Дмитрий Дивеевский - Альфа и Омега
Иногда в лесничество заглядывал Вальгон, и от визитов его становилось зябко на душе. Парень злобно ругался и поносил все на свете. Во взгляде его появилась какая-то одичалость и разбойничья решительность. Он, в общем-то, не скрывал, что ворует казенное добро, которое плохо лежит. Таких, как Вальгон, в Первомайске развелось сколько угодно. Бывшие люди труда, оставшиеся без работы, рано или поздно начинали воровать. На барахолке можно было встретить светильники из больницы, водопроводные краны из столовой или пачку сбитой со стен туалета кафельной плитки.
«Значит, еще не конец страданию русских людей за предательство веры. Все глубже будем опускаться, пока большинство народа вину не осознает», – думал Иван, глядя на это горе.
Распорядок дня у Звонаря складывался так, что после всех утренних дел он с девяти утра начинал принимать ходоков. Их, обычно собиралась изрядная толпа, и он по очереди говорил с каждым до тех пор, пока не уйдет последний. Гости всегда держались очереди, мирно переговариваясь в сенях на всякие жизненные темы.
На сей раз, когда Иван проводил с Богом больную старушку, брошенную родственниками, дверь резко распахнулась, и в клубах пара в избе возник высокий молодой мужчина в красивой дубленке и пыжиковой шапке. Сопровождавший его парень цыкнул на недовольные голоса из очереди и захлопнул дверь с той стороны. Мужчина снял шапку, слегка поклонился Звонарю и без приглашения сел на табурет перед инвалидом. Он был смазлив и улыбчив. Под копной вьющихся черных волос светились любопытством два карих глаза, курносый нос и круглые щечки делали его лицо немного легкомысленным.
– Здравствуйте, преподобный. Моя фамилия Немчик, я из руководства области. Вот дошел слух о Вас и до Нижнего, поэтому я решил Вашу скромную келью навестить, посмотреть, что за светочи в наших местах объявились.
Ивану посетитель сразу не понравился. Уже одно то, что он бесцеремонно обошел очередь, о многом говорило. Но главное заключалось в другом. Звонарь увидел, что за смешливостью лица, за улыбчивой словоохотливостью работает трезвая и бойкая мысль, которую незнакомец скрывает. Мысль эту Иван почти улавливал в его неприятной ауре, заряженной вороватым любопытством и попыткой оценить, насколько серьезен этот святой угодник. Внутри посетителя Иван ощущал что-то вертлявое и неискреннее. Он уже давно стал воспринимать гостей не столько по словам, сколько по необъяснимому общему впечатлению, в котором совмещались и внешность, и манера поведения, и выражение глаз, и какая-то невидимая, но безошибочно исходящая от человека сила – иногда теплая и добрая, иногда больная и слабая, а порой и гадкая. Мысли многих собеседников становились Звонарю понятыми при первом же взгляде на них, многие боли становились видны, едва человек переступал порог, а случалось и так, что, провожая пришельца, Иван знал о его дальнейшей судьбе.
– И что же Вы хотите от меня, господин, чему я могу научить руководство области?
Немчик заговорил с уважением:
– Насколько я наслышан, к Вам много людей приходит, самое сокровенное Вам несут. Разве этого мало? А Вы ведь из этих бесед выводы делаете, большие выводы, может быть, они для нас будут очень интересны. Вот и получится полезный обмен опытом.
Звонарь вздохнул, перебарывая неприятное чувство. Ему тяжело было с этим гостем. Сюда всегда приходили с правдой, иначе, зачем идти? Если кто и пытался что-то недоговорить, то, скорее, из стеснительности. А этот лгал, и все существо Ивана охватила боль от столкновения с Неправдой.
– Господин Немчик, у меня ограниченный круг собеседников. Ни начальство, ни процветающие люди, ни даже живущие скромной жизнью ко мне не приходят. А приходят сирые и убогие, обиженные и обездоленные. Теперь таких много развелось. Это к Вам идут всякие посетители, у Вас обзор видней.
– Нет, нет преподобный. Ваша точка зрения очень важна. Мы ведь на целую революцию замахнулись. Как же тут святых людей не послушать.
– Не зовите меня ни преподобным, ни святым. Я всего лишь военный инвалид, который по молитвам преподобного Серафима свое место в этой жизни обрел. Оно совсем не святое, это место. Так какую же революцию вы вознамерились сделать?
Гость открыто и обезоруживающе улыбнулся, развел в стороны руки, как бы демонстрируя масштабы своих намерений:
– Мы хотим построить в нашей стране рыночную демократию западного образца. Свободное и процветающее общество. Все государственное добро мы разделим и учредим частную собственность на средства производства. От этого на свет произойдет преуспевающий бизнесмен, который накормит страну.
– Вы искренне полагаете, что все наши беды от неправильного хозяйства?
– А как же? Все дело в системе социализма. Если бы не она, мы были бы сегодня богатой и процветающей державой.
– Господин Немчик, Вы иудейского происхождения. Разве не Ваши предки боролись за социализм, который уравнял их в правах с остальными нациями? Как мне Вас понимать?
Гость слегка опешил. Такого оборота дела он никак не ожидал. Но бойкий ум его быстро нашел ответ:
– Мои предки боролись против царизма в разных партиях, не только среди большевиков. Просто так получилось, что большевики одолели буржуазное правительство. Если бы не это, мы были бы сейчас еще одной Америкой.
– Вы говорите предположениями. Это напрасная трата времени, – ответил Иван, – думаю, что Вам не просто будет разъяснить, почему же большевики победили в ту пору. Да я от Вас больше и не жду никаких разъяснений. Ваши рассуждения понятны. Вы ведь от меня какие-то мысли приехали послушать, не так ли?
Немчик, уже оправившийся от нелюбезного приема, решил продолжить прежнюю линию. В настырности ему нельзя было отказать.
– Именно так, уважаемый. Вы фокусируете народные чаяния, Вы их осмысливаете. Это для нас исключительно важно, ведь мы с Борисом Николаевичем хотим построить свободное процветающее общество.
Позади него саркастически крякнул Матвей. Он сидел в сторонке и внимательно слушал разговор.
– Хорошо, я скажу Вам кое-что, – не взглянув на Матвея, произнес Звонарь. – Вы хотите услышать, что несут мне те, кто ко мне приходит. Пожалуйста, слушайте. Все они говорят одно: перестройка, которую затеяли Горбачев, а вслед за ним и Ельцин, никакого улучшения народной жизни не преследует. Она ведет к тому, что в России появятся очень бедные и очень богатые. Они уже появились, а Вы – один из тех, кто спешит стать богатым. Если Вы хотите знать, получится ли у Вас стать богатым, то можете быть спокойны, Ваше время пришло. Если Вам интересно, будет ли народ уважать Вас, Бориса Николаевича и вашу перестройку, то сообщу Вам, что не будет. Хотя, судя по всему, это не волнует ни Вас, ни Бориса Николаевича.
Немчик покраснел, ему стало жарко в дубленке, он стащил ее с себя и бросил на кровать:
– Как можно так огульно осуждать людей, которые не жалеют себя для других. Мы не только о хлебе насущном, мы и о духовности думаем. Для нас возрождение православия является важнейшей задачей…
Ивана словно обдало жаркой, подавляющей волной, которую исторгала фигура собеседника. Да, он был внутренне силен. Так сильны люди, уверенные, что неправда – единственно верный путь. Этот не имел в душе колебаний или сомнений. Сдерживая назревающий гнев, Звонарь ответил:
– Господин Немчик, мы хоть и в лесу живем, но что в стране происходит, знаем. Как Ельцин себя для людей не жалеет, мы говорить не будем. Стыдно. Как Вы лично о православии печетесь, тоже говорить не будем, потому что у Вас своя вера. И если русские люди сумеют когда-нибудь к лучшей жизни подняться, то как раз вопреки стараниям Ельцина и таких, как Вы. Но я не об этом. Я к другому хочу разговор подвести. Послушайте меня.
Если вы читали исторические книги, то, наверное, знаете, что все наши русские беды происходили от того, что власть предержащие не хотели прислушиваться к народному сердцебиению. От того и в революцию покатились, что на плач мужика по земле наплевали. Казалось бы, надо чему-то научиться, так ведь? Сколько страданий вынесли. И что же? Сегодня опять все заново повторяется. Кто из сегодняшних вождей видит боль простого человека? Кто думает, как утолить эту боль? Кто заглянул ему в душу и спросил: «Русский человек, ты хочешь поделить общественное добро? Ты хочешь, чтобы над тобой появился богатей, также, как над твоим дедом? Ты хочешь вернуться в положение рабочей скотины, бесправной и бессловесной? Веришь ли ты господину Немчику, что в этом положении тебе будет слаще, чем сейчас? Ты веришь, что тебе будет также сладко жить в нищете и грязи, как ему в роскоши?».
Вы, конечно, услышали бы ответ, о котором в полной мере догадываетесь. Поэтому Вы и не спрашиваете. Это Вам не с руки. Но этим самым Вы идете по пути тех правителей, которые толкнули мужика на сторону большевиков. А теперь снова наша страна от такой политики проваливается в темную бездну. Вы-то, господин Немчик, от этого меньше всего убытку понесете. У Вас весь мир – родина. Подхватите чемоданчик с нажитым добром и в удобный момент оставите сии палестины. Но вот что будет с теми, кто здесь останется, лучше не думать.
