Макс Коллинз - Похищенный
После секундного замешательства я кивнул.
Он вяло улыбнулся.
– У меня мало связей среди полицейских, Нейт. Ты один из немногих людей в чикагской полиции, кому я могу доверять. Я уверен в тебе, а те люди, которые думают, что тебя можно купить за десять долларов, ошибаются.
– Ты чертовски прав, Элиот, – сказал я. – Для этого потребуется по крайней мере сто долларов.
Он не знал, улыбнуться ему или нет, и просто покачал головой.
– Нам пора, – сказал он, вставая. – Я хочу, чтобы ты послушал, что скажет Снорки.
* * *Тюрьма графства Кук находилась в Вест-Сайде недалеко от места, где я дежурил раньше, в Боханке, квартале, куда мэр Сермак переместил и тюрьму, и суд графства. Его честь сделал это, как он заявил, «для развития недвижимости в районе». Это было самым откровенным заявлением, которое когда-либо делал чикагский мэр.
Помощник начальника тюрьмы Джон Домен отвез нас в железном лифте на пятый этаж, и мы оказались перед массивной, огороженной железной решеткой дверью, на которой была надпись: «Секция». Домен повернул два раза тяжелый ключ в замке, открыл дверь, и мы увидели решетку, за которой находилась огромная, светлая, забетонированная комната – камера Альфонса Капоне; камера, которая свободно могла вместить пятнадцать человек, тем более что учреждение это было ужасно перенаселенным. Снаружи у решетки лицом к камере сидел дежурный с дубинкой на ремне.
Я много лет жил в королевстве Снорки и теперь с некоторым волнением приближался к тронному залу монарха, хотя он и был сделан из бетона и стали.
Капоне, который был не в серой тюремной робе, но в синем фланелевом костюме и коричневой рубашке без галстука, играл за столом в карты с единственным своим соседом по камере – маленьким, симпатичным молодым человеком лет девятнадцати. Когда мы поднимались в лифте, Домен поделился с нами, что Капоне дали сокамерника, чтобы он проводил с ним время за игрой в мяч и карты. Теперь, когда я глядел на этого субтильного белокожего паренька, выражение «игра в мяч» обретало для меня новый смысл.
– Несс! – воскликнул Капоне, поднялся и подошел к решетке с протянутой громадной рукой.
На лице Элиота появилась слабая ироническая улыбка, когда он пожимал руку, просунутую через решетку.
– Мы не обижаемся друг на друга, правда? – проговорил Капоне с обезоруживающей улыбкой.
– Разумеется, – сказал Элиот.
Капоне отнюдь не был гигантом, как предполагали многие, кроме того, как и его противник Элиот Несс, он был гораздо моложе, чем думали люди: ему было, пожалуй, тридцать два или тридцать три года. Однако плечи его были широкими, как у спортсмена, а голова круглой, как тыква. Его полное лицо создавало обманчивое впечатление – толстым он не был.
Что меня действительно поразило, так это его глаза: зеленовато-серые, маленькие, круглые и сверкающие, наполовину скрытые черными густыми бровями, сходящимися на переносице.
Его большие мускулистые руки смотрелись очень эффектно, когда он положил их на прутья решетки, однако ноги его в черных кожаных туфлях с острыми носками были маленькими, почти изящными.
– Есть какие-нибудь новости? – с озабоченным видом спросил Капоне.
– Что тебя интересует, Аль? – ответил Несс встречным вопросом.
– Ребенок!
– Никаких.
Капоне скорбно вздохнул.
Я стоял позади Несса, возле сидящего охранника. Элиот не представил меня, и Капоне не обращал на меня никакого внимания. Да и зачем мне было вмешиваться в разговор старых приятелей?
Кроме того, мне было весело от мысли, что Капоне, возможно, принял меня за Неприкасаемого[3].
– Поймите, мистер Несс, я не прошу, чтобы мне делали уступки. Если я ничего не смогу сделать для этого ребенка, бросьте, черт возьми, меня обратно в тюрьму.
– По-моему, ты и так в тюрьме, Аль.
– Послушайте, я знаю, как вы ко мне относитесь. Но если меня выпустят отсюда, я дам любую подписку, какую попросят. Если, конечно, они заинтересованы в том, чтобы ребенок вернулся к родителям.
Капоне старался, чтобы его беспокойство за судьбу Чарльза Линдберга-младшего прозвучало искренне, но слова его больше походили на угрозу.
– Можете сопровождать меня, Несс, если хотите. Не отходите от меня ни днем ни ночью, пока мы не вернем ребенка родителям.
– Кроме тебя и меня, никого не будет, а, Аль?
– А сюда я пришлю своего младшего брата, который останется в тюрьме вместо меня до моего возвращения. Неужели вы думаете, что я предам своего родного брата и оставлю его здесь? Я не сделаю этого, хотя мне бы очень хотелось сбежать от великого Элиота Несса!
Несс промолчал; за него все сказала его слабая ироническая улыбка.
Серое лицо Капоне начало краснеть. Веки его зеленовато-серых глаз приподнялись. Смазливый парнишка в камере раскладывал пасьянс, не обращая на нас внимания. Солнечный свет, проникающий через зарешеченные окна, рисовал на полу узоры.
Капоне попытался превратить свой гнев в душевный порыв.
– Дайте мне возможность показать, на что я способен! В течение двадцати четырех часов я уже буду знать, находится ли ребенок в руках профессиональной преступной организации, или его похитил преступник, промышляющий в одиночку. Любой, кто хоть немного связан с преступным миром, знает, что мне можно доверять. Нет такой преступной организации, которая бы не положилась на меня, если бы родители ребенка захотели заплатить выкуп.
– И что ты попросишь у федеральных властей, Аль, если тебе удастся провернуть этот трюк?
Он резанул воздух руками, словно арбитр во время футбольного матча.
– Это не трюк. Если я ничего не смогу для вас сделать, то вернусь сюда, и пусть надо мной продолжает вершиться правосудие.
– Ты не ответил на мой вопрос, Аль. Чего ты захочешь, если добьешься успеха?
Руки его сжались в кулаки размером в футбольный мяч. На лбу начала пульсировать вена, шрам на полной щеке побелел. Лицо его стало очень напоминать морду быка, увидевшего красный плащ.
– А вы что, не догадываетесь, Несс, черт возьми? Я хочу выйти отсюда! Я хочу, чтобы этот чертов приговор отменили! Чего я еще могу хотеть, черт возьми?! Меня посадили по ложному обвинению! Меня предали!
Капоне пошел на сделку о признании вины, которая бы позволила ему после выплаты налогового долга отделаться двумя с половиной годами тюрьмы. Этот срок мог бы быть сокращен за его примерное поведение. Однако судья Уилкерсон не принимал участия в этой сделке и приговорил его к одиннадцати годам в федеральной тюрьме.
– Вы, молодчики, хотите, чтобы я выложил триста тридцать шесть тысяч долларов! Я не знаю, откуда вы взяли эти цифры! Вы даже не доказали, что я получил хоть один доллар. Возможно, вы доказали, что я истратил немного денег, но это еще не говорит о том, что я имел доход. Я мог тратить деньги, которые мне дали мои преданные друзья. А вы не имеете права облагать налогом подарки!
– Как говорится, Аль, объясни это судье.
– Судье?! Этот сукин сын даже не выпускает меня под залог! Других людей, осужденных за неуплату подоходного налога, освободили до того времени, когда Верховный суд рассмотрит их апелляции. Но только не Капоне! Они хотят, чтобы я сгнил в этой тюрьме. Они заставляют меня оплачивать судебные издержки – с другими так не поступают. Я заплатил уже пятьдесят тысяч!
Несс стоял со скрещенными на груди руками; улыбки на его лице больше не было, и, как мне показалось, терпение его тоже подходило к концу.
Снорки тоже это почувствовал.
– Я просто не понимаю вас, ребята, – сказал Капоне, стараясь говорить сдержаннее, но голос его все больше напоминал вой. – Когда одиннадцать лет назад я впервые приехал в Чикаго, в кармане у меня было только сорок баксов. Я занялся бизнесом, который никому не приносил вреда. Сейчас много говорят о безработице. А я дал работу безработным. По меньшей мере триста молодых людей получают от меня от ста пятидесяти до двухсот долларов в неделю, зарабатывая их на безобидном пивном бизнесе. Выключите меня из этого дела – и эти мои люди потеряют работу, а у них у всех есть семьи и дома. Как вы думаете, чем они начнут заниматься? Пойдут на улицу и начнут просить милостыню? Нет. Эти люди раньше занимались разбоем, ограблением банков и еще более страшными делами, а я вытащил их из этого мира и дал им настоящую работу. Куда они пойдут и чем займутся, если вы отстранили меня от дела?
– Для них мы тоже найдем место в тюрьме, Аль.
Его глаза засверкали.
– Вот мы какие, сильные мира сего! Облагая бутлегера подоходным налогом, вы получаете долю его прибыли, то есть становитесь его пособниками и подстрекаете взвинчивать цены. Это все равно, что генеральный атторней потребует свою долю у парня, ограбившего банк.
– Старая песня, Снорки. Очень старая.
Ярость так и кипела в Капоне, но он сдерживал себя.
– Послушайте, послушайте, – сказал он, помахав рукой в примирительном жесте, – не обращайте внимания на мои слова. Забудьте о них. Я просто хочу вам помочь. Во всей Америке не найдется человека, который бы не хотел вернуть этого ребенка его родителям, чего бы это ему ни стоило.
