Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский
Пробегавший мимо официант испуганно обернулся на Гвоздецкого и чуть было не налетел на соседний стол. Штайер что-то пробормотал про египетских богов, залпом допил пиво, махнул пустой кружкой официанту и дыхнул на профессора кислым солодовым запахом:
– История занятная. Газета ее с удовольствием напечатает, читатели такое любят. Но какие выводы из всего этого? У нас что, сохранились карельские колдуны?
Всеволод Игнатьевич вернул недопитую кружку собеседнику, зашептал в ответ:
– Месяца полтора назад у меня из запасника пропала каменная статуэтка, найденная мной при раскопках стоянки древних людей на Оккервиле, у Хумалаева ручья. Маленький пузатый божок со злобным оскалом. А две недели назад исчез шаманский бубен!
– Бубен-то у вас откуда?
Гвоздецкий растерянно моргнул из-под пенсне:
– Я же сказал – с раскопок. Мы с вами живем в чудесном месте, среди болот. Почва прекрасно сохраняет даже ткани, что уж о дубленой коже говорить.
На словах о прекрасном месте жительства Штайер хмыкнул, но развивать тему не стал, задумчиво почесал залысину.
– И кто имел доступ к вашему музею? Есть подозрения?
Профессор нетерпеливо заерзал, придвинулся ближе:
– В том-то и дело, что кто угодно! Я не запираю кабинет. Разве мог я подумать, что кто-то из коллег способен на кражу?
– И вы полагаете?..
– Я не знаю, – перебил Гвоздецкий. – Но прочел вашу статью – и прямо будто лампа в голове вспыхнула. Тело выловили недалеко от древнего капища. И мои пропажи. Ведь все это вполне себе может оказаться частями одной картины!
Штайер мотнул головой, вытащил из кармана бумажник:
– Я беру вашу историю. Сколько хотите?
– Простите, что? – удивился профессор.
– Красненькая максимум. Больше не могу, ей-богу.
Репортер протянул Всеволоду Игнатьевичу банкноту. Тот еще больше округлил глаза.
– Какие деньги, что вы! Я же не ради этого. Спрячьте немедленно! Важно ведь, чтобы не повторилось, вы понимаете? Ведь если я прав, то это только начало! Понимаете вы или нет?
* * *
22 декабря 1912 года. Суббота
К субботе декабрь наконец-то одумался, вспомнил, что он зимний месяц, и за ночь высыпал на столицу все, что копил до сего в хлябях небесных. Дворники нагружали таятельные ямы, присыпали дорожки песком и жаловались безадресно на такие щедроты природы. Морозец, хоть и небольшой, но упрямый, наконец-то выбрался из-под мостов, пошел вдоль берегов, замедляя воду и давая надежду, что это все уже всерьез, безо всяких шалостей вроде однодневных оттепелей, что хотя бы к Рождеству встанет лед прочно, вырастут между берегов торговые ряды, проложат санные пути, сколотят горки и карусели, а Фонтанка, Мойка и Екатерининский канал засверкают к праздникам огнями ярче Невского, зазывая горожан к себе на лед горячим сбитнем, пирожками с вязигой и скоморошьими представлениями. Пока же суета с улиц, от бранящихся дворников, от нахохлившихся на козлах извозчиков, от мальчишек-газетчиков потихоньку проползала в дома, рестораны, галантерейные магазины. Город стряхнул с каменных плеч дождевую влагу и принялся торопливо готовиться к встрече 1913 года.
Суетливо было субботним вечером и в квартире начальника столичной сыскной полиции Владимира Гавриловича Филиппова. После того как дело безымянного покойника из Обводного канала стараниями не убоявшегося угроз репортера Штайера получило широкий резонанс, Владимир Гаврилович был обязан генерал-губернатором находиться в постоянной телефонной доступности для канцелярии градоначальника. Посему запланированный субботний обед у Маршалов сменил хозяев – решено было собраться у Филипповых, и теперь в их жилище царило необычное оживление, не посещавшее этот дом с тех пор, как выросшие дети перестали требовать елку и согласились принимать рождественские подарки из рук в руки. В столовой слепил накрахмаленной скатертью большой стол, рассыпали по стенам блики хрусталь и начищенное серебро, а из кухни на всю большую квартиру распространялись ароматы, от которых у домашних начинало посасывать в животе и временами даже приключалось легкое головокружение.
В центре этой суеты, будто в воронке торнадо, царила супруга Владимира Гавриловича – Вера Константиновна. То она подгоняла Дуняшу, которая и без того со сверхъестественной скоростью расставляла на столе посуду, то голос хозяйки, перечислявший готовящиеся яства, слышался на кухне, добавляя невольным слушателям новую порцию гастрономических мучений, то охала и всплескивала руками, слыша очередной бой часов в гостиной. Причиной этого волнительного оживления являлась некая особа: Александр Павлович Свиридов (или «бедный Саша», как после киевских приключений в разговорах с мужем называла его Вера Константиновна) наконец-то отважился представить коллегам свою таинственную пассию. Известно про нее было крайне мало – Владимир Гаврилович лишь сказал, что Свиридов познакомился с барышней в ходе своего недавнего расследования
