Артуро Перес-Реверте - Фламандская доска
– Он был здесь, Сесар… Ты понимаешь?.. Он был здесь.
Она сама почувствовала, что в ее голосе нет удивления: только страх. И – осознание этого накатывало на нее волнами отчаяния – то был уже не страх перед неожиданным, а сковывающий ужас, окрашенный мрачной покорностью судьбе; как будто таинственный игрок, его близкое и угрожающее присутствие превратились для нее в некое неизбежное проклятие, жить с которым ей предстояло до конца своих дней. «Даже если, – вдруг отчетливо и горько подумала она, – жить мне еще долго».
Сесар, переменившись в лице, вертел в руках карточку. От возмущения он мог только бормотать:
– Ах, негодяй… Мерзавец… Подонок…
Внезапно мысли Хулии переключились на баллон от аэрозоля, стоявший на капоте «фиата». Она взяла его, чувствуя, что двигается, как во сне, и с некоторым трудом, но все же сумела вникнуть в то, что было написано на его этикетке. Недоуменно покачав головой, она протянула баллон Сесару. Еще одна нелепица.
– Что это? – спросил антиквар.
– Спрей для починки проколов в шинах… Надо надеть его головку на ниппель. Это такая белая паста, которая заклеивает прокол изнутри.
– А что этот спрей делает на твоем «фиате»?
– Хотела бы я это знать.
Они принялись осматривать шины. Обе левые оказались в полном порядке, и Хулия обошла машину, чтобы проверить остальные две. И тут вроде бы все было в порядке, но, когда Хулия уже собиралась забросить баллончик куда-нибудь подальше, ее внимание привлекла одна деталь: на ниппеле правого заднего колеса крышечка была отвинчена, а на ее месте виднелся пузырек белой пасты.
– Кто-то подкачивал эту шину, – заключил Сесар, растерянно переводя взгляд с колеса на пустой баллон. – Может, она проколота?
– Нет. Когда мы оставили здесь машину, никаких проколов не было, – ответила девушка, и они переглянулись, исполненные недобрых предчувствий.
– Лучше не трогай ее, – посоветовал Сесар.
Продавщица образков не заметила ничего. Народу тут ходит много, так что нужен глаз да глаз, пояснила она, поправляя лежащие на земле распятия, иконки Богородицы и святого Панкратия. В сторону переулка она и не смотрела. Может, и проходил кто, но немного: человека три-четыре за последний час.
– А вам никто особенно не запомнился? – Сесар, сняв шляпу, наклонился поближе к торговке: пальто, наброшенное на плечи, зонтик под мышкой – вот настоящий кабальеро, наверное, подумала женщина, хотя, возможно, этот шелковый платок на шее и выглядел несколько вызывающе на человеке его возраста.
– Да вроде нет… – Торговка поплотнее завернулась в свою шерстяную шаль и нахмурила брови, силясь припомнить. – Кажется, проходила какая-то сеньора… И пара молодых людей.
– Как они выглядели?
– Ну вы же знаете, как они все выглядят. Кожаные куртки, джинсы…
В голове у Хулии зашевелилась совершенно нелепая идея. В конце концов, за последние дни границы возможного значительно расширились.
– А вы не видели никого в матросской куртке? Молодого человека лет двадцати восьми – тридцати, высокого, волосы собраны в косичку…
Макса торговка не припоминала. А вот на женщину обратила внимание, потому что та остановилась перед ней, разглядывая товар, и она подумала, что эта сеньора собирается что-нибудь купить. Она была светловолосая, средних лет, хорошо одета. Но чтобы такая дама хулиганила около чужой машины – нет, вот это уж нет, она явно не из таких. На ней был плащ.
– И солнечные очки?
– Да.
Сесар серьезно взглянул на Хулию.
– Сегодня нет солнца, – сказал он.
– Я вижу.
– Может, это та самая, что посылала тебе документы. – Сесар сделал паузу, и взгляд его стал жестким. – Или Менчу, – закончил он.
– Не говори глупостей.
Антиквар покачал головой, приглядываясь к проходившим мимо людям.
– Ты права. Но ведь ты-то сама подумала о Максе.
– Макс… это другое дело. – Помрачнев, Хулия окинула взглядом улицу: а вдруг там все еще бродит Макс или блондинка в плаще? И от того, что она увидела, не только слова застыли у нее на устах, но и сама она содрогнулась, как от удара. Нигде не было женщины, которая соответствовала бы описанию торговки, но на углу, среди брезентовых и пластиковых крыш палаток, виднелся припаркованный автомобиль. Синий автомобиль.
На таком расстоянии Хулия не могла определить, «форд» это или нет, но внутри у нее словно что-то взорвалось. Отойдя от продавщицы образков, она, к удивлению Сесара, сделала несколько шагов по тротуару и, обойдя столики двух-трех торговок с разложенной на них разной чепухой, остановилась, неотрывно глядя в сторону угла. Она даже привстала на цыпочки. Да, это был синий «форд» с затемненными стеклами. Номера Хулия не могла рассмотреть, но – сумбурно мельтешило у нее в голове – слишком уж много совпадений для одного утра: Макс, Менчу, картонная карточка, заткнутая за дворник ветрового стекла, пустой баллончик, женщина в плаще, а теперь еще и эта машина, уже давно превратившаяся в основной образ ее кошмаров. Она почувствовала, что у нее начинают дрожать руки, и сунула их в карманы куртки. Она услышала за спиной приближающиеся шага антиквара, и это придало ей храбрости.
– Это та машина, Сесар. Понимаешь?.. Кто бы это ни был, он там, внутри.
Сесар ничего не ответил. Он медленно снял шляпу, вероятно сочтя, что она неуместна при том, что сейчас могло произойти, и посмотрел на Хулию. Никогда еще она не любила его так, как в эту минуту: с этими плотно сжатыми тонкими губами, решительно устремленным вперед подбородком, прищуренными голубыми глазами, в которых вдруг появился непривычный суровый блеск. Все его худое, тщательно выбритое лицо было напряжено, на впалых щеках, по бокам нижней челюсти, ходили желваки. Он может быть гомосексуалистом, прочла Хулия в этих глазах, он может быть человеком с безупречными манерами, абсолютно не склонным к насилию, но уж никак не трусом. Во всяком случае, если дело касается его принцессы.
– Подожди меня здесь, – сказал он.
– Нет. Мы пойдем вместе. – Она с нежностью взглянула на него. Однажды она поцеловала его в губы – шутливо, играя, как в детстве. В настоящий момент ей захотелось сделать это еще раз, – но теперь уже безо всяких игр.
– Ты и я, мы с тобой.
Она сунула руку в сумочку и постучала пальцами по «дерринджеру». Сесар невозмутимо, спокойно, словно собираясь выбрать прогулочную трость, сунул зонтик под мышку и, подойдя к одной из палаток, взял с прилавка внушительных размеров железную кочергу.
– С вашего разрешения, – бросил он оторопевшему торговцу, суя ему в руку первую попавшуюся купюру, вынутую из бумажника. Затем спокойно повернулся к Хулии:
– Один раз в жизни, дорогая, позволь мне пройти первым.
И они направились к машине, укрываясь за палатками, чтобы не быть замеченными: Хулия – с правой рукой, глубоко засунутой в сумочку, Сесар – с кочергой в правой, шляпой и зонтом в левой руке. Сердце девушки колотилось изо всех сил, когда она разглядела номерной знак машины. Сомнений больше не было: синий «форд», темные стекла, буквы ТН. Во рту у нее было сухо, желудок словно бы сжался. Ей мельком припомнилось: те же самые ощущения испытывал капитан Питер Блад перед абордажем.
Они добрались до угла, и там все произошло очень быстро. Тот, кто сидел в машине, опустил стекло со стороны водителя, чтобы выбросить окурок. Сесар бросил на тротуар зонтик и шляпу, поднял кочергу и двинулся в обход машины к ее левой стороне, готовый, если нужно, перебить всех пиратов или кто бы там ни оказался. Хулия, стиснув зубы и чувствуя, как кровь стучит в висках, рванулась вперед, выхватила из сумочки пистолет и сунула его в окошечко прежде, чем стекло успело подняться. Дуло пистолета чуть не уперлось в незнакомое Хулии лицо – молодое, бородатое, с испуганно вытаращенными глазами. Человек, сидевший рядом с водителем, так и подпрыгнул на сиденье, когда Сесар, рванув другую дверцу, угрожающе занес над его головой кочергу.
– Выходите! Выходите! – крикнула Хулия, едва владея собой.
Бородатый, изменившись в лице, умоляющим жестом вскинул руки с растопыренными пальцами.
– Успокойтесь, сеньорита! – пробормотал он. – Ради Бога, успокойтесь… Мы из полиции!
– Должен признать, – сказал инспектор Фейхоо, складывая руки на своем письменном столе, – что мы пока не слишком продвинулись в этом деле…
Он не закончил фразу и кротко улыбнулся Сесару, как будто неэффективность работы полиции могла как-то оправдать отсутствие успехов. В своем узком кругу мы с вами, светские люди – казалось, говорил его взгляд, – можем позволить себе немножко конструктивной самокритики.
Но Сесар, похоже, не собирался спускать дело на тормозах.
– Это, – проговорил он с глубочайшим презрением, – просто более изящный способ выразить то, что другие называют полной некомпетентностью.
