Макс Коллинз - Проклятые в раю
Голос у Томми задрожал.
— Кахахаваи трясся на стуле, — продолжил Томми, — и я сказал ему: «У тебя есть последняя возможность сознаться... ты же знаешь, что твоя банда там была!» Он, должно быть, битья боялся больше, чем пистолета, который был у меня в руках, потому что крикнул: «Да, мы это сделали!»
Дэрроу помедлил, давая возможность присутствующим прочувствовать момент. Наконец он спросил:
— А потом?
— Это последнее, что я помню. О, я помню то, что встало у меня перед глазами — разбитое лицо жены, как он бьет ее в ответ на мольбу о пощаде и этим ударом ломает ей челюсть.
— Когда вы говорили с ним, пистолет был у вас в руках?
— Да, сэр.
— Вы помните, что вы сделали?
— Нет, сэр.
— Вы знаете, что стало с пистолетом?
— Нет, сэр.
— Вы знаете, что стало с вами?
— Н-нет, сэр.
Томми с трудом проглотил комок в горле, казалось, он сдерживает слезы.
Дэрроу остановился перед жюри присяжных, руки сложены на груди, плечи ссутулены. Он дал своему клиенту несколько мгновений, чтобы собраться, затем спросил:
— Вы помните что-нибудь о поездке в горы?
— Нет, сэр.
— С какого момента вы что-то помните?
— Я сижу в машине на загородной дороге. Подходят какие-то люди и спрашивают о теле.
— Вы помните, как вас отвезли в отделение полиции?
— Не совсем ясно.
Дэрроу вздохнул, кивнул. Подошел к Томми и похлопал его по руке, потом сказал, отходя к столу защиты:
— Свидетель ваш, сэр.
Келли поднялся и спросил:
— Вы гордитесь своим южным происхождением, лейтенант Мэсси?
Дэрроу почти вскочил на ноги:
— Протестую! Несущественно, имеет целью обвинить свидетеля в расистских взглядах.
— Ваша честь, — сказал Келли, — если защита может исследовать состояние ума подзащитного, у обвинения, естественно, есть такое же право.
— Можете спрашивать, — сказал судья, — но не такими словами... вопрос некорректен, так как предполагает, что все южане предвзяты в расовом отношении.
Келли близко подошел к Томми.
— Вы помните, как миссис Фортескью сказала журналисту, что вы с ней «провалили дело»?
— Естественно, нет.
— Джозеф Кахахаваи казался напуганным?
— Да.
— Он умолял о пощаде?
— Нет.
— Он бросился на вас?
— Нет.
Келли принялся медленно ходить взад и вперед перед присяжными.
— А потом миссис Фортескью, Джоунс или Лорд рассказывали вам, как вы себя вели и что делали после того, как выстрелили?
— Миссис Фортескью сказала, что я просто стоял и молчал. Она увела меня на кухню и попыталась заставить выпить, но не смогла.
— А что о сделанном вами сказал Джоунс?
— Он был не очень-то доволен.
— В самом деле? — Келли смело возвысил голос. — Почему? Потому что вы только один раз выстрелили в Кахахаваи?
— Нет. Он сказал, что я вел себя как последний дурак.
Келли притворно изумился.
— Матрос разговаривал с вами в подобном тоне?
— Да... и я обиделся.
Келли вздохнул. Прошелся. Потом повернулся к Томми и спросил:
— Кто-нибудь из ваших товарищей-заговорщиков сказал вам, зачем они взяли вас в горы?
— Да... Миссис Фортескью сказала, что мне нужно подышать свежим воздухом.
Келли закатил глаза и жестом отпустил Томми.
— Свидетель свободен.
Томми сошел со свидетельского места и с высоко поднятой головой направился к столу защиты. Дэрроу кивнул ему и улыбнулся, словно хваля за отлично выполненную работу. Кое-что действительно получилось неплохо, но мальчишеская обида на замечание матроса-подельника и неубедительное объяснение, что его взяли «подышать свежим воздухом», когда поехали избавляться от трупа, были не самыми блестящими моментами.
По правде говоря, Дэрроу нужно было продолжить чем-нибудь очень значительным, чтобы заставить присяжных забыть об этих промахах.
— Защита вызывает Талию Мэсси, — сказал Дэрроу.
Глава 16
Дверь суда открылась — за ней стояла Талия Мэсси, освещаемая вспышками ламп фотографов. Все головы в переполненном зале как одна повернулись в сторону на удивление высокой, поразительно молодо выглядевшей женщины в черном креповом костюме. Судья Дэвис не стал бить своим молотком, дабы унять оживление и перешептывание, он позволил им перекатываться по залу, пока Талия неуклюжей походкой двигалась по проходу. Светло-каштановые волосы обрамляли ее немного пухлое, бледное, но миловидное лицо, выпуклые серо-голубые глаза были опущены. Шла она неуверенно, так же, как, по словам свидетелей, шла по Джон-Эна-роуд как-то ночью в сентябре прошлого года.
Муж Талии встретил ее между столами защиты и обвинения. Она остановилась, когда Томми взял ее руку и сжал. Ропот одобрения прокатился по залу, заполненному в основном белыми зрителями. Я заметил, что адмирал Стерлинг, сидевший с женщиной, по всей видимости, его женой, бросил одобрительный взгляд на благородную пару, которая обменялась быстрыми, ободряющими улыбками.
Но даже во время улыбки на лице Талии сохранилось странно застывшее, безжизненное выражение, слегка задумчивый взгляд, какой бывает у людей, принявших наркотики.
Ссутулившись, она подошла к возвышению и попыталась было подняться к свидетельскому креслу, когда судья напомнил, что она должна принести присягу. Талия тут же выпрямилась, подняла руку и поклялась говорить правду. Потом опустилась на сиденье и села, сведя колени и положив на них руки, плечи она так и не распрямила. Всем своим видом Талия напоминала непослушную девочку, которую отправили посидеть в уголке.
Напустив на себя отеческий вид, Дэрроу приблизился к свидетельскому месту и одной рукой облокотился на барьер. С любезной улыбкой он спокойно выяснил все протокольные вопросы касательно ее личности: имя — Талия Фортескью Мэсси, возраст — 21 год, возраст в момент замужества — 16 лет, вышла за лейтенанта Мэсси в День благодарения в 1927 году, детей у них нет, она может сказать, что да, они счастливы. Голос Талии звучал тихо, монотонно, почти такой же безжизненный, как и ее лицо, но сама она не осталась бесчувственной — отвечая, она нервно теребила в руках носовой платок.
— Вы помните, как пошли с мужем в «Ала-Ваи Инн» известным вечером в сентябре прошлого года?
— Да. Мы пошли потанцевать.
— Вы что-нибудь выпили?
— Полстакана «хайболла». Я равнодушна к спиртному.
— Когда вы ушли с танцев?
— Примерно в одиннадцать тридцать пять вечера.
— И куда вы собирались пойти?
— Я хотела немного погулять и вернуться.
— Почему вы ушли?
— Я устала, мне было скучно.
— А где был Томми?
— Когда я видела его в последний раз, он танцевал.
— И куда вы пошли?
— Я направилась к пляжу Вайкики.
— Понятно. Скажите, где вы были, когда случилось... нечто необычное?
Келли снова вскочил.
— Снова, ваша честь, мы здесь не для того, чтобы рассматривать дело Ала-Моана. Я должен возразить против этой линии вопросов.
Улыбка Дэрроу явила собой сочетание доброжелательности и снисхождения.
— Все это имеет отношение к выяснению состояния психики лейтенанта Мэсси.
Келли отрицательно покачал головой.
— То, что случилось с этой свидетельницей, не имеет прямого отношения к вопросу о невменяемости... единственный относящийся к делу вопрос, ваша честь, — что она сказала своему мужу.
В зале зашептались. Судья дважды стукнул молотком и строго призвал к тишине.
— Мистер Дэрроу, — сказал судья Дэвис, — вы ограничите ваши вопросы тем, что миссис Мэсси сказала мужу и что он сказал ей.
— Очень хорошо, ваша честь. Миссис Мэсси, когда вы затем увидели Томми? После того как ушли из «Ала-Ваи»?
— Около часу ночи. Я наконец оказалась дома, лейтенант Мэсси позвонил мне, и я сказала: «Пожалуйста, приезжай домой, потому что случилось...»
Она не смогла продолжать дальше. Закрыла лицо руками, и ее рыдания разнеслись по залу. К Маленькому Театру это не имело никакого отношения — отчаяние было настоящим. Дамы в зале полезли в сумочки за платками.
Выражение лица Дэрроу было бесстрастным, но я знал, что внутри он прыгает от радости. Внешняя холодность Талии взорвалась неприкрытым горем молодой женщины, с которой плохо поступили.
Сидевшая недалеко от меня миссис Фортескью, вздернув подбородок, наблюдала за дочерью ярко сверкавшими глазами. Она взяла стоявшую на столе защиты запотевшую бутылку воды со льдом и наполнила стакан. Пододвинула его к Лейзеру, тот кивнул и поднялся, чтобы отнести стакан Талии. Лейзер постоял около нее вместе с Дэрроу, ожидая пока свидетельница соберется. Это заняло несколько минут.
Затем Лейзер сел, а Дэрроу возобновил вопросы.
— Что вы сказали Томми, когда он приехал домой?
— Он спросил, что случилось. Я... я не хотела ему говорить, потому что это было так ужасно...
Но она сказала ему, а теперь во всех ужасных подробностях рассказала присяжным о том, как ее избили и изнасиловали, как Кахахаваи сломал ей челюсть, как ей не позволили молиться, как один за другим они ее изнасиловали.
