул длинноухий заяц, скользивший по паркету и громко царапавший его когтями. За ним вбежали десятилетняя девочка и мальчишка года на четыре постарше ее. Они принялись носиться за зайцем, стараясь поймать его. Лежавшая под письменным столом Государя большая овчарка вскочила, когда заяц попытался заскочить к ней, и долго потом с ворчанием устраивалась на прежнем месте.
– Да и Государыню с детьми не пожалеют, – добавил Черевин. – Простите, Ваше Величество.
– Чего уж там, – махнул рукой царь и вдруг, наклонившись, быстрым движением ухватил зайца за уши. – Но если я узнаю, что это мой братец, то я ему собственными руками башку…
– Папа, это же наш заяц! – взвизгнула девочка.
Царь озадаченно посмотрел на зайца, которого сейчас едва не лишил жизни, и поставил его на пол. На крик великой княжны в кабинет вступила императрица в сопровождении эфиопа в шитой золотом черной куртке, красных шароварах и тюрбане. Увидев детей, гоняющихся за зайцем, и мужа в халате и домашних туфлях, царица недовольно поджала губы и ледяным тоном спросила у девочки:
– Где миссис Франклин?
– Нана у себя в спальне, – ответила та.
– Доминик, скажи миссис Франклин, чтобы забрала детей, – велела Государыня эфиопу. – Александр, ты уже готов? Почему ты до сих пор не одет?
– Не понимаю, куда торопиться? – огрызнулся тот. – Вердер же сказал, что в Петербурге нас намерены укокошить этой зимой…
– Вилли может и не такое выдумать, лишь бы испортить нам праздники… – сказала Мария Федоровна. – Мы не можем больше откладывать отъезд, ты мне обещал сразу после Рождества, а какой сегодня день? Кроме того, завтра у твоего брата день рождения.
– Алексей еще в Румынии. Завтра он только в Берлине будет.
– Но завтра у тебя прием дипломатического корпуса! – воскликнула императрица.
– Да едем мы, едем, – скорчил мину Александр Александрович. – Черевин вот доложил, что поезд готов уже на станции. А когда нас взрывать будут, Черевин?
– Точно неизвестно, но предположительно на балу у французского посла в начале февраля…
– Генерал, это вы специально придумываете все про балы! – зло бросила Мария Федоровна Черевину.
– Как вам угодно, Ваше Величество… – покорно склонил тот трясущуюся голову. – Но я не могу исключить, что покушение не произойдет завтра, когда вы поедете в Зимний, на прием дипломатического корпуса. Мало вероятно, что кто-нибудь решится именно в этот момент произвести покушение, но я отдал распоряжения Ширинкину усилить охрану, чтобы исключить всякую подобную возможность.
– Интересно, не поэтому ли Алексей задержался у Вильгельма? Прежде он собирался проводить день своего рождения в Петербурге. А Владимир всегда с Алексеем были заодно… Что же мне завтра делать?
– Урядник Стопроценко из конвоя предложил казаков переодеть и на приеме их через одного с дипломатами поставить.
– Вы, генерал, уже и с утра пьете! – сказала Мария Федоровна.
– Вот ей же ей, не пил! – перекрестился Черевин.
– А ну-ка, дыхните! – велел император генералу. – Не пил он, Минни… Только как же это, Черевин, выйдет: смеху на всю Европу!
– Никто не заметит, Ваше Величество!
– Да вы бы еще атаманцев с их рябыми рожами переодели!
– Поляков из дворцовой охраны переоденем. Ширинкину так даже легче вас охранять будет, если во время беседы с дипломатами его агенты будут рядом с вами в Георгиевском зале.
– «Натуралистов» выдать за дипломатов?
– А что тут такого? Никто их не знает. Сейчас в лидвалевскую мастерскую пошлем, чтобы к завтрашнему утру было готово десять – нет, пятнадцать мундиров. Можно еще напоить всех представляющихся перед приемом, чтобы их на приеме поддерживало по два человека…
– Да вы сами пьяны, как попугай! – воскликнула императрица. – Вас самого надо поддерживать! Опять началось! Вам, Черевин, одни воды пора уже пить! «Что»! «Что»! Кто этим летом, когда мы в Ливадию ехали, хотел Государю и детям особый железный штюк под платье на спине пришить на случай обрушения крыши вагона?! А если ты, Александр, вместе с Черевиным завтра все это устроите, и выставитесь на позор всему миру, то клянусь, я заставлю тебя танцевать и на Николаевском, и на Концертном, и на Эрмитажном, и на Аничковских балах. И ты будешь танцевать все время, и попробуй только удалиться к себе в кабинет к картам! И вальсы будешь танцевать, и мазурки, и котильон!
– Знаете, Черевин, пусть уж лучше меня убьют. А вы сегодня вечером, как в Аничков переедем, заходите ко мне в кабинет, мы что-нибудь придумаем…
* * *На этот раз поездка на Шпалерную не обещала Артемию Ивановичу никаких удовольствий. Фаберовский строго-настрого запретил ему заходить к кухмистеру – весь город знал, что сегодня Государь выезжает из Гатчины на зимний сезон в Петербург, и потому начальник царской охраны и главный его помощник не могли без дела шататься по будущим родственникам. Артемию Ивановичу надлежало съездить в трактир на углу с Гагаринской, где, по словам Лукича, обедали мастеровые из посольства, и попытаться выяснить, не производится ли там каких-нибудь подозрительных действий. Сам Фаберовский по настоянию Луизы отправился на перевязку в лазарет Лютеранской церкви на Малой Конюшенной.
Эзелев трактир был чистым, солидным заведением, с музыкальной машиной, мягкими диванами и бильярдом. Прямо от входа Артемий Иванович оглядел залу, высмотрел стол, за которым степенно закусывали сразу четверо хорошо одетых мастеровых, и подсев, сказал:
– С праздничком, господа. Год пакостный был, но холеру мы все-таки скрутили. Бог даст – на следующий год минует нас эта напасть.
– А вы что же – из фельдшеров? – спросил плешивый мастеровой, сидевший немного наособь.
– Дезинфектор я. До сих пор карболкой воняю.
– Это точно, – согласился плешивый. – Несет от тебя – не приведи Бог. А чем же ты, господин хороший, сейчас занимаешься, коли холера ушла?
– Да вот, сижу без работы. Намедни в доме Балашовой нужник взбунтовался, мы его с напарником усмиряли – вот и вся работа за месяц. Как раз ходил с управляющего деньги получать, вот решил приговорить баночку. Эй, услужающий! Пару чая мне, скляночку и бутылку пива на запивку. А как у вас, православные?
– Работа-то у нас есть, грех жаловаться, Бухман нас по просьбе великого князя французам отрядил, – сказал плешивый. – Сейчас как раз в белой зале ложу для оркестра строим. Красота будет – чисто райские кущи!
– Так ты тут в посольстве работаешь, что ли?
– Да мы все там работаем. Егорыч вон маляром, Максимыч медником, а я столярничаю. А это, виноват, не знаю, кто будет, не из наших.
– Сапожник я здешний, Коврижкин. Горе мы тут запиваем. Такая напасть на нас наскочила, что не приведи Бог! Про беса во дворе дома княгини Гагариной слыхали? Так это мой бес и есть. Пошел я поутру сюда в женское патриотическое общество туфлю чиненую относить, так этот дух нечистый на бабу мою опять напал, когда она за бельем на чердак залезла! Ведь говорил же: не ходи туда, так нет, как медом ей там намазано! И такой на этот раз неистовый был, сорочку ей порвал и даже крест нательный ей изжевал. Насилу отбилась, без задних ног пришла. Сейчас спит, так я мигом сюда.
– Подумаешь – нечистый дух! – воскликнул плешивый столяр. – У меня у самого жена вроде нечистого духа. Вот послушай: собирались мы эти святки в деревню к моей родне, так не поехали. О тот год одолжились мы 30 рублями у двоюродного свояка, сейчас отдавать нужно, а она, вишь, к Рождеству «фонарь волшебный» купила. Так она у меня швея, но без работы, делать ей нечего, картинок вместо семечек накупила и днями негров в Ниле глазеет. Тьфу, срамота одна! А керосину фонарь этот жрет за раз – как мы за месяц. А тут целую коробку аглицких картинок купила. Это, говорит, представление пьесы «Омлет Мудацкий».
