Танец фавна - Елена Бриолле
Жена художника ничего не сказала – ей еще нужно было уложить спать старших детей. Она поспешно провела Ленуара к мужу и строго приказала не шуметь.
Де Фижак еще не спал. На завтра оставалось дописать парадный портрет продавца сосисок с соседней улицы. Художник пыхтел и никак не мог сделать так, чтобы хозяин лавки ничем не походил на свои сосиски. Однако чем дольше он водил кистью по холсту, тем явственнее проявлялись лоснящиеся щеки и упитанные губы господина Форгезе.
– Прекрасная работа, – прокомментировал Ленуар. – Форгезе будет счастлив получить такой реалистичный портрет.
– Ах, это ты? – вздрогнул де Фижак. – М-да, еще расплатится со мной потом сосисками…
– Уверен, что детишки очень оценят этот вклад в семейный погреб.
– Придется еще раз переписать… Иначе боюсь, что это будут наши последние сосиски. Каким тебя ветром занесло?
– Мне нужна твоя помощь, вернее, одна из твоих старых роб.
– Что?!
– Ну, ты же рисуешь в синих или белых робах, правильно? Мне нужна одна из самых замызганных, причем срочно. – По взгляду Ленуара де Фижак с удивлением понял, что друг не шутит. – А еще лучше, если ты превратишь меня полностью в рабочего. Ты ведь часто ходишь делать наброски на заводы?
Де Фижак тщательно вытер кисточку и закрутил тюбики с краской, а потом посмотрел на Ленуара.
– Просто рабочего из тебя не получится, – сказал он.
– Мне и не нужно быть просто рабочим. Я должен походить на рабочего-холостяка из Бельвиля. Возьмешься?
– Что ж… Давай попробуем. Это хоть на несколько минут отвлечет меня от сосисок…
Через полчаса Ленуар вышел в Париж в рабочей робе синего цвета с белыми разводами по всей ткани. Де Фижак распушил ему усы, а на голову нацепил старую кепку. На руки Ленуар надел тонкие перчатки: они скрывали отсутствие мозолей и его ухоженные ногти. Края брюк пришлось специально покрасить смесью киновари и синей, чтобы они не выдавали в новоиспеченном рабочем человека, имеющего несколько комплектов одежды на воскресный выход в люди.
Коты и кости Бельвиля
2 июня 1912 г., ночь с субботы на воскресенье
В парижском квартале Бельвиль изысканным было только название – «красивый город». Все остальное в нем было простым, и подчас эта искренняя простота прикрывала собой неприхотливость местных жителей, которую сами они, впрочем, называли «нищетой». С возрастом Ленуар научился относиться с большой долей скепсиса и к «замечательно богатым людям», и к «честным беднякам». Характер и тех, и других развращался, только первые страдали от достатка денег, а вторые – от недостатка. Все они умирали от жажды утолить свои потребности и от ненависти друг к другу. После нескольких лет работы в банке Ленуар давно усвоил, что и богатство, и беднота высушивают в человеке все то прекрасное и индивидуальное, что делает его человеком. Сам Ленуар верил, что каждый должен жить по средствам и при необходимости иметь возможность заработать эти средства, но необходимость не должна приравниваться к модному аксессуару текущего сезона.
Благородные парижане старались избегать Бельвиль. А рабочие и иммигранты Бельвиля старались избегать благородных парижан. У них были свои общежития, свои заводы, на которых они трудились с утра до ночи, и свои кафешантаны, куда они приходили отвести душу. В квартале действовала банда апачей «Коты Бельвиля», которые, не желая ни работать, ни попрошайничать, в основном занимались сутенерством.
Сыщик шел по темным улицам Бельвиля. Обувная мануфактура раскинулась на целый квартал – пройти мимо было невозможно. Для обслуживания такого монстра с длинной дымящейся трубой, походившей на подточенный рог быка, требовалось несколько тысяч мужчин и женщин. Мануфактура предоставляла им общежития, которые располагались поблизости. Во двор одного из таких общежитий и направился Ленуар.
Близилась полночь. Во дворе сидела только пыльная стайка ребят лет двенадцати. Все по-взрослому курили папиросы.
– Заблудился, дядя? – крикнул Ленуару самый бойкий из них. Все остальные сразу затихли.
– Да, котик, заблудился.
Все ребята переглянулись.
– Какой я тебе котик? – спросил малец, отбрасывая докуренную папироску в темноту.
– А разве вы не «Коты Бельвиля»? Извиняй…
Пареньки нахохлились, им явно льстило, что незнакомый дядька их записал в самую авторитетную банду района. Главарь загадочно улыбнулся и сказал:
– Так че ты ищешь-то? Может, мы и подскажем…
– Ищу вот с кем поиграть, – сказал Ленуар. – После грозы не спится. Где ваши отцы-то играют?
Ребята снова переглянулись. Все ждали решения предводителя. Тот сплюнул и сказал:
– Поль, проводи дядю к Рогажке.
В ту же минуту из стайки резво выпорхнул мальчик лет девяти. Он улыбнулся и махнул Ленуару, мол, идем за мной. Они вошли в дом, прошли через коридор, ведущий в следующий двор, и Поль кивнул в сторону группы четверых рабочих. Седой, лысый, толстяк и косоглазый – обозначил их для себя Ленуар. Все они сидели на корточках в кругу и по очереди бросали кости. Ленуар обернулся, чтобы поблагодарить мальца, но того уже и след простыл.
Кости вылетали из разжатых ладоней, и бам! – застывали на старой квадратной фанере, которая лежала на вымощенном камнями дворе. Ленуар не любил азартные игры. Процент случайности в них перекрывал стратегию. Даже на скачках можно было анализировать состояние скакунов, жокеев и владельцев лошадей… Даже в простых карточных играх можно было анализировать статистику взяток… Но начни играть и ставить на орла или решку – и быстро попадешь в западню русской рулетки, где ты можешь выжить, но, скорее всего, просто застрелишься. Так же было и с костями. Случайность или подделанные кости – вот и все развлечение.
– Три поросенка! – крикнул самый старший из рабочих, показывая, что у него выпало три двойки. Все участники игры протянули ему по монетке.
– Тебе сегодня фартит! – обратился к победителю тура толстяк.
– Счастливая рука! – вздохнул косоглазый.
– Давайте следующий тур! – скрипучим голосом сказал товарищам лысый, поднимая глаза на Ленуара. – А ты чего? Новенький? Тебя кто сюда привел?
– Пацан из соседнего двора. Сказал, что с вами можно поиграть.
– Ты откудава такой синий-то? У нас на фабрике синих роб-то уже два года как не носят! – заметил косоглазый.
– Так я недавно устроился, каучуковые подошвы под прессом прогоняю. Форму еще и не выдали, разрешили в старой пока, – Ленуар подошел поближе и присел на корточки.
– Ага, там разрешили, а мы не разрешаем, – снова скрипнул лысый. – Мы тут свою канифоль тянем, по-нашенски. А ты иди в другой двор.
Старший крякнул и дал лысому подзатыльник:
– Канитель, а
