Авалон - Александр Руж
– Так-то! – одобрил Тюкавин смиренный вид подопытного. – Кротость – высшее благо.
Пришлось смотреть. Вадим сделал попытку отрешиться и от рябившего на белом полотне изображения, и от тягомотных звуков граммофона, но они настырно лезли в голову вместе с дымом курившихся благовоний.
В эту ночь ему спалось еще хуже. Снова снились коридоры ОГПУ, залитый светом кабинет, однако на сей раз все было страшнее. В кабинет врывался он, Вадим, втыкал под клиновидную бородку, прямо в горло, шприц с непомерно длинной иглой, надавливал на поршень, после чего железный чекист бледнел, и лицо его уродливо перекашивалось.
Пробудившись под утро, Вадим ощутил во всем теле дерганье, а голова горела, будто он сунул ее в раскаленный горн.
Он вылил на темя всю воду, предназначенную для питья. Сделалось чуть легче, но изуродованное болью лицо железного человека застряло в воображении.
– Это штучки Тюкавина… Он хочет, чтобы я убил… Я!
Вадим понятия не имел, каким образом можно вложить человеку в мозг установку на убийство, но, черт возьми, Тюкавин близок к тому, чтобы достичь цели. Какой там гипноз! Детские игрушки… Барченко и его уникумы – сосунки в сравнении с тем, кто придумал такое. Еще два-три сеанса – и товарищ Арсеньев превратится в покорную чужой воле деревянную поделку, оживленную с помощью волшебного порошка, как в сказке Баума.
Надо что-то делать, бороться! Но как? У Тюкавина над пленником такая же безграничная власть, как у академика Павлова над его собачками. Из вольера не выбраться, электрических пут не сорвать…
Дышалось трудно, и Вадим расстегнул рубашку. Под палец подвернулся твердый катышек. Что это? Вадим высвободил находку из складок ткани и покатил в ложбинку ладони, чтобы рассмотреть получше.
Это была закаменелая смола из Южной Америки. Он зашил ее в потайной кармашек, пристеганный с изнаночной стороны рубахи, да и позабыл. В ушах прозвучал голос бабушки Баррикады: «Индейцы используют ее для ясности ума. Действует очень сильно… Достаточно откусить кусочек…»
Возможно, все это плод старческой фантазии, но нынче такой момент, что хвататься надо за любую соломинку. Вадим поднес смолу ко рту, примерился, с какой стороны куснуть, но раздумал. Правильнее будет использовать иноземное средство не сейчас, когда затуманившие мозг чары уже мало-помалу рассеиваются, а завтра, после очередного киносеанса с динозаврами и птеродактилями.
В навечерие явился Тюкавин и повлек своего лабораторного кролика в просмотровый зал. Все повторилось точь-в-точь: тряпка с расслабляющим химикатом, холодные, как пиявки, провода, присосавшиеся к рукам, «Затерянный мир» на экране и «Авалон», исторгаемый граммофонной трубой.
Сюжет фильма, просмотренного дважды, потерял для Вадима интерес, и, чтобы ненароком не уснуть и не получить в наказание электрический разряд, он сосредоточил внимание на мелочах: дефектах пленки, проколах декораторов, ошибках в актерской игре. К концу привычно поташнивало, а в висках ощущалось неприятное биение крови.
Водворившись у себя в загоне, он вытащил из тайничка смолу и вгрызся в нее с жадностью оголодавшего зверя. Откусить кусочек оказалось делом мудреным – смола задубела настолько, что зубы, стиснутые с неимоверной силой, едва не вдавились в десны. Обождал, повозил по горчившей, как перец, поверхности языком, размочил смолу слюной и отхватил-таки осколочек-фасолину. Она провалилась в пищевод, слизистую зажгло, и Вадим поскорее глотнул воды.
Первое время казалось, что ничего не происходит. Начал уже разочаровываться, полагая, что либо бабуля что-то напридумывала, либо смола за давностью лет утратила свои целебные свойства. Но вдруг поймал себя на том, что в сон, как случалось вчера и позавчера, не клонит. Накатил прилив бодрости, в голове прояснилось, она работала, как отлаженный прибор.
Вадим просидел до утра, не чувствуя мало-мальской усталости, и заставил себя заснуть лишь на заре, использовав систему самовнушения, которую Барченко называл нерусским словом «аутотренинг». И вот же притча! – сонные видения были легкими, как крылышки тропических бабочек, и светлыми, как ледяные береты на маковках чилийских горных пиков. Ни кабинета на Лубянке, ни человека с бородкой, ничего пугающего.
Не подвела гранд-мама, помогло! Вадим сдержанно ликовал. Он не знал еще, надолго ли растянется пытка кинематографом и хватит ли на весь срок индейской смолы. Он догадывался, что психическое нагнетание, которым занимается Тюкавин, имеет эффект накопления. Другими словами, мучитель сменит тактику только по прошествии одному ему ведомого срока. О том, каковы будут его дальнейшие действия, Вадим если и строил предположения, то достаточно смутные. Но, поразмыслив и так, и эдак, определил для себя следующее: ни в коем случае не выдавать своего истинного состояния. Принять вид жертвы, полностью подконтрольной властелину. Пускай Тюкавин думает, что победил. А дальше посмотрим.
Минуло еще трое суток. Вадим по первому мановению руки своего надзирателя волочился в зал, плюхался в кресло и смотрел, смотрел осточертевшую ленту под еще более осточертевший американский напевчик. От зевоты сводило скулы, но, к счастью, никаких других симптомов он за собой не замечал. Ежевечерне он обгрызал горчайший смоляной слиток и задремывал под утро, глядя умиротворяющие сны.
Но однажды Тюкавин, выведя из вольера, препроводил его не в дом, а в расположенный здесь же, во дворе, дровяной сарайчик. Там высились поленницы высотою в человеческий рост, а между ними что-то, обернутое домотканым холстом. Посреди сарая, на пространстве, где и одному рубщику едва развернуться, стоял березовый чурбак со всаженным в него топором.
– Хотите меня в качестве бесплатной р-рабсилы использовать? – тухло съехидничал Вадим. – Я не против. Давно мечтаю поразмяться.
– Разминка вам обеспечена, – уверил Тюкавин, бочком проскочив в сараюшку. – Но сначала немного прекрасного.
Он сдернул холст, и Вадим увидел такое, отчего руки потянулись к глазам – протереть. Перед ним, зажатый поленницами, возвышался тот самый человек с бородкой и шипастым взглядом. То есть не во плоти, конечно, а в виде статуи, искусно выполненной из воска в натуральную величину. Сходство было поразительным, Вадим не мог не отдать должное скульптору.
– Самсоновская р-работа?
– Его, – лапидарно ответствовал Тюкавин, сощурив узкие глазки.
– Вот для чего он вам понадобился! Делал для вас манекены, а вы на них проверяли, созрели ли ваши р-рабы для смертоубийственных дел.
– Может, и так… Теперь и ваша очередь, милейший.
Вадим старался выглядеть серьезным, но его поневоле разобрал смех.
– Послушайте! Мне известно, что
