Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Курлов и Соколов направились в зимний сад. Шеф жандармов сказал:

— Если то, что рассказывают о вас, Аполлинарий Николаевич, хотя бы на треть верно, то вы рождены для политического сыска. Почему бы вам не перейти в наше ведомство?

— Милый Павел Григорьевич! У вас служат ради чинов, наград, денег, а меня ничего из этого не интересует. Я... свободный художник в своем Деле. Да и чувствую личную острую неприязнь к убийцам и маньякам. Вот и охочусь за ними.

Курлов живо подхватил:

— Прекрасно! У меня есть одна задачка, которую мы разрешить сами не умеем. Вы мне можете посвятить несколько минут?

Соколов согласно кивнул головой:

— Обожаю задачки из криминальной математики! — и он широко улыбнулся.

— История сложная, запутанная, я изложу лишь самое необходимое, довольно схематично. Все началось с разоблачения осведомителя “всех времен” Евно Азефа. Негодяй Бурцев сделал это в исключительный вред Империи. Если, не приведи Господи, когда-нибудь у нас произойдет революция, то этот горе-правдолюбец должен знать: именно он ее значительно ускорил.

— А что, разве в среде революционеров стало меньше доносчиков?

— Доносчиков мы имеем столько, сколько позволяет наш бюджет: все они поголовно продажны. Уже это говорит о том, что никаких возвышенных идей “за социальную справедливость” у них нет. Но несколько сотен рядовых осведомителей не могут заменить единственного, находящегося в партийной верхушке.

— Конспирация в революционной среде значительно осложняет раскрытием их преступлений, — согласился Соколов.

— Нам повезло: по доносу в 1908 году мы арестовали в Саратове руководителя крупнейшей в Империи, динамитной лаборатории, бывшего учителя Петрова-Воскресенского. Понимая, что за его кровавые делишки грозит веревка, этот самый “педагог” предложил нам свои услуга. Он клялся и божился, что понял “ошибочность прежних своих верований в спасительность террора”, обстоятельно рассказал о явках и запланированных убийствах.

— И этот Петров действительно многое знал?

— Да, именно, очень многое, почти все. Дело в том, что он был близок к самому Савинкову, пока тот не соблазнил жену педагога, и они рассорились. Петров, почувствовав веревку на шее, предложил свои услуги Герасимову. И ненависть к Савинкову возбуждала желание насолить его партии.

— И тот устроил Петрову исчезновение из тюрьмы?

— Да, для начала поместил якобы на исследование в психолечебницу Сербского, а оттуда только ленивый не сбежит. Петров, казалось, стал кладом для Герасимова. Эсер многое выложил ему, помог разоблачить группы Гофштейн, Каца и Бледногубова. И еще настоятельно рекомендовал некоего типа — Панкрата Луканова, присяжного стряпчего, отсидевшего в тюрьме два с половиной года за составление каких-то подложных документов. Этот Луканов был родом из Граева — местечка на границе с Пруссией, в Ломжинской губернии. В молодости этот стряпчий промышлял там контрабандой, теперь умерли его родители, оставили дом. Вот он и выразил “горячее желание содействовать законной власти” — за мзду, понятно. Петров отправился в Париж в объятия Савинкова, Авксентьева и Чернова — главарей эсеров. С его совета они начали энергично использовать “зеленую тропу” в Граеве.

— И Луканов хорошо “содействовал”?

— Еще как! Герасимов через этих двух агентов начал получать массу важнейших сведений о террористах. Успех вскружил ему голову. В своих честолюбивых мечтах он высоко занесся, решил, что ждет его пост товарища министра внутренних дел. Но Государь был недоволен тем, что террористы чувствуют себя в Империи вольготно. Он понизил Герасимова, дал ему почти декоративную должность генерала для поручений при министре внутренних дел. Тот откровенно оскорбился... А далее началось такое, во что разум отказывается верить.

— Иди сюда, любезный! — поманил Курлов лакея, выпил шампанского и продолжил: — Герасимов решил физически устранить “обидчика”. А им был я, ибо получил от Государя то, на что претендовал Герасимов. Как, Аполлинарий Николаевич, вы думаете, что предпринял этот “слуга престола”? Он вызвал из Парижа Петрова и поручил ему убить меня. Взамен обещал “безнаказанность и много денег”. Петров уперся: “Не могу!” Тогда бывший шеф охранки пригрозил: “В таком случае я предоставлю доказательства эсерам, что ты — предатель, а они на расправу скоры!”

— И что же Петров? — от удивления у Соколова поползла вверх бровь.

— Прибежал к полковнику Карпову — начальнику охранного отделения Петербурга и все ему рассказал. Дело дошло до Столыпина, тот возмущенно потребовал: "Если и впрямь Герасимов виновен, следует разоблачить его и предать суду!” С этой целью Петрову сняли конспиративную квартиру. Сюда он должен был пригласить Герасимова и продолжить переговоры о моем убийстве. Соседнюю комнату нарочно оборудовали для подслушивания. Петров жил в этой квартире, как дома. И поскольку у него сохранялась патологическая страсть к деланию бомб, то он и продолжал развлекаться этим. Чтобы обсудить последние детали разоблачения Герасимова, к Петрову заглянул полковник Карпов. Именно во время этого несчастного визита бомба и рванула. Карпова разнесло на куски, Петрова лишь оглушило.

— Вы полагаете, что Петров нарочно убил полковника?

— Не я — суд, который приговорил мещанина Петрова-Воскресенского к смертной казни через повешение.

— Но зачем было рвать полковника бомбой, да еще рисковать самому? — продолжал сомневаться Соколов. — Ведь проще было стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым, а самому скрыться.

Курлов сморщил лоб:

— Наверное, граф, вы правы. Но дело не в этом Петрове — он лишь штрих в той кровавой картине, которая проявилась в результате сей истории. Речь идет о Луканове. Еще до убийства Карпова, но после нанесения “обиды” Герасимову в Граеве вдруг стали исчезать нелегалы. Из двадцати семи человек пятнадцать, работавших под нашим контролем, бесследно исчезли. — Курлов в недоумении развел руками. — Мы вызывали Луканова сюда, устраивали ему проверки — все тщетно. А лучшие люди растворились, как туман на солнце.

— А что говорит сам Луканов?

— Утверждает, что всех благополучно провел через границу, а куда они делись — ни сном ни духом не ведает. “Я, — говорит, — работник честный, что всю жизнь мне начальство приказывает, то все безукоснительно исполняю — без всяких рассуждений. Мне вникать по должности не положено. Я обо всем вам самые точные сведения сообщаю!” Он ведь деньги гребет с обеих сторон — и от охранки, и от эсеров. А деньги для этого дяди — главное в жизни. За них он мать родную зарезал бы, если б предложили.

В зале заиграл оркестр знаменитого Гречанинова — начинались танцы. Под звуки полонеза двое в штатском, но с военной выправкой заканчивали содержательную беседу. Курлов сказал:

— Луканов — ценнейший агент. Благодаря сведениям, которые от него поступают, благополучно прошли путешествия Государя в Полтаву, Крым и Италию. Очень прошу вас, Аполлинарий Николаевич, в этой истории разобраться. Почти уверен, что здесь с какого-то бока замешан Герасимов. Может, он задался целью разрушить нелегальную сеть? Этакая страшная месть! И делает это через Луканова, который выдает агентов эсерам, а те их потихоньку, без шума, убирают. Герасимов вполне мог оплатить эту услугу Луканову.

Соколов произнес:

— Я займусь этой историей. Однако сейчас, Павел Григорьевич, я себя веду по отношению к Марии Егоровне, которая обещала мне танцы, крайне неучтиво. Давайте в нашей занимательной беседе сделаем небольшой перерыв, тем более, что виновница нынешнего торжества заметила наше уединение и спешит сюда.

Любовный круг

Действительно, старая княгиня мелкими спорыми шагами подошла к мужчинам и строго погрозила веером Соколову:

— Граф, да вы просто медведем каким-то стали! Смутили покой моей очаровательной племянницы, та киснет в зале в полной меланхолии, а вы здесь спрятались, заставляете старую женщину вас искать по всему дому.

Соколов, с самым веселым видом, поймал руку княгини, поцеловал с чувством ее и громко произнес:

— Право, Анна Алексеевна, мне стыдно! Тем более, что молодую княжну я помню совсем ребенком, а теперь она стала... ах, просто очаровательна! Как ее родитель себя чувствует?

— Егорушка? — переспросила княгиня, и в ее голосе звучали и презрение, и жалость, которые она не желала скрывать даже от постороннего человека — Курлова. — Оставил Марию нищей, такое состояние промотал! А сам болеет все время. Мария почти не отходит от его одра.

— Надо бы навестить Егора Алексеевича! — шумно вздохнул Соколов.

Лицо княгини оживилоеь:

— Вот-вот, навестите! Он вас, сударь, маленького на качелях качал. — Глаза ее хитро вспыхнули. — Да и в холостом звании не надоело вам болтаться? Не век же вдовцом ходить. Ну, спешите, сейчас вальс начнется...