Эллис Питерс - Святой вор
— Нет! — воскликнул Бенецет, прижимая сумку к себе. — Это недостойно, оскорбительно! Я не сделал ничего плохого. Почему я должен подвергаться такому унижению?
— Взять его! — промолвил Роберт Боссу.
Бенецет дико оглянулся, но два сквайра были уже подле него. Один крепко держал седельную сумку, а другой уздечку коня Бенецета. Он уже никак не мог вскочить в седло и вырваться из толпы, однако сквайры отпустили уздечки своих коней, и один из них отошел на несколько ярдов в сторону ворот, подальше от взволнованной толпы, скопившейся посередине двора. Бенецет яростно взмахнул руками, сильно ударил своего испуганного жеребца кулаком в живот, конь попятился и тревожно заржал, а Бенецет тем временем вырвался из плотного кольца людей. Люди отшатнулись, боясь попасть под копыта, а Бенецет схватил за узду отошедшего коня сквайра и, не теряя времени на то, чтобы поставить ногу в стремя, одним прыжком вскочил в седло.
Никто не смог ухватить коня за повод или за постромки, и прежде чем кто-либо успел вскочить в седло, Бенецет развернул коня спиной к собравшимся на дворе кричащим людям и дал шпоры, но двинулся не прямо к воротам, а по дуге, мимо того места, где стояла Даални, избежавшая одной опасности, но уже подверженная другой. Бенецет вытащил из ножен свой короткий кинжал, и тот сверкнул у него в руке.
Лишь в последнее мгновение девушка поняла его намерение. Бенецет не произнес ни звука, но Кадфаэль, бросившийся к Даални, дабы спасти ее от конских копыт, ясно увидел лицо всадника: холодное выражение ярости и ненависти, оскаленные, словно у волка, зубы. У Бенецета не было времени затоптать девушку, это могло его чересчур задержать. Он склонился на бок в седле и на полном скаку взмахнул кинжалом, задев девушку в области левого плеча. Она еще успела отшатнуться и тяжело упала на камни, а Бенецет уже несся прочь. Миновав ворота, он повернул в сторону города.
В эту минуту Хью Берингар с тремя своими сержантами как раз съезжал с моста. Увидев их, Бенецет резко повернул коня влево, на узкую дорожку, что шла между мельничным прудом и рекой, к югу, на опушку Долгого леса, то есть на кратчайшую лесную дорогу в Уэльс.
Подъезжавшие не сразу сообразили, в чем дело, однако всадник, пулей вылетевший из ворот аббатства и, едва завидев их, свернувший на боковую дорогу, не сбавляя ходу, если и не заставил их немедленно броситься в погоню, то, по крайней мере, вынудил задуматься.
— За ним! — крикнул наконец Хью Берингар, еще до того как из ворот аббатства на Форгейтский тракт выскочил младший сквайр и закричал: «Остановите его! Его подозревают в воровстве! « — Верните его! — приказал Хью, и его воины дружно свернули на боковую дорожку и пришпорили своих коней.
Даални пришла в себя, и прежде чем Кадфаэль успел протянуть к ней руку, она опрометью бросилась прочь со двора, прочь от такого смертельного ужаса, который исходил от склонившегося в седле человека, прочь от ропота толпы, который заставил ее поверить, что худшее уже позади. И в этом нет никаких сомнений. Иначе зачем бежать Бенецету еще до того, как открыли его седельную сумку? Разумеется, она пока не знала, что именно спрятано там, но наверняка это грозило Бенецету смертью. Даални юркнула в церковь, словно птичка в гнездышко. Пусть дальше всем этим занимаются другие, а она свое уже сделала. Даални присела у алтаря святой Уинифред, где все началось и все закончилось, и устало прислонилась затылком к каменной стене.
Кадфаэль вошел в церковь следом за девушкой, но остановился, увидев ее сидящей, тихо, с открытыми глазами, и словно прислушивающейся к какому-то голосу или вспоминающей что-то. После всех волнений эти покой и тишина священны. Девушка почувствовала священный трепет, когда вошла в церковь, а Кадфаэль — когда увидел ее.
Монах мягко приблизился и столь же мягко заговорил, не вполне уверенный, что девушка слышит его, ибо, казалось, она внимала чему-то куда более далекому.
— Он зацепил тебя. Дай-ка я посмотрю.
— Царапина, — сказала Даални безразлично, но все же позволила монаху задрать почти до плеча свой рукав, который оказался рассечен на длину ладони. Рука была чуть задета, осталась лишь тоненькая, толщиною в волос, белая полоса, на которой в двух-трех местах выступили крохотные бусинки крови. — Ерунда! Не загноится!
— Но ты, наверное, сильно ушиблась. Я не ожидал, что он бросится на тебя. Ты заговорила слишком рано, я на это вообще не рассчитывал.
— Я никак не думала, что он способен любить или ненавидеть, — сказала Даални. — Никогда его раньше таким не видела. Он ускакал прочь? Его поймали?
Кадфаэль не мог ничего ответить, ибо не стал дожидаться исхода.
— Я в порядке, — твердо сказала девушка. — И у меня все в порядке. Иди туда. Может, ты там нужен. И попроси… Попроси, чтобы меня оставили здесь одну. Мне это нужно. Здесь мне спокойно.
— Будет тебе покой, — пообещал Кадфаэль.
И он покинул Даални, предоставив ее самой себе и мыслям, словам и поступкам, поразмышлять о которых ей раньше, возможно, не приходилось. У выхода он обернулся и взглянул на девушку в последний раз — та в задумчивости сидела на ступеньках алтаря святой Уинифред, положив на камень ладонями вверх свои руки, словно в каждой из них находилось по императорской державе. На губах ее играла слабая, еле заметная улыбка. И в это мгновение монаху показалось — если и впрямь только показалось? — что девушка в церкви не одна.
Седельную сумку Бенецета отвязали от конской упряжи и внесли в привратницкую — ближайшее помещение, в котором имелся большой стол, куда можно выложить содержимое. Вокруг стола собрались шесть человек, так что вошедший в привратницкую Кадфаэль оказался уже седьмым: аббат Радульфус, приор Роберт, субприор Герлуин, Роберт Боссу, Реми Перти и Хью Берингар, только что спешившийся у ворот и сразу же вошедший в курс событий, случившихся на большом монастырском дворе. Именно Хью, с молчаливого согласия графа, выложил из сумки на стол скромные пожитки слуги трубадура: свернутую рубаху, бритву, щетки, добротный пояс, пару поношенных, но вполне приличных перчаток. А вот под всем этим, занимая почти половину сумки, находился тяжелый мешок из мягкой кожи, который Хью ухватил за перевязанное ремешком горло и выложил на стол. При этом раздалось позвякивание, недвусмысленно свидетельствующее о том, что мешок полон монет. Откуда?
Сомнений не было в одном. Трое из присутствующих сразу узнали мешок. Тем временем у дверей, затаив дыхание, столпились Никол со своим товарищем из Рамсея и графские сквайры.
— Боже праведный! — воскликнул Герлуин громким шепотом. — Я узнаю его! Этот мешок был в ларце с пожертвованиями для Рамсея, который стоял на алтаре пресвятой девы во время наводнения. Но как это возможно? Мы погрузили ларец на повозку с лесом. А потом нашли его подле Уллесторпа. Он оказался взломан и пуст, все было украдено…
Хью распустил ремень на горле мешка, перевернул его и высыпал на стол звенящий ручеек серебряных пенсов, среди которых показались витые золотые браслеты, золотая цепь, золотое ожерелье с грубо обработанными каменьями и два кольца — массивный мужской перстень с печаткой и толстое кольцо с гравировкой. Последней показалась большая саксонской работы круглая брошь красного золота, служившая застежкой для плаща.
Стоявшие вокруг стола смотрели с изумлением, ничего не понимая.
— Это я тоже узнаю, — медленно произнес аббат Радульфус. — Брошь я как-то видел на плаще леди Донаты. А кольцо она носила постоянно.
— Перед смертью она отдала все Рамсею, — тихо сказал Герлуин, не в силах поверить в случившееся чудо. — Все драгоценности были в ларце, который я передал на сохранение Николу, когда тот уезжал с лесом в Рамсей. Ларец мы нашли, но он оказался взломан и разграблен…
— Как не помнить! — донесся от дверей голос Никола. — Ключ так и остался у меня, но они обошлись без него, взломали, забрали драгоценности, а ларец бросили… Так мы думали!
Точно так же думали и остальные. Все эти добровольные пожертвования и дары в пользу разорённой обители находились во время наводнения в ларце, который стоял на высоком алтаре пресвятой девы Марии, где ему не грозило никакое наводнение. Его спасли от воды, но, как выясняется, не спасли от вора, пришедшего в церковь под видом помощника при спасении церковного имущества и имевшего возможность подобраться к вожделенной цели. Взламывать замок ему не пришлось, так как ключ находился прямо в замке. Совсем нетрудно было приподнять крышку, вытащить мешок из ларца и положить вместо него камни и тряпки, дабы по весу никто не заметил подмены, потом запереть ларец и оставить его людям, которые с утра погрузят его на повозку с лесом. Глядя на щедрые предсмертные дары леди Донаты, Кадфаэль подумал, что потом вор спрятал мешок где-нибудь в безопасном месте, неподалеку, до своего отъезда из Шрусбери. Спрятал в таком месте, где никто не стал бы искать, а если бы украденное там и нашли, то это не открыло бы имени вора. Бенецет помогал переводить коней из низинной монастырской конюшни в конюшню на ярмарочной площади. Ему нетрудно было спрятать мешок на самое дно чана с зерном, который наполнили фуражом для лошадей, чтобы хватило на несколько дней. Ему едва ли стоило опасаться, что лошади здесь задержатся надолго и зерно израсходуется настолько, что обнажится спрятанное на дне. Это было куда безопаснее, нежели хранить украденное в странноприимном доме, где постояльцы меняются день и ночь, да и вообще не так уж много укромных уголков. А кроме того, украсть можно и у вора, и какой-нибудь любопытный постоялец вполне мог обнаружить припрятанные ценности и польститься на них.
