Чарльз Финч - Общество "Сентябрь"
Хотя в письме ничего не объяснялось, а местами оно вообще звучало как бред, не пойти я не мог по одной простой причине: в нем намеками говорилось о моем отце — после этого все сомнения отпали. Отец умер, когда я только на свет появился, и люди всегда так странно реагировали на его имя, что оно приобрело для меня волшебную силу. Я и стесняюсь, и горжусь одновременно, потому что не знаю, какой он. А может, сыновья всегда так относятся к отцам.
— Но что конкретно там говорилось?
— Что автор — он, как вы знаете, назвал себя Кентербери, хотя сам с готовностью признавал, что имя вымышленное, — служил вместе с моим отцом в Индии.
— Стало быть, вы пошли.
— Да. На следующий же день.
— Как выглядел Кентербери?
— Вообще-то ничего примечательного. Темноволосый, шрам на шее, военная выправка. Как будто немного не в себе — это и по письму чувствовалось.
Вылитый Лайсандер — лучше и не опишешь, смущало только «не в себе», хотя оно могло быть наигранным. Но зачем ему предупреждать юношу? Или Лайсандер стравливал стороны в своих интересах? Или по старой дружбе защищал сына Джеймса Пейсона?
— Что же он вам сказал?
— Поначалу говорил загадками, потом выяснилось, что он знает людей, входящих в общество «Сентябрь» — это клуб, основанный однополчанами моего отца, — которые на первый взгляд ведут тихий и примерный образ жизни, а на самом деле в стране нет никого опаснее их.
— Что? В каком смысле?
Неужели Кентербери действительно так считал, а не сгущал краски, недоумевал Ленокс.
— Он ничего не объяснил. Только и твердил весь вечер: «Я и рад бы вам сказать, юный мистер Пейсон, да не могу. Ради вашего и моего блага». Не меньше семи-восьми раз повторил, точно.
— Не упоминал ли он имен за разговором?
— Нет.
— Почему же вы ему поверили?
Пейсон устало рассмеялся:
— А я и не поверил. Сначала. Спросил, не пытается ли он выудить из меня денег. А он усмехнулся и достал огромные карманные часы, произведенные в Лондоне. На них с обратной стороны было выгравировано имя моего отца. Отец просил сберечь часы для меня, но Кентербери не мог передать раньше, так как привез их — да и сам вернулся из Индии — только теперь. Потому что скрывался от общества «Сентябрь». И потому что приближается какая-то годовщина, к которой я имею какое-то отношение. Очень непонятно.
Все сходится, мелькнуло в голове у Ленокса. И карманные часы, на которые обратила внимание хозяйка постоялого двора, описавшая Джеффри Кентербери.
— Но ведь гравировку могли сделать недавно, например, на прошлой неделе.
— Не думаю, — покачал головой Пейсон. — Во-первых, они не похожи на подделку — старые часы, выпущенные в сороковых годах, трудно не узнать, а во-вторых, гравировка сильно стерлась, ее едва видно. Да вот они.
И он вытащил часы из кармана и протянул Леноксу, чтобы тот мог сам убедиться в их подлинности.
— А кроме того, — продолжал Пейсон, — ему легко было верить. Он говорил о моем отце как о человеке, которого знал очень близко: так когда-то говорили о нем дедушка с бабушкой. Про его характер, как в хорошем настроении он умел всех обворожить, про вспыльчивость. Я не почувствовал ни капли притворства. Вы, конечно, вольны сделать иные выводы.
— Понятно. Должен сказать, — Ленокс протянул часы назад, — что они скорее всего подлинные. На чем вы с ним расстались?
— Он собирался в Лондон, чтобы докопаться до сути происходящего, а мне посоветовал в любую минуту быть готовым к бегству. И мы придумали способ договариваться о следующей встрече…
— Пустые конверты, которые вы получали?
— Да, как вы?! Так и есть… о каждой следующей встрече мы договаривались заранее, а пустые конверты подтверждали, что уговор остается в силе.
— И сколько еще раз вы встретились?
— Еще дважды, в разных местах под Оксфордом. До встречи в тот вечер, после которого я скрылся.
— Бальная карточка, — пробормотал Ленокс. — Она служила для отвода глаз. Вы послали ее, объяснив в отдельной записке, что если он подпишет карточку именем вашего слуги Роналда Лайта, никто не обратит внимания.
— Абсолютно верно. Надо же, как вы сразу все поняли.
— Как раз наоборот: я тащился, как товарняк, с остановками на каждом шагу.
— Кентербери написал, что ему нужно срочно меня видеть, мы договорились о встрече на балу в колледже Иисуса. Мне было не до танцев и вообще не до веселья. Наконец он пришел и сказал, что я должен бежать.
— И никаких объяснений?
— Нет. Но в его голосе слышался неподдельный ужас.
— Понятно.
Неужели все-таки Лайсандер? Но почему?
— А зачем вы встречались с Хетчем прямо перед бегством? В кофейне «У Шоттера»?
— Э-э, вот этот секрет я надеялся оставить при себе, мистер Ленокс. Не хочу, чтоб еще кто-то пострадал из-за меня или моего отца.
(С каким чувством он произнес последнее слово? С горечью? С едва уловимой надеждой узнать что-нибудь еще о пропавшем отце?)
— Что вы хотите сказать?
— Кроме Дабса, только профессор Хетч знал о существовании Кентербери. Как-то утром, когда мы с профессором сидели на траве в парке, сам не знаю как, но я выпалил ему все, что знал. Старина Хетч умел это делать, что правда, то правда. Он обсуждал со мной все, что только можно. Он всегда старался, чтобы я ничего не держал в себе, рассказывал о событиях, о чувствах, которых раньше не испытывал.
— И в то утро?
— Я не знал, что делать. Еще накануне вечером я послал ему записку с предложением встретиться «У Шоттера» — студенты и преподаватели приходят туда редко, там все больше городские собираются, а мне это место давно по душе. Он пришел, и я открыл ему свой план.
— А потом бросились в колледж за вещами, столкнулись с матерью… Позвольте спросить, Длинноногого убили вы?
Пейсон покачал головой.
— Он умирал. Мы с Дабсом показали его сельскому ветеринару, живущему недалеко от Оксфорда, и тот сказал, что у бедняги рак. Я его как брата любил…
— И вы напоили его опиумной настойкой.
— Он до последней минуты лежал у меня на коленях, такой беззащитный, доверчивый… вот видите, у меня опять слезы навертываются, странно, да? Одно с другим так тесно связано… мой отец, Дабни… и этот нелепый кот.
Джордж опустил голову.
— Значит, вы вонзили в него нож для писем, принадлежавший отцу, спрятали под телом зашифрованную записку и уже потом столкнулись во дворе с матерью?
— Да, в точности. Это она вам рассказала, да? Я отделался от нее, наплел что-то. Звучит жестоко, конечно, но я знал, что она поднимет тревогу, и люди узнают, что мне грозит опасность, — к этому я и стремился. Хотя о степени опасности даже не догадывался.
— А днем Хетч принес вам сверток?
— Да, но откуда вы… в общем, да, принес. Мы встретились на южной стороне луга Крайст-Черч. Он сказал, что если уж меня нельзя переубедить, то пусть я хоть помощь приму. Знаете, он собрал то, что обычно родители присылают в школьных посылках: еду, самые нужные вещи…
— Так, может, именно он вас и выдал?
— Ни за что! Он поклялся, что унесет наш секрет в могилу. Подбадривал меня, пожелал мне и Биллу удачи. Биллу!
Пейсона опять душили рыдания.
Ленокс, глубоко задумавшись, смотрел в окно на залитые солнцем улицы.
ГЛАВА 48
Они проговорили до ночи. Под мягким нажимом Ленокса Пейсон вспоминал все новые подробности. Кое-какие загадки к концу разговора разрешились — но далеко не самые важные. Все тщательно собранные улики, все предположения, выдвинутые Чарлзом, один в один совпали с историей Пейсона.
Остался главный и гораздо более грозный вопрос. Что же произошло в далеком прошлом между отцом Пейсона и его однополчанами, если страсти не утихли даже двадцать лет спустя? Ради чего благоразумные с виду джентльмены шли на убийство?
Засыпая в тот вечер, Ленокс испытывал смешанные чувства: скорбь по верному Биллу Дабни и сочувствие к его родителям; смутную тревогу перед завтрашним собранием в обществе «Сентябрь» и в самой глубине души — облегчение, что скоро все кончится. Ко всем тревогам, связанным с этим странным трудоемким делом, постоянно добавлялась еще одна: он ни на дюйм не продвинулся в том, чтобы леди Джейн стала его женой.
Утром он написал Мак-Коннеллу и Дженкинсу. Инспектору в сжатой форме изложил свой план, не упоминая, однако, ни слова о юном госте, и просил дежурить неподалеку от клуба как на случай ареста, так и на случай фиаско. Письмо Мак-Коннеллу получилось короче, и было полно трогательной заботы: Ленокс предлагал другу приключение, указывал, где и во сколько может находиться Дженкинс, и просил не приходить. «Скоро ты станешь отцом, — писал Ленокс, стыдясь недостойного их дружбы приступа зависти. — Думаю, в данный момент тебе лучше не лезть под пули и врукопашную».
Он написал также Рози Литтл и, хотя горел желанием поведать новости о Джордже Пейсоне, секрет его сохранил — как, впрочем, не выдал и ее тайны, ни разу не упомянув ее имени в разговоре с молодым человеком.
