Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль
Мьетта сипела и скулила как загнанный зверь, и отец Ракар удвоил усилия. Потом он медленно протянул ей распятие. По мере того, как священный предмет приближался к ее лицу, служанка, вжавшись в кровать, шипела и плевалась, словно разъяренная кошка, распространяя вокруг себя нездоровый запах.
— Я изгоняю тебя, нечистый дух! Выйди из этого Божьего существа! Не я, грешник, повелеваю тебе, но Агнец непорочный, Который восторжествует над тобой со всеми своими ангелами и архангелами, херувимами и серафимами, апостолами и мучениками. Уловки твои диавольские раскрыты, а сам ты сломлен. Верни членам жертвы своей прежнюю силу, покинь тело этой служанки Божьей, которую Господь создал по своему образу и подобию. И не появляйся ни в ее бдениях, ни в ее сне, и не препятствуй ей искать путь к жизни вечной. Итак, слушай, Сатана проклятый, свой приговор. Я изгоняю тебя и вырываю из тела этой служанки. Боже всемогущий, милостию своей освободи тело это, одержимое демоном, от диавольских козней. Именем Иисуса Христа, Господа нашего, Который придет судить живых и мертвых и весь мир огнем. Аминь.
Обессилевший отец Ракар, откинув назад голову, прислонился к стене. Николя и Семакгюс ощутили обжигающее дуновение зловонного ветра. В маленьком квадратном окошке лопнуло стекло, и в мансарде наступила тишина. Освободившись от гнета, к которому за последние дни она успела привыкнуть, Мьетта спала, являя всем свое безмятежное лицо. Выделения, покрывавшие ее во время приступа, исчезли, словно испарились. Николя отметил, что Наганда перестал выбивать на барабане навязчивый ритм. Внезапно, не открывая глаз, Мьетта зашевелилась, с прямой, словно одеревеневшей спиной, встала с кровати и не глядя ни на кого из троих мужчин, открыла дверь, вышла на площадку и стала спускаться по лестнице. Схватив подсвечник, Николя поспешил за ней, жестом приглашая остальных последовать его примеру. Судя по поведению Мьетты, теперь она впала в сомнамбулизм, явившийся, без сомнения, последствием одержимости или же того состояния, кое всем казалось одержимостью. Опасаясь резко нарушить ее болезненный сон, Николя прижал палец к губам, призывая всех соблюдать величайшую тишину.
Все члены семьи Гален по-прежнему сидели заперевшись у себя в комнатах, и участники странного шествия никого не встретили. Спустившись на первый этаж, служанка прошла в кухню, открыла расположенную в небольшой арке дверь из резного дерева и по крутой лестнице начала спускаться вниз. Вскоре они оказались в просторном погребе, заставленном джутовыми мешками, где, судя по висевшему в воздухе запаху дикого зверя, хранились шкуры, которыми торговал Гален. Остановившись перед одним из мешков, Мьетта опустилась на колени и, молитвенно сложив руки, заплакала; неожиданно плач прекратился, и девушка упала как подкошенная — словно потеряла сознание. Священник и Семакгюс подбежали помочь ей. Николя сдвинул мешок; земля под ним казалась вскопанной, а затем утоптанной и заровненной. Поискав вокруг, чем бы копнуть, он не нашел ничего. Тогда, достав из кармана перочинный ножик, он поскреб не успевшую затвердеть землю, а потом начал разгребать ее руками. Вскоре он подцепил кусок ткани, и в нос ему немедленно ударил запах разложения. Запах был столь силен, что перебивал даже едкий аромат кож. Осторожно продолжая свою работу, он вскоре извлек наружу небольшой продолговатый сверток — начавшее разлагаться тело новорожденного, завернутое в пеленку, а сверху обмотанное тряпками.
Мьетта пришла в сознание, но, по словам Семакгюса, разум к ней не вернулся. Она утратила способность не только отвечать на вопросы, но и разговаривать. Несмотря на смятение, вызванное ужасной находкой, Николя чувствовал себя уверенно: разум вновь вступил в свои права, а он вновь вернулся к привычной работе сыщика; оставалось только довести расследование до конца и докопаться до истины. Отец Ракар отвел Мьетту к ней в каморку: они больше не могли ничего для нее сделать. Обряд изгнания дьявола прошел успешно, больная избавилась от терзавшего ее недуга, и ее можно было оставить одну, предоставив опеку над ней нежному милосердию Господа. Возможно, разум к ней вернется. Семакгюсу предстоит осмотреть труп ребенка и сделать предварительное заключение; затем тело поместят в Мертвецкую, где Сансон произведет вскрытие. Пока об открытии Николя никто не узнал, следовало арестовать всех обитателей дома, отвезти в Шатле и посадить в одиночные камеры. Подозрительная смерть уже забрала двух человек, но число их вполне могло увеличиться. Оставить дома Николя решил только кухарку и маленькую Женевьеву. Дорсака, приказчика в лавке, следовало арестовать вместе со всеми.
Через слуховое окошко, находившееся вровень с улицей Сент-Оноре, он услышал, как кто-то зовет его по имени, и узнал голос Бурдо. Инспектор обладал ценнейшим и почти волшебным свойством появляться в тот момент, когда его присутствие было особенно необходимо. Николя выбрался из погреба и поспешил ему навстречу. Судя по выражению лица Бурдо, тот явился сообщить массу новостей, однако Николя прервал его излияния и быстро ввел его в курс последних событий, случившихся в доме. Снисходительно усмехаясь, Бурдо верноподданнически кивал, и Николя, которого подобное поведение Бурдо всегда приводило в ярость, быстро выпроводил помощника на улицу, приказав ему позвать городскую стражу, оцепить дом и вызвать тюремные кареты, чтобы отвезти Галенов в Шатле. Дорсака предстояло взять прямо в постели и немедленно отправить вслед остальным задержанным. А о прочем у них еще будет время поговорить. А кое-кто, добавил комиссар, мог бы и воздержаться от усмешечек, ибо кое-кому не довелось видеть то, что видел он. Кстати, продолжил он, если этот насмешник явится к нему и со сконфуженным видом сообщит, что кто-нибудь из подозреваемых покончил счеты с жизнью, он такого насмешника не поймет. За арестованными смотреть во все глаза. Продолжая исподтишка смеяться, Бурдо елейным тоном заметил, что некоторые подчиненные все чаще перенимают манеру изъясняться у своих начальников; вот и комиссар Ле Флок начинает сартинизировать с великой легкостью и не без удовольствия. Сентенция Бурдо разрядила напряженную атмосферу, и на глазах у растерянного Семакгюса, выбравшегося из подвала с трупиком в руках, Николя разразился громким нервным смехом.
Бурдо отправился исполнять полученные инструкции. Ему же доверили отвезти тело новорожденного в Мертвецкую. Николя снова вспомнил о Наганде. Глухое предчувствие терзало его. Почему прекратился барабанный бой? Внутренний голос, советовавший ему не волноваться, пытался убедить его, что индеец просто исполнил свой обряд. Однако Николя решил во всем убедиться сам, и, сделав знак Семакгюсу следовать за ним, направился на чердак. Ключ по-прежнему торчал в двери каморки индейца. Отперев дверь, Николя вошел, высоко держа руку с подсвечником. Пламя свечи озарило распростершееся на полу безжизненное тело Наганды: из спины микмака торчал нож. Семакгюс подбежал к индейцу, склонился над ним и стал искать пульс. Потом, подняв голову, радостно объявил:
— Он жив! Жив! И дышит. Надо извлечь кинжал; похоже, лезвие не задело ни одного жизненно важного органа; удар нанесли неловкой рукой, и лезвие прошло наискосок. Надеюсь, кончик его не задел легкое, ибо в этом случае откроется кровотечение, и раненый может скончаться от удушья.
Подняв тяжелое тело индейца, они перенесли его на тюфяк. Семакгюс преобразился.
— Найдите мне кусок ткани, вина или уксуса, — велел он, снимая фрак и жилет.
Николя пошел к себе в комнату и через несколько минут вернулся, держа в руках склянки с водой из Карм Дешо, которыми отец Грегуар снабжал его с трогательной регулярностью. Семакгюс вымыл руки.
— Вряд ли когда-нибудь смогут подсчитать точное число наших солдат и моряков, погибших из-за того, что хирург лечил их грязными руками. Причину такого небрежения объяснить трудно, однако так оно и есть.
Предстояло извлечь кинжал, не разворотив рану и не ухудшив состояние раненого, а главное, не вызвав кровотечения, способного затопить легкое жертвы. При свечах операция прошла без труда; обморок Наганды облегчал работу врача. Лезвие, пронзив мускул, уперлось в ребро. Разорвав новую рубашку Николя, Семакгюс сделал добротную повязку, и рана перестала кровоточить. Аккуратно подведя под тело раненого руки, они осторожно перевернули его на бок. Индеец постепенно приходил в сознание. Хирург смочил ему губы несколькими каплями воды из Карм Дешо; лицо раненого дернулось, и он очнулся.
— Я… — воскликнул он, но мгновенно подавил свой возглас.
— Что со мной случилось? — спросил он уже своим обычным голосом.
— Это мы должны вас об этом спросить, — ответил Николя.
— Я ощутил сильную боль в спине, а потом я ничего не помню.
— Вам вонзили кинжал между лопаток. Вероятно, вы исполняли один из ваших странных ритуалов, а потом я заметил, что ваш барабан умолк. Мне стало любопытно, и я решил подняться к вам. Похоже, интуиция…
