Лев Портной - Акведук на миллион
— А что же ты хочешь? Ничего удивительного. Графиня прозябала за плетением кружев и вдруг оказалась нужной, вдруг оказалась в гуще событий! — нашел объяснение граф Воронцов.
Из Лондона через Европу он приехал сразу же в Москву и только теперь узнал, что открытие московского водопровода отложили на год.
— Да, вы правы, — согласился я. — Но кто бы мог подумать, что ключ к сердцу тетушки скрывался в заварушке?!
— Знаете, что, — промолвил Поло. — Об одном прошу: не стоит рассказывать отцу, что по ходатайству Якова Ивановича из тюрьмы освободили настоящих преступников.
— Да, нужно пощадить Александра Сергеевича, — поддержал Павла граф Семен. — Страшно представить, какой удар нанесло бы ему известие о том, что его комиссия о помиловании выпустила на волю отъявленных негодяев.
— С возрастом папенька стал наивен. Не разглядел в штабс-капитане мерзавца.
— Думаю, Яков Иванович совершенно искренне переживал за тех несчастных, что без вины томятся в тюрьмах, — сказал я. — Однако это не мешало ему не согласиться с назначениями, которые произвел государь. Он, как мог, боролся за то, что считал спасением для государства.
— А с его смертью ниточка опять оборвалась… — повторил Поло слова Михаила Дмитриевича.
— Как оборвалась?! — вспыхнул я. — Разве после всего случившегося ты не имеешь достаточных оснований арестовать и допросить графа Каменского?
Павел поморщился, — видно было, что с трудом сдерживал раздражение. Но я смотрел на него в упор и ждал ответа. Он понял, что я не отступлюсь, улыбнулся и заговорил:
— Андрей, ты представляешь себе, какое брожение в умах вызовет арест столичного генерал-губернатора, пусть и отправленного в отставку?! Ты пойми, еще жива, слишком жива память о прошлогодних мартовских событиях! Только-только Александр разогнал коллегии и учредил министерства, и тут — новое потрясение! Нет, лучше, чтобы о заговоре не знали. Нужно, чтобы вся эта история тихонечко умерла. Государство — это лодка, нельзя раскачивать ее бесконечно!
— Пожалуй, ты прав, — ухмыльнулся я. — Один человек сказал: «Смена власти похожа на маятник с секирой: он качается и головы сносит. И нет здесь ни правых, ни виноватых, рубит без разбору».
— И кто же это сказал? — спросил Поло.
— Вот и я хочу получить ответ на этот вопрос, — ответил я.
Эпилог
Граф Воронцов сопровождал меня во дворец на аудиенцию с его величеством.
— Ну, Андрюша, что ты решил для себя? Государь пригласил тебя не только для выражения благодарности. Александр Павлович непременно предложит тебе должность.
Семен Романович развернулся вполоборота и замер, обратив на меня испытующий взгляд.
— Признаюсь, от службы при дворе и вообще в Санкт-Петербурге я намерен отказаться, — вздохнул я.
— Но отчего? — удивился граф. — Разве не в этом была твоя мечта — оказаться вместе с друзьями, трудиться на благо государства?
— Нет. Теперь нет. Я намерен проситься на военную службу.
— Нет более почетного занятия для дворянина, чем воинская служба, — промолвил граф Семен. — Но государству нужны преобразования. Поверь мне, сейчас то время, когда на гражданской службе сыщешь почет и славу куда вернее, чем на военной.
— Дело не в славе, Семен Романович, — ответил я. — Вы же достаточно знаете о моих приключениях за последний месяц. И вот отчего меня здесь воротит… На меня пало подозрение в преступлении, все знали, что я не преступник, но отправили меня в крепость. А теперь все знают об участии графа Каменского в заговоре, все полагают, что и Аракчеев был осведомлен о готовящемся преступлении, и что же? Никто их потревожить не смеет. Тут, видите ли, высшие соображения имеются!
— Хорошо-хорошо! — откликнулся граф Семен. — А как ты посмотришь на дипломатическую службу? Когда находишься вдали от родины, подобные истории представляются мышиной возней — не более! А ты думаешь об одном — как отстоять интересы всего Отечества.
Александр Павлович давал аудиенцию в присутствии статс-секретаря. Николай Николаевич бросал на меня торжествующие взгляды, кои должны были напомнить мне, что лишь благодаря ему, Новосильцеву, мои заслуги отмечены царем-батюшкой.
А я с грустью сознавал, что ныне не испытываю ни благоговения, ни трепета перед его величеством. Напротив, каждое слово императора вызывало в душе ернический отклик, словно я оказался участником дурно поставленной пьесы. Граф Семен заметил мое настроение и сделал едва заметное движение пальцами левой руки, чтобы я держался подобающим образом.
Первым заговорил император. Он обращался ко мне:
— Вы, граф, проявили настоящее мужество и героизм, и мы представляем вас к награде золотой медалью «За верность и усердие». Медаль учреждена по нашему указу для награждения граждан окраин. Но мы хотим отметить ваши заслуги именно нашей наградой. — Понизив голос, император добавил: — Наградой, учрежденной мною. — И с прежней ясностью продолжил: — Вот почему вы будете награждены не обычной медалью, а медалью для особых случаев, медалью, имеющей размер больше обычного.
«Heus-Deus, еще немного, и я лопну от гордости», — усмехнулся я про себя.
— Медаль предписано носить на ленте ордена Святой Анны, каковым вы уже награждены были прежде! — закончил император.
«А что же Аракчеев? Не наградить ли и его отрезом от моей орденской ленты? Остатка мне как раз хватит, чтобы удавиться», — фыркнул я про себя, а вслух сказал:
— Осмелюсь доложить, ваше величество, что в этом деле куда большее мужество проявила графиня де ла Тровайола. Награду в первую очередь заслужила она.
— Вы как всегда благородны, — любезно ответил Александр Павлович. — Но мы не забыли заслуг графини. Мы взяли на себя расходы по возмещению ущерба гражданам, купившим билеты на зрелище полета воздушного шара…
«А заодно скрыли проделки фельдмаршала Каменского!» — подумал я.
— Нам известно, — продолжил государь, — что графиня де ла Тровайола обладает незаурядным талантом, питает страсть к наукам, химическим и физическим опытам. Мы назначим ей жалованье и предоставим ей возможность практиковать свои занятия в Московском университете. Иван Петрович Тургенев позаботится о ней. — Александр Павлович перевел заискивающий взгляд на графа Воронцова, словно искал у того поддержки, и добавил: — Ее деятельность станет достойным продолжением дела княгини Дашковой.
«Дашковой?! — воскликнул я про себя. — Остается поблагодарить, что не в Новгородскую губернию ссылаете!»
Я оглянулся на Семена Романовича — тот улыбался, но как-то кривовато, видимо, ссылка на родную сестру графа покоробила. Однако он одними глазами подал мне знак смирения.
Император продолжал речь:
— Также мы проявили милость и снисхождение к ее брату графу де ла Тровайола. Ему выдали паспорт и позволили покинуть Россию, хотя он в полной мере заслуживал отправки туда, куда графиня де ла Тровайола попала по недоразумению.
«А ей, значит, в выдаче паспорта отказали! Не желаем-с, чтобы графиня, ненароком попавшая во внутриполитическую заварушку, свободно выехала в Европу!»
— В былые времена, — голос его величества странно дрогнул, словно государь хотел придать ему большой торжественности, но по неопытности сфальшивил, — вам непременно пожаловали бы поместье. Но мы не хотим увеличивать рабское положение крестьян и потому в качестве награды жалуем денежную сумму — пять тысяч рублей.
Александр Павлович кивком показал, что его речь окончена и мне позволительно отвечать.
— Благодарю, ваше величество, за награды. — Я постарался подобрать проникновенные слова и вложить в них побольше верноподданческого благоговения. — С трепетом принимаю я орден и заверяю, что и впредь готов служить России и вам, не щадя сил и жизни. Что же касается денежного вознаграждения, то я недостатка в средствах не испытываю, позвольте от него отказаться на благо казны и государства.
Я полагал, что иного ответа государь и не ожидал, а он перевел несколько озадаченный взгляд на Новосильцева. И я понял, что, должно быть, оказался одним из немногих, кто отверг денежное вознаграждение.
Николай Николаевич подал императору наградную подушечку. Государь взял ленту ордена Святой Анны, продетую через ушко золотой медали, повесил ее мне на шею, прикоснулся ладонью к ордену Святой Анны, пожалованному мне годом ранее, и отступил. Я поднял на ладони медаль. На аверсе был изображен профиль Александра Павловича и сделана надпись «Б. М. АЛЕКСАНДРЪ I. ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС». На реверсе внутри орнамента слова «ЗА ВЕРНОСТЬ И УСЕРДИЕ».
Что ж, награду я действительно заслужил.
И еще одна заминка возникла, когда государь поинтересовался моим настроением по поводу рода дальнейших занятий.
