Красный снег - Александр Пензенский

– Кто такой Максимка?

Маршал подал знак стоявшим чуть поодаль филерам. Те сделали пару шагов вперед.

– Какая разница.

– В тот раз, про Жоржика с компанией, тоже вы писали?

Боровнин кивнул:

– Зарезать меня хотели. Думал, за барахло ответят, а меня не сдадут.

Николай сел на корточки, стал прямо голыми руками разгребать мокрую листву.

– Ладно, что уж. Пришли вязать – так чего зазря зубы морозить. Дайте только могилы прибрать. Одни они у меня и остались.

Через десять минут Николай поднялся, протянул испачканные руки. Один из агентов застегнул наручники.

– Через деревню повезете?

– Другой дороги на станцию нет.

Николай согласно мотнул головой, скованными руками нахлобучил картуз и зашагал к кладбищенским воротам.

Двойка лошадей – та самая, на которой Маршал зимой спасался от волков, – зачавкала копытами по раскисшему проселку. Константин Павлович сперва сел лицом к Боровнину, пытаясь поймать взгляд, понять, что за мысли ворочаются в его голове. Но Николай, стиснутый по бокам полицейскими, глаз не поднимал, глядел в пол. Тогда Маршал пересел на козлы к Волошину.

Поповщина встретила их настороженно, тревожно. Чуть не за каждым забором стояли люди: не только бабы, которым всегда до всего есть дело, но и мужики. Но ни одного ребенка на улице. Деревня знала – везут Кольку, убивца. Смотрели исподлобья, из-под сведенных бровей. Маршал машинально сунул руку в карман, сжал ребристую рукоятку браунинга. Кивнул филерам – быть начеку, как бы не подняли на вилы. Но, проезжая мимо церкви, сам тронул Волошина за руку.

– Остановите, Карп Савельевич.

Константин Павлович спрыгнул на землю, подошел к застывшей на обочине черной щупленькой фигуре.

– Что ж, брат Илья, и этот человек не весь черный? – кивнул через плечо на повозку Маршал.

Илья молча взял Константина Павловича за рукав, отвел в сторону, как обычно, собрал в пригоршню бороденку, пожевал губы, посмотрел снизу вверх.

– Господь разберется. А токмо вам он сгинуть не дал. Когда посля похорон изба загорелась, в которой вы ночевали…

– Подожгли избу, не сама загорелась она. Боровнин поджег?

Илья кивнул.

– Николай, он. Я же тогда соврал вам, что Белка меня подняла. Грех мой, да ничего, отмолю. Я у окошка задремал, а проснулся от звона стеклянного. Гляжу, на крыльце вашем человек стоит, а у вас-то уже огонь занялся. Так тот человек постоял чуть да крючок-то на двери откинул. Обернулся – и бегом. Он это был. Ночь-то ясная была. Вот и думайте, совсем он черный али плещется надежда на донышке? Так, стало быть.

Маршал обернулся на коляску. Николай сидел так же – взгляд в пол.

– Понятно. Ну, как вы скажете, Господь ваш разберется. Может, и простит. А люди вряд ли. Если я сейчас его выпущу, ваши добрые христиане его тут же, прямо возле церкви, и разорвут. Под иконами. Вон он, ваш народ-богоносец, одной рукой крестится, а другой за спиной кистень прячет. Так что поедем мы. Прощайте, Илья Петрович.

Он вернулся к лошадям, Волошин глухо щелкнул отсыревшими вожжами, и экипаж прокатил мимо дьяка, повернул на площади к станции. И никто из сидящих в коляске не увидел, как перекрестил летящие из-под ее колес комья грязи брат Илья.

* * *

12 декабря 1912 года. Санкт-Петербург, Мойка. 9 часов 14 минут

Квартира Маршалов издавала множество жизнеутверждающих звуков: свистел на плите заливисто чайник, подстукивая себе ритм прыгающей крышечкой, трещал погремушкой над прочищающей свои маленькие, но звонкие легкие Лизой Константин Павлович, шуршала гардинами Зина, впуская в окна необыкновенно погожее декабрьское утро. Потому ранний дверной звонок не только не потревожил никого из умножившихся обитателей этого беспокойного жилища, а наоборот, дополнил ансамбль.

Константин Павлович вскочил с колен, сунул погремушку жене и со словами «хоть бы это была няня» чуть не бегом бросился в прихожую.

На пороге стояла Степанида Саввична Лукина. Такая же, какой ее запомнил с их последней встречи Маршал: прямая, тонкая, с бледным лицом и черными огромными глазами и тем же золотистым завитком, упрямо не желавшим сидеть под туго завязанным платком. Все то же черное монашеское одеяние и какой-то сверток в руках.

– Здравствуйте, Константин Павлович, – тихо сказала нежданная гостья. – Простите, но мне не к кому больше. Я ненадолго.

Маршал молча посторонился, и Лукина, не останавливаясь, прошла прямо в гостиную.

– Доброе утро, – донесся оттуда голос Зины.

Ответное приветствие наконец вывело Маршала из оцепенения. Он закрыл дверь и тоже прошел в комнату.

– Зинаида Ильинична, это Степанида Саввична Лукина. Из Поповщины. Я рассказывал. Садитесь, Степанида Саввична. Позвольте, я приму ваш узел.

Он протянул было руки к свертку, но тут же отдернул – тот зашевелился и издал какой-то крякающий звук.

– Это что? Ребенок?

Стеша молча кивнула.

– Ваш?

Еще один кивок.

– Но откуда?

Но тут вмешалась Зина.

– Прекрати допрос немедленно! – Она подошла к Стеше. – Давайте я помогу его распеленать. У нас здесь жарко. Вот здесь будет удобно, на диване.

В четыре руки они быстро раскутали одеяла, и на свет явился пухленький бутуз с розовыми щеками и серьезным взглядом.

– Мальчик? – больше утвердила, чем спросила Зина.

– Мальчик, – тихо повторила Стеша, пряча в ладонь маленькую ручку.

– А как зовут?

– Алексей Николаевич. Алеша.

Константин Павлович нахмурился, но уточнять ничего не стал. Вместо этого спросил:

– Что за дело у вас ко мне? Вижу, что вы теперь разговариваете и с живыми. Очень рад.

Стеша повернулась, не выпуская руки сына из своей, заговорила:

– Сегодня приговор будут выносить. Адвокат говорит, что бессрочная каторга станет самым мягким наказанием. Сибирь. И мы за ним.

– Вы… Вы что удумали? Он что вам – декабрист? Он убийца!

Константин Павлович вскочил и, как обыкновенно он это делал в минуты особого волнения, зашагал маятником по комнате.

– Я знаю, вы его бывшая невеста. У вас, как я понимаю, от него ребенок. Но разве стоит он того, чтобы вы губили и себя, и сына? Ведь он отступился от вас… Ну, тогда… Когда вас… Я не знаю деталей, но тут несложно догадаться. Ради чего же вы собираетесь решиться на такой шаг?

– Не отступался он. И убийцей он стал из-за меня. Простите, я не все верно помню. Но что помню – расскажу. Но только прежде пообещайте, что просьбу мою выполните. Слово дайте!

– Черт знает что!.. Какую еще просьбу?

– После. Пообещайте сперва. Ничего худого и непосильного не попрошу. Пообещайте, – снова повторила Стеша, прижав к груди ладонь – вторая так и держала руку маленького Алеши.

– Он обещает, – тихо произнесла Зина. – Он все сделает.

– Спасибо.

Стеша