Авалон - Александр Руж
Тюкавин, храня молчание, усмешливо искривил уголки рта, и в его руке появился есенинский портсигар.
– Глупость? Опрометчивое суждение, сударь, весьма опрометчивое…
Отщелкнулась крышка, задребезжал «Авалон». Вадим был к этому готов. Не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чего ожидает Тюкавин. Только б не переиграть.
– Со мной эта уловка не пройдет! – начал Вадим браво. – Я вам не Мейер Зайдер. Я…
Он замолчал и по-лошажьи всхрапнул, точно захлебнулся собственными словами. Постарался придать своему взгляду оловянности (подсмотрел у желтоволосого) и медленно потянулся к торчавшему из чурбака топору.
– Та-ак, та-ак! – протянул Тюкавин одобряюще. – Меньше говорильни, больше работы. Смелее!
Коротенький перезвон закончился, но – клац! клац! – опущенная и вновь поднятая крышка перезапустила его. Вадим, как пришпоренный, задвигался быстрее, выдернул засевший в древесных волокнах топор и занес его над головой. В дровяник, позвякивая, втянулась цепь с приклепанной к ней гирей. Тюкавин на всякий случай отодвинулся, но его опасения были напрасны. Вадим, не помня себя, разрубил восковую голову от надетой на нее чекистской фуражки до вылепленного волосок к волоску клинышка. Внутри обнаружился проволочный каркас, он был сокрушен следующим ударом. Не удовлетворившись этим, Вадим, подобно античному гунну, крушащему произведение искусства, принялся сечь наотмашь задрапированные шинелью плечи, грудь, все, что располагалось понизу, вплоть до сапог, натянутых на ноги скульптуры. Топор с чавканьем входил в вязкий материал и натужно из него выпрастывался. Вадим не замечал ничего – рубил и рубил, вкладывая в заплечные махи всю свою силу, не растраченную за недели сидения взаперти.
Когда статуя превратилась в безобразные шматы воска пополам с лоскутьями ткани и яловой кожи, Тюкавин захлопнул портсигар, и бродвейский концерт прекратился. Вадим помнил, что действие звукового опиума проходит не сразу, поэтому еще минут пять усердствовал, доканчивая приготовление окрошки из всего, что подворачивалось под руку. Измельчению подверглись березовые чурки, сучья, валявшиеся на присыпанном стружкой полу, затем топор врубился в цепь в нескольких вершках от гири.
– Ну, довольно, довольно! – прикрикнул Тюкавин. – На сегодня все!
Вадим, хрипло дыша, опустил руку с топором, осоловело посмотрел кругом.
– Что это было? – Он шаркнул ногой и, дрожа, отступил от нарубленной массы. – Кто это сделал?..
– Вы, голубь мой, вы! – Тюкавин светился от радости. – Собственной персоной. И кто из нас после этого прав?
– Как вы меня заставили? Это немыслимо… Музыка, фильм про первобытный мир… Неужели с их помощью можно сделать человека управляемым?
– Еще как! Двадцать пятый кадр, технология будущего. Пока что она известна лишь мне и… Впрочем, для вас это неважно.
Он пресек рвавшиеся наружу разъяснения, посчитав, что пленник и так узнал больше, чем ему следовало. Но, как гласит древняя пословица, умному достаточно. Вадим, технически подкованный, прочитавший сотни книг и научно-популярных журналов, был осведомлен о том, что кадры кинопленки должны проходить перед глазами с определенной частотой, чтобы создалось ощущение непрерывного, без скачков, движения. Припомнились вклейки, виденные им в лентах, которые нашлись в комнате Самсонова. Скульптор не только лепил безукоризненные копии жертвенных тельцов, но и закладывал мины в головы будущих убийц.
– Правильно ли я понимаю… – произнес, едва ворочая языком. – Безобидный фильм можно нафаршировать дополнительными кадрами… написать, например, «Убей Котовского», и это отложится в голове у того, кто будет смотреть на экран? А если крутить кино под одну и ту же музыку, то она послужит спусковым крючком, как свисток для собаки Павлова?
– А вы образованнее некоторых! – не то похвалил, не то подосадовал Тюкавин. – Конечно, не все так примитивно, как в вашем описании. Надписи вторичны, важен образ – яркий, зовущий зрителя к проведению нужной… гм… процедуры. Но в общем, вы недалеки от истины.
Нынче он был не в меру словоохотлив, надо этим воспользоваться, чтобы выведать то, что еще было не совсем ясно.
– О чем-то вы умалчиваете. С одними зрительными врезками и музыкой вы черта с два залезли бы мне сюда. – Вадим постучал себя пальцем по лбу. – Есть что-то еще… Какое-то вещество, добавленное в свечи, да? Не акация, не конопля, но что-то близкое…
Он гадал и, если судить по реакции Тюкавина, попал в точку. Тот сделался непроницаемым и указал на топор.
– На место! И шагом марш отсюда.
Отказывается продолжать ученый диспут. Насторожился. Для острастки еще и пистолет из кармана вытянул. На стволе насадка в виде цилиндрика. Вадим уже сталкивался с такими. Поглотитель звука и пламени при стрельбе. Удобная штука, если не желаешь переполошить всю округу.
Вадим, как бы выполняя приказ, приподнял топор, но вогнал его не в чурбак, а в основание ближайшей поленницы. Она рассыпалась, как Вавилонская башня, пораженная вышними силами. Оглоушенный и заваленный деревяхами Тюкавин скорчился в углу тесного сарайчика, выпалил раза три перед собой, но продырявил лишь стены. Вадим влепил топором по своей привязи. Цепь, которая была уже наполовину перерублена, распалась, гиря подкатилась под вторую поленницу, и она тоже развалилась. Вадим еле успел выскочить из дровяника. В безотчетном порыве он подрубил прогнившие столбы, на которых держалась непрочная халабуда, и она с треском сложилась, как карточный домик.
Когда улеглась взметенная древесная труха, Вадим обошел вокруг образовавшегося нагромождения из досок, поленьев и корья. Таким вот неказистым получился могильный курган анестезиолога Тюкавина. Что ж, лучшего этот ирод и не заслуживает.
Могильный ли? Из-под завала не доносилось ни звука, но Вадим не был убежден, что Тюкавин мертв. Чай, не кирпичами засыпало и не железом. Возможно, просто потерял сознание. Здравомыслие требовало разобрать обломки, проверить. Однако даже мысль об этом вызвала спазм, словно предстояло прикоснуться к мерзостной сколопендре.
Он еще раз обошел вокруг порушенного сарайчика. Увидел что-то черное, придавленное поленцем. Поднял. Это был пистолет, выпавший из руки Тюкавина и отлетевший в сторону. Австрийский «штейр» с удлиненным стволом, тщательно вычищенный и покрытый смазкой. Оружие офицеров армии Тройственного союза в недавнюю мировую войну. Вадим заглянул в обойму, свинтил и снова накрутил глушитель. Кажется, все в исправности. Если сколопендра и уцелела, то она уже не представляет опасности. Пускай себе полежит. А выползет – далеко ей не уйти.
Вадим убрал оружие за брючный ремень и, бренча обрывком цепи,
