Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Соколов оказался в щекотливом, пожалуй, драматическом положении. Иметь агента в самом сердце большевистской партии — об этом можно только мечтать.

Но в отличие от женщины, мужчине в постели притвориться невозможно.

Соколов понял, что на этот раз ему очень трудно играть роль страстного любовника. Он чувствовал физическое отвращение к этой особе. И дело было вовсе не в том, что ей перевалило за сорок лет и что она была некрасива. Женщины в этом возрасте очень часто приобретают особую прелесть, полную чарующей женственности.

Атлета-красавца гораздо больше отталкивало сознание того, что это существо в юбке дарило свои ласки большевистскому вождю, который со всем своим миропониманием и идеями, рассчитанными на худшую часть рода людского, был отвратителен сыщику.

— Что не сделаешь для великого Отечества, — пробормотал Соколов.

— Вы о чем, граф?

— О долге и Отечестве, — загадочно отозвался сыщик.

Призвав на помощь актерское мастерство, сыщик изобразил на лице крайнюю степень огорчения:

— Ах, божественная! Вы — предел мечтаний любого мужчины.

— Не врете, граф? Ну так слушайте! Член Государственной думы Малиновский вас предает. Он делает вид, что честно осведомляет охранку, а на самом деле подсовывает дезинформацию, сочиненную Лениным.

Соколов поднял бровь, изобразил полное неведение:

— Какой Малиновский? Первый раз слышу.

— Граф, не смешите меня. Напомнить? Тот самый — Роман Вацлавович Малиновский, тридцати пяти лет, большевик, из крестьян, по национальности поляк, бывший фабричный слесарь. Вы имели с ним конспиративные встречи в «Астории». Вы полагаете, что это ваш важный осведомитель?

Сыщик безмерно удивился:

— Ах этот! Как, он осведомитель охранки?

— Граф, я знаю больше, чем вы думаете! Я присутствовала в прошлый четверг на встрече Ильича с этим гнусным типом — Малиновским, — Арманд сжала кулачки, ее глаза метали искры.

— Надо же! И что Малиновский рассказал Ленину?

— Этот Иуда говорил с искренностью осужденного к повешению, когда за исповедью приходит ксендз. Он еще раз подтвердил, что минувшим летом 1913 года его завербовала охранка. Назвал свое жалованье — охранка платит ему ежемесячно пятьсот рублей. За особо важные сведения обещана премия. С ним беседовали Джунковский и вы, Аполлинарий Николаевич. Он изложил целый круг вопросов, который интересует охранку. В частности, история исчезновения прокурора Александрова и адрес, где состоялась его кремация. Назвал адрес конспиративной квартиры на Балчуге, где вы с ним встречались. Очень убежденно говорил, но я ему не верю, подлецу. — Голос нервно сорвался, перешел в крик. — Ах, как я его ненавижу! Он готов Ильичу жопу целовать, лишь бы тот благоволил ему.

— Малиновский, если не ошибаюсь, способный человек. Он, в частности, прекрасный оратор, — заметил Соколов. — Я как-то слушал его в Думе — знаменитый прокурор Анатолий Кони позавидует силе, с какой Малиновский с думской трибуны обличал «антинародный царский режим и прогнивший монархизм». Пристав был вынужден вывести его из зала. — Соколов еще раз подлил собеседнице шампанского. — Ну а что Ленин?

Арманд помялась, но под пристальным взглядом сыщика призналась:

— Ильич передал для охранки дезинформацию.

— Содержание знаете?

Арманд согласно кивнула и рассмеялась каким-то бесовским смехом:

— Как мне не знать, когда я писала под диктовку Ленина!

— И что он надиктовал?

— Суть такова: партия большевиков, дескать, разваливается, в ЦК идет свара, полное разложение, очень тлетворно действует Малиновский, который всех перессорил. Одним словом: на большевиков можно внимание больше не обращать — это политический покойник.

— А на самом деле?

— На самом деле все наоборот. У нас — широкие светлые горизонты. Владимир Ильич все просчитал на ближайшие годы: война, разлагающая работа в тылу и на фронте, поражение царского режима, Учредительное собрание, конституционный строй, где главной партией станем мы — большевики. И для меня такое счастье — вы с нами, милый граф!

Арманд провела по щеке графа узкой, холеной ладонью. Соколов вздохнул:

— Спасибо, Инесса Федоровна, за ласковые слова, но я не стою таких восторгов. Малиновский еще в Кракове?

— Нет, в минувшую субботу уехал в Петербург — через Москву. Дезинформация, думаю, уже в охранке лежит.

— Значит, уже вновь горлопанит в Думе?

— Это верно. — Помолчала, добавила: — Провокаторы всегда громче всех кричат в Думе, мы-то с Ильичем это знаем! А Малиновский, надо признать, еще и талантливый организатор. Ильич с первой встречи прямо-таки влюбился в него, словно красна девица в Ивана-царевича. Ведь это Ленин настоял в январе 1912 года, чтобы Малиновского на Пражской конференции избрали в состав Центрального Комитета.

— Да-а, — протянул Соколов. — Неужто любимый вождь потерял революционную бдительность?

Арманд с недоверием посмотрела на сыщика:

— Будто не знаете? Я много думала, сопоставляла и пришла к убеждению, что именно Малиновский был причиной обвальных арестов прошлого года.

— Но вы, Инесса, сообщили свои подозрения Владимиру Ильичу?

— Да не желает Ильич меня слушать! Ему и Крестинский уши прожужжал: сам он по доносу негодяя Малиновского в двенадцатом году был привлечен по статье сто второй за принадлежность к запрещенной партии. Увы!..

Соколов понял: пора вступать в бой! То, что сообщила ему Арманд, было крайне интересно. Но нужны были еще более важные сведения.

— Да, Инесса, тема наших разговоров — это не самое забавное, что происходит в мире. Пьем за вашу неземную красоту — это куда важней. — Внимательно оглядел гостью. — Какое прекрасное платье, как вам к лицу фиолетовый цвет, загляденье!

Инесса Арманд, словно студентка, покраснела от счастья и застенчивости.

— А я пью за вашу, граф, неотразимость! Я никогда не встречала мужчину, который тянул с такой бы силой… Вы — герой из легенд! — Она исподлобья уперлась взглядом в лицо сыщика. Томно произнесла: — У вас необыкновенно сильная гипнотическая сила. Так и влечет, так и влечет. Я не могу противиться вашей демонической силе. Я — раба ваших страстей. Мне хочется сбросить одежды…

— Сначала сдвинем бокалы! Шампанское — прекрасный напиток.

Выпили.

— Вы забыли, граф, подарить даме поцелуй! Ах, я сгораю от страсти нежной… Какой шалун, ай-ай-ай! Не томите, расскажите про забавное…

— Ну, забавным это можно назвать лишь с иронией. Речь идет о жуткой смерти прокурора Александрова.

— А вам как будто жалко его?

— А вам — нет? Я ведь знал его лично, прекрасной души человек был. Живьем сжечь — разум отказывается в такое людоедство верить.

Арманд чем больше пила, тем больше погружалась в меланхолию. Она рассеянно произнесла:

— Да, запах стоял отвратительный — на весь Земляной вал. Это Александр Степанович, он же Эдвин, из боевой группы при ЦК, изобрел такой способ возмездия. Я присутствовала при обсуждении списка на сжигание.

— Список? Даже меня почтили вторым местом.

— Малиновский, дурак, настоял. Я была категорически против, а он уперся: «Графа первей всех надоть в печь головой…» Ильич спорить со своим любимчиком не стал.

Соколов грустно покачал головой:

— Зачем из-за таких пустяков ссориться? Ну а вы какую кандидатуру предложили?

— Откровенно? Я убедила Ильича проучить Гарнич-Гарницкого. Мы столько усилий затратили на него, столько партийных денег израсходовали — и попусту.

— А германцы военные карты требуют!

— Еще как требуют — война в ближайшие год-два начнется. Супруг вашей сердечной привязанности фон Лауниц заявил: «Это будет важным условием нашей совместной работы — вы обязаны достать или в Генштабе, или на картографической фабрике необходимый материал».

— А что Генштаб?

— Наивный вопрос! Туда пути заказаны. Мы были уверены, что Гарнич-Гарницкий поддастся на нашу уловку.

— А он наживку съел, а с крючка сорвался! — рассмеялся Соколов. — Чары девицы Елизаветы Блюм оказались слабыми?

— Получается, что так.

Соколов, боясь сорваться в хохот, серьезным тоном произнес:

— Ильич сплоховал, надо было бы вас, Инесса Федоровна, послать в Монте-Карло.

Собеседница юмора не поняла. Капитальным тоном ответила:

— Я Ленину уже сказала об этом. Мужчинам только кажется, что они умны и проницательны, а на самом деле — тьфу, хвальба одна, куда глупее нас, женщин. Просты, как амебы одноклеточные: поесть, выпить да женщине в постели ноги раздвинуть. И любят как скоты — ни фантазии, ни бурной страсти.

Соколов продолжал веселиться:

— У товарища Блюм серьезный недостаток: для того задания она оказалась безобразно молода.