Елена Руденко - Ожидание за кулисами
— Не мог предположить, что ты разбираешься в политике! — удивился Сен-Жюст.
— Нет, просто Макс мне всегда отмечает в газетах важные цитаты и моменты.
— Ну, об этом походе на Кобленц и вообще о Бриссо я все скажу завтра в клубе, — пообещал Робеспьер.
— Ты рискнешь бросить ему вызов? — спросила Светлана.
— Да, милая, и не только ему.
Робеспьер бросает вызов
Максимильен Робеспьер пришел в Клуб Якобинцев, как обычно, задолго до начала заседания. Этот педантичный, любящий во всем точность и аккуратность человек, учитывал любые мелочи. Он сам просматривал список ораторов, проверял протокол прошлого заседания, давал указания своим людям. Неподкупный по возможности старался исключить любую случайность. Благодаря ему механизм клуба работал бесперебойно. Многие удивлялись, как этот невзрачный человек может обладать столь огромным влиянием. Однако его спокойный резкий голос и внимательный пронизывающий взгляд голубых глаз имели особую силу.
Это заседание стало особенно важным. Легко и с юмором Робеспьер разбил вдребезги идеи Бриссо, показал их абсурдность. Вся речь Неподкупного была посвящена именно этому человеку. Робеспьер не называл имени, но каждый в зале понял, что под условными именами «один патриот» и «оратор» подразумевается именно Бриссо. И это был не просто ответ, а протест. Неподкупный бросил вызов!
— На Кобленц, говорите вы? — с усмешкой произнес Робеспьер. — Знайте же, что, по мнению всех осмотрительных французов, подлинный Кобленц находится во Франции…
Эти слова заставили лагерь Жирондистов поволноваться, ведь это был прямой намек в их сторону. После заседания Бриссо и чета Ролан принялись обсуждать выступление Неподкупного.
— Что он хотел этим сказать? — ворчал Бриссо. — Уж не думает ли он, что мы заговорщики.
— Именно так он и думает! — усмехнулась Манон Ролан. — А мы заговорщики и есть! Хотя, скорее всего под заговорщиками он имел в виду не нас, а двор с его приближенными. Вас, Мсье Бриссо, Неподкупный просто выставил, простите, глупцом, не видящим дальше своего носа.
— Уж я то ему отвечу! — сказал Бриссо.
Мсье Ролан, который мирно слушал их разговор, несмело произнес:
— Может… я ошибаюсь… но в данной ситуации лучше промолчать. Сделать вид, что это относится не к нам. А еще лучше кинуть несколько поддерживающих реплик… Дескать, двор и Лафайет во всем виноваты…
Мсье Ролан никак не сочетался с красивой и деятельной Манон. Это был тихий спокойный человек. Он опасался самостоятельно принимать решения и всегда слушал жену, выполняя ее «повеления» беспрекословно. Его внешний облик полностью соответствовал внутреннему: долговязый, сутулый, с прилизанными волосами, опущенным взглядом. Его союз с Манон был очень удачен, каждый из супругов был доволен своей ролью и понимал другого с полуслова. Свое мнение мсье Ролан высказывал робко, глядя на жену, точно ища у нее поддержки. Присутствие Манон все же придавало ему кое-какую смелость.
— Ни за что! — встрепенулся Бриссо. — Мадам, вы тоже думаете, что я должен стерпеть эти оскорбления!?
Красавица пожала плечами.
— Я согласна с мужем, — сказала Манон, которая всегда поддерживала точку зрения супруга, если та была стоящей.
— Ваш совет — проявление малодушия! — возмутился депутат.
Мсье Ролан опустил голову.
— Простите… я…
Супруга тут же пришла к нему на помощь.
— Мсье Бриссо, мой муж не навязывает вам свое мнение. Он просто высказался. Поступайте, как знаете.
— Благодарю вас.
На этом депутат их покинул.
— Не расстраивайся, дорогой, — сказала мадам Ролан. — Пусть он провалится, в следующий раз будет нас слушать.
— Но почему ты уверена в провале Бриссо? — удивился супруг. — Может, он прав.
— Ох, милый, почему ты такой нерешительный! Ведь ты очень умен, поэтому я и вышла за тебя! Побольше доверяй себе.
— Спасибо, дорогая. Рядом с тобой мне спокойнее.
— Злоба бессильна против логики, — продолжала Манон. — А логика Робеспьера идеальна! Увы, пока наш Бриссо может использовать только злые нападки, лаять как собачка…
— Вам симпатичен Робеспьер? — спросил мсье Ролан.
— Да, стоящий политик, — ответила супруга. — Не чета этим продажным пронырам. Смелости его позавидует любой! В одиночку бросить вызов всем рискнет не каждый!
— Да, — согласился Ролан. — Жаль, что он не с нами.
Расследование продолжается
— Вы хотите узнать, как убили мадам Кори? — переспросила Обри. — Я хорошо помню. Эти картины всплывают у меня в памяти так четко, будто все было вчера.
— Будьте добры, поведайте нам, — попросил Антуан.
— Мсье Кори устроил прием с танцами и фейерверком. Я помню, во время приема к Оливии подошел мсье Лотнер и сказал, что ему нужно поговорить с ней. Они прошли в гостиную. Потом ее начал разыскивать мсье Кори. Я сказала, что она ушла с Лотнером, чтобы переговорить в гостиной. Бедняга Кори аж в лице переменился. Еще бы, подумать можно было что угодно! Я сказала, что пойду найду ее, и взяла с собой Маргариту. Когда мы заглянули в гостиную, то застали только мсье Лотнера, он сказал, что мадам Кори ушла. Замечу, физиономия у него была очень довольная. Мы сказали Кори, что не нашли Оливию, и он отправился сам искать ее… Он нашел бедняжку… мертвой в той самой гостиной с ножом в спине. Кошмар! На следующий день он застрелился.
— Можно ли предполагать, что смерть его была насильственной? — спросил Антуан.
— Возможно. Я не знаю. Это произошло в часовне. Она расположена в уголке сада, довольно запущенном.
Мсье Лотнер с большой неохотой погрузился в воспоминания.
— Вы уже большие, — сказал он. — Я не буду уточнять, с какой целью мы уединились в гостиной. Потом мы разошлись. Вы думаете, я убил ее? Невозможно. Сразу же за Обри и Шалабр, я вернулся к гостям. Меня видели все. Дамы тоже могут это подтвердить, я шел сразу же за ними. Так что при расследовании мое алиби было безупречным. А к смерти мсье Кори я тем более никакого отношения не имею, в тот день я находился в другом городе!
— Мсье, ранее вы изволили выразить свое несогласие с данной официальной версией, не так ли? — сказал Антуан.
Лотнер пожал плечами.
— Я сказал, что не хотел бы считать себя виновником трагедии, и выдвинул кое-какие предположения. Но, увы, эта официальная версия больше остальных похожа на истину.
— Дорогой, — вмешалась Анна. — Может, хватит об этих убийствах. Это ужасно вредно!
Мадам Лотнер одарила гостей красноречивым взглядом «идите домой!»
Золотая жила для графа Нарбонна
Маркиз Лафайет был вполне доволен положением дел. Он легкой походкой вошел в кабинет короля, со злорадством ловя гневные взгляды королевы. Лафайет знал, что эта женщина его ненавидит. Теперь, когда он вернулся на влиятельный пост, отношение Марии-Антуанетты к нему не улучшилось.
Людовик встретил маркиза довольно приветливо, а его супруга лишь неудачно попыталась изобразить добродушие.
— Я смею надеться, что Ваши Величества соблаговолят обсудить со мной некоторые детали, — произнес Лафайет почтительно. — Волею судьбы наши цели совпали — это война, не так ли?
— Да, маркиз, — ответила Мария-Антуанетта. — Мы крайне обеспокоены поведением эмигрантов против революции. Долг монархов Франции прекратить их недостойные нападки.
— Я восхищаюсь вашим благородством, — поклонился Лафайет.
Он не верил королеве. Весьма странно, что ее волнуют эмигранты, поддерживающие интересы монархии. Ведь цель их агитации и призывов — захватить Париж и вернуть старый порядок.
— Для нас превыше всего благо нации! — сказала королева.
— Именно! — закивал король.
— Как я понимаю, вы изволите одобрять военные действия? — спросил Лафайет.
Мария-Антуанетта лишь величественно кивнула.
— Я смею надеяться на скорое начало военных действий, — сказал маркиз.
— Мы разделяем ваше ожидание, — произнесла королева.
На этом аудиенция завершилась. Лафайет понял, что зря надеялся на то, что их величества раскроют карты.
Маркиз действительно преследовал благородные цели, верил в свои идеалы. Он был одержим ими и нередко совершал необдуманные поступки. Как всякий романтик, Лафайет очень часто шел на риск.
— Какие дураки! — воскликнула королева. — Они даже не понимают, что война нам только на руку. Войска моего брата Леопольда мгновенно разобьют французскую армию.
Людовик засмеялся.
— Мадам, вы до сих пор ненавидите Лафайета!
— Увы, зло, которое он причинил мне нельзя забыть, — сказала Мария-Антуанетта. — Стоит унизить и оскорбить меня однажды, чтобы потом стать моим врагом навечно. Даже его добрые деяния не заставят мое сердце смягчиться. Никогда не забуду, как он, ведомый своей гордыней, поставил нас в полную от него зависимость! Тюремщик!
