Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга первая
Александр вдруг разрыдался, кричал какие-то бессвязные слова. Потом и вовсе потерял сознание.
Судебное заседание прервали на час, а мужа Клавдии попросили покинуть зал.
…Итак, суд присяжных — самый гуманный из всех судов — приговорил Александра Кару к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 12 лет.
Убийца отправился на далекий остров Сахалин.
Отец не бросил сына, поломавшего ему всю жизнь, — помогал Александру материально, подбодрял письмами. Каторжанин тоже писал, жаловался на тяготы жизни. Но вот его письма перестали приходить.
Алоиз Осипович обратился в тюремное ведомство. Чиновники навели справки и официально известили, что «А. А. Кара, осужденный на 12 лет каторжных работ по статьям… пропал без вести».
Но один из чиновников проговорился, что летом 1905 года матерые преступники сманили Александра в побег. В дороге они его убили и съели. Увы, подобные истории, как знает читатель, на Сахалине не были редкостью.
ЭПИЛОГ
Летом того же 1905 года произошла и другая трагедия. Впрочем, по порядку.
После свадьбы Клавдия быстро разочаровалась в своем муже. Он был беден, да и не стремился стать богатым. Кроме того, муж был равнодушен к самой Клавдии и вообще к домашнему очагу. Свое маленькое жалованье он торопился или пропить с дружками, или проиграть в карты.
Вот от этого человека Клавдия родила ребенка — мальчик появился на свет недоношенным и прожил всего лишь одну неделю.
Клавдия быстро опустилась. Она располнела, одевалась небрежно, целый день могла ходить неприбранной. К ведению домашних дел она, как и ее муж, охоты не имела, да и под родительской крышей не была к тому приучена.
И то сказать: бедность к изящной жизни плохо располагает. Пока еще оставались подарки Александра Кары, в семье кое-как сводили концы с концами. Но вот все было промотано, пропито, проедено. Жизнь сделалась настоящей каторгой, хоть и без острова Сахалин. Клавдия достала большую дозу стрихнина, ушла в дровяной сарай, приперла дверь изнутри и приняла яд.
…Ее не могли отыскать целую неделю. Хоронили Клавдию в закрытом гробу, ибо ее лицо и руки сильно попортили крысы.
ВЫРОДКИ
Две ничтожные личности дважды делались центром общего внимания. Случилось это весной 1896 и осенью 1900 годов. Газеты писали: это дело — «о больных детях» с расслабленными измочаленными нервами, галлюцинирующим воображением. Их вывели малая образованность, зависть, ослабленное чувство сострадания к ближнему. Им проще любить «все человечество» вообще, чем тех, с кем жизнь их сводит ежедневно. Публицисты назвали это явление «болезненным криком умирающего века», пробудившего в сереньких натурах непомерное желание «срывать цветы наслаждения».
Во всяком случае, удивительно их презрение к своей и чужим жизням, та легкость, с которой они шли убивать беззащитную женщину или великого князя.
ТАИНСТВЕННЫЕ ТЕНИ
Эта майская ночь 1896 года была в Москве тихой и теплой. Фосфорический свет полной луны ярко освещал Прогонный переулок Пресненской части. То появляясь в пятнах света, то исчезая в густой тени, крадучись двигались две фигуры.
Был тот час, когда мирные обыватели сидели за вечерним чаем, обсуждая события ушедшего дня и готовясь отойти ко сну.
Фигуры остановились возле большого деревянного дома. Теперь стало видно, что это две девушки. Та, которая была выше, дернула за шнур звонка.
Другая, совсем тщедушная, похожая на ребенка, спряталась в густоте сиреневого куста.
Дверь распахнулась, раздался радостный возглас: «Ах, Елизавета Юрьевна, наконец-то! Хозяйка за вас волновалась, вы так поздно нынче ходите…»
…Миновало минут тридцать. И вдруг в тиши заскрипели петли дверей. Сдавленный голос позвал:
— Скорее сюда, Паула.
Из куста сирени метнулась неясная тень. Через мгновение, скрипнув, дверь вновь затворилась.
Приближалась минута злодеяния.
ПОД КРОВАТЬЮ
Очутившись в небольшой неприбранной комнате, таинственные фигуры оказались совсем юными девицами, лет 18-ти. Обе — блондинки. У высокой была по-мальчишески короткая прическа, а лицо имело нездоровый серый цвет. Уголки тонких губ то и дело нервно подрагивали.
Тщедушная, с очень узкими плечиками и плоской грудью, была весьма подвижна и явно тяготилась вынужденным молчанием. Знаками она показала, что хочет курить. Высокая достала из маленькой сумочки пачку папирос и протянула подруге. Едва та с жадностью затянулась, прикурив от керосиновой лампы «линейки», как в дверь постучали:
— Елизавета Юрьевна, к вам можно?
Тщедушная вздрогнула, засуетилась, заметалась, глаза ее забегали, выискивая местечко, куда можно было бы спрятаться. Высокая ткнула пальцем: «Под кровать!»
Выронив папиросу, тщедушная бросилась под панцирную сетку, слышно корябнувшись о нее спиной.
Елизавета отбросила крючок, открыла дверь.
На пороге стояла миловидная, улыбающаяся женщина лет сорока. Она излучала радость и душевное тепло.
— Слышим, вы пришли, а к чаю не выходите. Здоровы ли, Елизавета Юрьевна?
— Я сейчас выйду, Каролина Ивановна! Вдруг глаза у хозяйки округлились, она указала рукой на пол:
— Помилуйте, как можно горящие папиросы бросать на пол! Половичок, кажется, уже тлеет.
Елизавета торопливо подняла папиросу, заискивающе проговорила:
— Виновата, больше никогда вас, Каролина Ивановна, не огорчу. Пошли пить чай!
РАЗНЫЕ ПЛАНЫ
Вечернее чаепитие было традицией москвичей. Вот и в доме Каролины Ивановны за стол садилась кроме нее, одинокой вдовы, уже знакомая нам Елизавета Юрьевна Ульдрих — компаньонка хозяйки. Девица приехала в Москву из Митавы в 1895 году. О своих целях она говорила так: «Желаю закончить университет, чтобы служить на благо человечества!»
За стол приглашались также 35-летняя кухарка Анастасия Шаховцова, женщина удивительной силы и страшного аппетита, и 58-летний дворник Егор Волченков, косоглазый, длинноносый, любивший выпить и рассказать что-нибудь из своей службы в почтовом ведомстве — о разбойниках или нападениях на людей диких зверей.
Сегодня за столом было оживленней обычного. Хозяйка говорила:
— Вы, дорогая Елизавета Юрьевна, из западных краев в Москву, а я напротив — собираюсь в Вильну.
Все уже знали, что за хозяйку просватался богатый отставной генерал из Вильно. Каролина Ивановна вчера посетила вместе с Елизаветой банк и сняла для поездки 500 рублей.
Увидав деньги, на взгляд Елизаветы совершенно громадные, она завистливо подумала: «Дает же Бог людям счастье! Если бы мне такой капитал, купила бы себе беличью шубу и две, нет, три пары бальных туфель. И еще поступила бы на какой-нибудь факультет и окончила его!»
Зачем ей были нужны именно бальные, а не какие-нибудь другие туфли, и какой именно факультет собиралась кончать она, если бы ей вдруг достались эти 500 рублей, девица объяснить не умела.
В тот же день она встретилась со своей подружкой Паулиной Грюнберг. Они сидели в кафе на Тверском бульваре, пили ликер «Розы» и тяжело раздумывали: как завладеть этим капиталом?
— Я знаю, куда хозяйка прячет деньги, но до воровства никогда не опущусь, — с брезгливой гримаской произнесла Елизавета. — Мне будет стыдно хозяйки.
— Так где деньги?
— В сейфе, а ключи от него в бельевом шкафу. Думаю, там фамильные драгоценности, — начала фантазировать Елизавета.
— И еще на пальце у нее золотое колечко, ты мне говорила, — хозяйственно напомнила Паулина.
Подруги замолкли, размышляя об одном и том же.
Паулина вдруг резво проговорила:
— Я придумала нечто гениальное!
И далее она поведала план, согласно которому следовало хозяйку убить. «Тогда, — весело захлопала в ладошки Паулина, — не стыдно забрать у нее деньги и ценности!»
— Замечательно, ты, моя прелесть, просто умница! — и Елизавета чмокнула подругу в губы.
Вот этот план девицы и собрались осуществить нынче.
У САМОВАРА
— Пейте, душенька, чай с вареньем, — хозяйка заботливо ухаживала за Елизаветой. — Что-то сегодня вы задумчивы?
Компаньонка действительно крепко задумалась о том, что сегодня же надлежало осуществить. Паулина прошлый раз в кафе сказала:
— Я тайком пройду к тебе в комнату и спрячусь. Когда все уснут, мы убьем хозяйку.
— Правильно! — поддержала Елизавета. — Затем мы накапаем немного кровью у служанки Анастасьи в комнате и подсунем ей несколько вещей убитой. Ты же, Паулина, возьмешь с собою все реквизированное у Каролины Ивановны и отсидишься у себя на квартире. Не вздумай приходить ко мне! Когда Анастасью арестуют и на нас не будет подозрения, мы станем тратить деньги…
— И поступим в университет! — добавила Паулина. — Чтобы быть полезными людям.
Потом девицы, наконец, догадались, что резать хозяйку нельзя, потому как сами могут испачкаться кровью, а они крови боялись.
