Алексей Ракитин - Царская экспертиза
— Кому представить? — с подозрением в голосе уточнила Протасова.
— Разумеется, мне, мадам. Я должен убедиться, что деньги у вас действительно есть и сообщить об этом своим контрагентам. Поверьте мне, они будут испытывать сомнения в вашей платёжеспособности.
— Ну уж это напрасно, — хмыкнула Варвара Андреевна. — А если мы представим наличность?
— Никаких мешков с наличностью быть не может, — отрезал Шумилов. — Оплата производится только путём перечисления денег со счёта на счёт. Также не допускается дробление счёта. Деньги должны лежать в одном месте и в размере, достаточном для исполнения сделки. Как только вы соберёте нужную сумму, немедленно переводите её на счёт в питерскую контору выбранного вами банка и выезжайте в Санкт — Петербург. Разумеется, оповестите меня телеграммой о своём приезде. Свой адрес я вам также сейчас напишу. Ваша телеграмма будет для меня сигналом к тому, что планы ваши не изменились. Далее я действую по своему графику и в течение двух недель мы проводим сделку.
Александра Егоровна на протяжении всего разговора тупо молчала. Мама, закончив обсуждение деталей, повернулась к ней и наставительно изрекла:
— Вот видишь, девочка моя, как дела надо делать?
Шумилов улыбнулся. Мама не знала, что на самом деле в эту минуту она продемонстрировала дочке яркий пример того, как дела делать не надо!
Шумилов, возвратившийся в конце июля 1889 года в столицу, на несколько дней позабыл как о «деле Максименко», так и о своих ростовских впечатлениях. Новые дела переключили внимание и потребовали времени. Однако, пришедшая из Ростова пятого августа от Антонина Максименко телеграмма, властно вернула Шумилова в прошлое. Текст её гласил: «Статья сдана редакцию тчк Сашка отсутвует зпт Стёпа отвечает тчк подробности письмом». В закодированной форме это послание сообщало Шумилову, что Антонин возбудил дело о признании его прав наследования, Александра Егоровна на заседание суда не явилась, а вместо неё объявился Степан Митрофанович Дубровин. Последнее обстоятельство показалось Шумилову чрезвычайно интересным, поскольку появления этого персонажа он никак не ожидал.
Полученное вскоре письмо Антонина многое объяснило. Оказалось, что Александра Егоровна Максименко, получив известие о подаче иска с обвинением её и Варвары Протасовой в противодействии вступлению Антонина Максименко в права наследования, сказалась больной и исчезла из Ростова в неизвестном направлении. Прямо скажем, такое бегство было шагом далеко не умным. Вместо Александры к судье на предварительное слушание в сопровождении двух юристов явился её дядя — Степан Митрофанович Дубровин. Он представил документы, свидетельствующие о том, что доля Александры неделей ранее была выкуплена остальными акционерами компании. За тридцать шесть процентов акций «Волжско — Уральской пароходной компании» ей были единовременно выплачены миллион двести пятьдесят тысяч рублей серебром. Юристы компании заявили, что Антонин Максименко не имеет ни малейших оснований претендовать на эти акции, поскольку на момент их приобретения акционерами они не находились под арестом, не были заложены и учитывались на депозитарном счёте Александры Егоровны. Даже если последняя их кому — то и дарила (или только заявляла о намерении подарить), то депозитарий продолжал их учитывать как принадлежащие именно ей, а не другому лицу. На этом основании юристы компании делали вывод, что акционеры, купившие акции, являются добросовестными приобретателями, и иск Антонина не может быть обращён на их имущество. Цель этого утверждения была понятна: юристы ограждали компанию от претензий Антонина, переводили сущность разногласий в русло его личных отношений с Александрой. Дескать, компания тут не причём, просто брат и вдова покойного что — то там не поделили, пусть разбираются сами, а нас не трогают.
Эта лукавая позиция маскировала большую неправду. Ведь именно руководители компании ещё в декабре 1888 г. не допустили Антонина к распоряжению переходившего к нему имущества, сделав вид, что такого имущества вовсе и нет. Впрочем, сейчас этот нюанс был даже и не очень важен, важно было совсем другое: Александра получила на руки очень большие деньги, с которыми якобы скрылась в неизвестном направлении. Махинация по уводу денег развивалась именно так, как предполагал Шумилов: Александра Егоровна купит землю на подставное лицо, выедет на полгода за границу, а потом вернётся и заявит, что все деньги проиграла в казино, скажем, в Висбадене. Она, дескать, и не против поделиться с Антонином Максименко своим имуществом, да только делиться уже нечем! Её оправдает любой суд, ведь в самом же деле, ну как можно наказывать женщину, уже наказанную большим проигрышем?!
Примечательно, что Степан Митрофанович Дубровин во время предварительного заседания заявил о подготовке встречного иска. Дескать, акционеры компании настаивают на передаче двадцати пяти процентов акций компании, из числа принадлежавших покойному Николаю Максименко четырёх процентов, его вдове Александре Егоровне. Они, мол, очень рассчитывают на то, что она продаст им свою «вдовью четверть», как ранее продала другие свои акции.
Иск этот к делу совершенно не шёл и Шумилов понял, что его подачей клан Дубровиных преследует единственную цель: максимально запутать разбирательство и затянуть рассмотрение дела. Была шита белыми нитками и другая хитрость компании Дубровиных — Сичкиных — Протасовой, а именно, заявление о том, будто они никогда не слышали о дарении акций Николаю Максименко его женой.
Если относительно акций пароходной компании Дубровины ещё как — то пытались оспаривать претензии Антонина, то относительно дома в Ростове они не заикнулись ни единым словом. Видимо, юристы уже объяснили им, что дом, выделенный в дарственной отдельной строкой, при любом раскладе оставить за Варварой Протасовой не удастся.
Антонин не без иронии написал в своём письме, что весть о поданном им иске облетела Ростов с быстротой молнии. С ним вдруг начали предупредительно здороваться совершенно незнакомые люди, а пристав участка на Николаевской улице на следующий день после предварительного заседания суда явился в дом отсутствующей Александры Егоровны и строго предупредил Протасову и её слуг о том, что впредь до вынесения судом решения из дома нельзя выносить мебель или какое иное имущество. Нарушение этого запрета будет расценено как кража. Антонин очень сожалел, что не видел каким было в ту минуту лицо Варвары Протасовой.
Телеграмма и письмо Антонина заставили Шумилова всерьёз задуматься над следующим этапом дела, а именно — возобновлением расследования убийства Николая Фёдоровича Максименко прокуратурой окружного суда. Для того чтобы Антонин мог увереннее парировать доводы противной стороны, требовалась консультация компетентного токсиколога. И тут Шумилову помог случай, который свёл его в одной компании с профессором судебной медицины Училища правоведения фон Анрепом. Алексей Иванович сам когда — то заканчивал это училище, носил на лацкане пиджака соответствующий знак, а потому повод поговорить с профессором долго искать не пришлось. В конце разговора он попросил фон Анрепа принять его для консультации по важному делу; профессора не пришлось долго уговаривать, и он назначил Шумилову время в конце рабочего дня на следующей неделе.
Василий Константинович фон Анреп, родившийся в 1852 году, был всего двумя годами старше Шумилова. Он закончил Медико — Хирургическую академию, участвовал в последней войне с турками, после которой за казённый счёт был направлен на трехлетнюю стажировку в германские университеты. По возвращении защитил докторскую диссертацию и с 1887 года стал профессором судебной медицины в Училище правоведения.
В шестом часу вечера десятого августа Шумилов появился в кабинете профессора, расположенном на третьем этаже училищного корпуса. Хотя окна выходили во двор, солнце заглядывало в помещение, придавая его казённой обстановке неожиданно весёлый вид. Профессор усадил Шумилова в кресло у стола, а сам прохаживался по кабинету, разогревая воду для чая в огне спиртовки и слушая рассказ гостя о перипетиях «дела Максименко».
— Честно признаюсь, о расследованиях преступлений с участием колдунов и знахарей слышать не доводилось, — заметил фон Анреп, когда Шумилов закончил своё повествование. — Но выслушав вас, поймал себя на мысли, что средневековая инквизиция была глубоко права, преследуя всех этих «мастеров траволечения». Колдун, заключающий договор с Диаволом, изначально позиционирует себя сторонником злой силы. Если врач приносит клятву лечить любого больного всегда и везде, где это потребуется, то колдун и знахарь, разумеется, ничего такого не обещает. Хорошо, если у него есть некие этические представления, которыми он и руководствуется, а если таковых нет? Мрачно всё это…
