Павел Сутин - Апостол, или Памяти Савла
– Ведь захолустье – это не географическая категория. Захолустье это разновидность несвободы… Но может случиться так, что новые друзья избавляют от тягот захолустья.
– Мне такое знакомо, мастер, – тихо сказал Севела.
– А еще на том собрании встретился мне замечательный человек, мар Йонатан, он управляет ссудной конторой «Леуми», – продолжил рассказ гончар. – Мы разговорились, и он сказал, что в памфлетисте Зархе погиб незаурядный логик.
– Вы в крепости седьмой день, – сказал Севела. – Вам, должно быть, хочется домой.
– Об этом стараюсь не думать. Пока я желал бы только одного. Чтобы меня не передали другому офицеру.
– Вы ведь один в каземате?
– Да, я один… Меня содержат в крохотной келье. Там даже есть окно.
– Воды достаточно?
– Мне дали бадью для мытья. Руфим приносит еду. Благодарю вас, адон, за то, что вы отпустили Руфима. Он совершенно безвредный человечек. Жил при мне, как кошка.
– Я хотел было порасспрашивать вашего Руфима, но потом выпустил. Пусть уж он носит вам еду.
– Скажите… Если позволено мне будет спросить…
– Спрашивайте, мастер, спрашивайте.
– Может ли случиться так, что меня будет допрашивать другой офицер?
– А вы здесь встречались с теми, кого допрашивали другие офицеры?
– Я слышал, как приволокли моего соседа, сам он идти не мог… И еще я слышал стражников. Они говорили, что этого человека допрашивал офицер Никодим.
– Никому в крепости Антония не хотелось бы свести знакомство с офицером Никодимом, – понимающе сказал Севела и повертел в пальцах стилос. – Я хорошо знаю этого офицера, мы служим бок о бок не первый год. Его подследственным приходится несладко. Нет, мастер, вас не передадут лейтененату Никодиму. И никому другому не передадут. Видите ли, тот человек, которого, возможно, изуродовал на допросе офицер Никодим, – тот человек преступник.
Пинхор хмыкнул и дернул уголком рта.
– Нет, нет! – Севела поднял указательный палец. – Я не о надуманных обвинениях… Человек, которого приволокли после допроса, – подлинный преступник. Убийца, душегуб. Никодиму приходится преследовать и допрашивать зелотов.
Гончар гадливо поморщился.
– Вот и вам не по душе зелоты, – сказал Севела. – Так что не спешите жалеть соседа. А офицер Никодим умеет обезвредить зелота. И узнать от него о других зелотах. Но я что-то разболтался. Вас не передадут другому офицеру еще потому, что я намерен ходатайствовать о вашем освобождении, мастер.
Пинхор медленно положил руки на колени.
– Вам воспрещается выезжать из Ерошолойма, – официальным тоном произнес Севела. – Если вы покинете Ерошолойм, этот проступок подпадет под компетенцию администрации наместника. Последствия нетрудно представить – я предупреждаю вас со всей серьезностью. Человек, отпущенный из-под стражи до полного снятия всех подозрений, не может покидать Ерошолойма и обязан ежедневно являться в резидентуру Службы. Вы будете ходить по краю, мастер. Если преступите указ о выпущенных из-под стражи, вас распнут. Понимаете ли меня? Вас будут судить не местные власти, а претор. А у романцев с джбрим разговор короткий.
– Я понял вас, адон. Я ни в коем случае не покину города.
– И тем спасете свою жизнь. Вас отпустят завтра утром. Вам выдадут жетон, и вы должны не позднее полудня передать этот жетон квартальному рабби. Каждое утро вы будете приходить в резидентуру, это во дворе башни Фасаила. В приемной будете получать жетон и тотчас относить его рабби в квартале Иаким.
– Но к чему это, адон? Я ни за что не уеду из Ерошолойма!
– Такова общепринятая процедура, – сухо сказал Севела. – Вы получаете жетон, передаете его рабби квартала. Рабби передает жетон в синедриональное присутствие. Оттуда жетон вновь поступает в администрацию наместника. Утром вы вновь получаете свой жетон.
– Я понимаю, – сказал гончар.
– Такова общепринятая процедура.
– Еще раз благодарю вас, адон капитан.
– Мы увидимся послезавтра. Я и четверти нужного не узнал от вас, мастер. Хочу прийти к вам домой.
– Буду рад, – смущенно сказал гончар. – Не знаю, правда, что творится в моем доме…
– В вашем доме покой и порядок. Вы, верно, наслышаны о воровстве приставов?
– Мне доводилось слышать, что приставы хозяйничают в домах арестованных, – признался Пинхор.
– Из вашего дома не пропало ни нитки.
– Я буду рад принять вас, – сказал гончар. – Простите, адон, а где вы обучались?
– А к чему это вам?
– Вы, адон… – смешался Пинхор. – Вы образованны. Легко цитируете Марциала и Кохелет. Знаете экономику. Иной раз мне казалось, что вы учились в метрополии.
– Я бывал в метрополии. Но институцию прошел в Провинции. Я учился в Яффе, в торговой Schola.
– Я вот говорил вам, что среди галилеян встретил множество талантливых людей, – сказал гончар. – Пребывание в крепости Антония тоже, представьте, подарило мне несколько замечательных знакомств.
– Вот как?
– На третий день моего заключения меня посетил майор Тум Нируц. Мы проговорили с ним несколько часов.
«Его посетил майор Нируц, – подумал Севела. – А кто еще посетил моего гончара?»
– Вы сказали «несколько замечательных знакомств»? – небрежно спросил Севела.
– Я здесь познакомился с вами, с майором Нируцем и с адоном лейтенантом… С адоном Борухом.
– Он вам понравился?
– В моих обстоятельствах слово «понравился» неприменимо, – сказал гончар. – Он вел себя учтиво, не повышал голоса… Необычный человек. Терпелив, сдержан. Как говорят романцы: корректен. Мне, знаете, показалось, что он родом из понтийских колоний. Такой у него своеобразный выговор.
– Борух, вы говорите?.. Тощий, с рубцом на правой щеке?
– Нет, тот офицер в теле, у него седая бородка. Ему хорошо за тридцать. Я еще подумал – человек зрелого возраста, а выше лейтенанта не выслужился. Один глаз у него карий, а другой серый.
«Бурр! – подумал Севела. – Сам Бурр приходит в каземат к арестованному, а перед ним – Нируц. Да кем они считают моего гончара?! Так дойдет до того, что в каземат к мастеру Пинхору станет ходить наместник».
Претора Секста Афрания Бурра ему довелось видеть трижды. Бурр, низкорослый человек с обезьяньим личиком, бородавкой на скуле и сонными глазами, произвел на Севелу впечатление тягостное. Казалось, что этому романцу попросту лень делать вид, что офицеры из уроженцев значат для него больше, чем денщики. От претора Бурра – как вонь, как зябкость, как скрежет лезвия по камню – шло ощущение брезгливой неприязни. Редко Севеле доводилось встречать среди романских кураторов такого неприятного человека.
– А почему вы опять вспомнили галилеян? – спросил Севела.
– Я вспомнил галилеян? – Пинхор улыбнулся. – Адон, да всю последнюю неделю вы ни на минуту не даете мне забыть братьев-галилеян!
– Вы заговорили о галилеянах, а потом сказали, что пребывание в крепости Антония тоже подарило вам редкие знакомства…
…провел в городском архиве.
– Увы, адон капитан, но у меня в подчинении всего два писаря, – виновато сказал городской архивариус. – Когда еще удастся навести здесь порядок… Два года тому назад весь архив вывезли романцы. Через полгода они вернули его, но вернули не сюда, а в канцелярию первосвященника. А ко мне архив вновь прибыл в таком вот плачевном виде.
– Зачем романцам архив Ерошолойма? – спросил Севела.
Архивариус пожал плечами.
– Романцам принадлежит все в Провинции, – сказал он. – И архив Ерошолойма тоже принадлежит им. Однажды они взяли себе архив. После вернули. За год я восстановил все списки кварталов Старого города. Многое пришлось разузнавать вновь. И потом, жизнь идет. Одни люди умирают, другие рождаются. До квартала Иаким я пока не добрался. Списки квартала Иаким в том самом виде, в каком их привезли из Храма.
Архивариус беспомощно развел руками.
– Когда романцы увозили архив, они сваливали документы в повозки охапками, – сказал он. – Все перемешалось. Что за семья вас интересует?
– Иосафат бен Михаль Пинхор и его сын Джусем.
– Этот Иосафат жив?
– Умер. Дом и гончарная мастерская перешли к единственному сыну.
– А что бы вы хотели узнать, адон капитан? О жителях Ерошолойма я знаю очень много. Может быть, мне удастся что-то вспомнить и об этой семье. Пинхоры, верно?
– Да, семья Пинхор, гончары, квартал Иаким.
– Гончары… Сословие невысокое, но и немногочисленное… А вы знаете, адон, – оживился архивариус, – будет правильнее искать не в квартальных списках, а в цеховых. Ну конечно же! Вот цеховые-то реестры сохранились полностью. Они содержатся в сундуках. Их вывозили в сундуках, возвращали в сундуках, и мне кажется, что к ним даже не прикасались. А в цеховых списках есть все сведения о членах семьи мастера, да и многое другое тоже.
– Прекрасно, адон архивариус! – обрадованно сказал Севела. – Где эти цеховые списки?
