Валентина Андреева - Ложь напрокат
Анна Кузьминична засуетилась: в какой-то сумке у нее были упакованы любимые Ксюшенькой грибочки и помидорчики. Оттащили мы ее от багажа буквально силком. За столом хитрая Наташка без конца спрашивала у тети Ани, ту ли она взяла посуду, тем ли пользуется полотенцем? К моменту чаепития Анна Кузьминична окончательно почувствовала себя полной хозяйкой в доме.
С багажом мы управились быстро. Мишенькина мама ловко распределила вещи в своей комнате, и та приобрела вполне жилой – не выставочный вид. Оглядев результат совместного труда, она тихонько вздохнула и облегченно произнесла:
– Пожалуй, я тут и вправду Ксюшеньке не помешаю. Даже телевизор есть.
Мне взгрустнулось. Неужели наступит такой момент, когда я буду считать себя в тягость собственным детям? И они будут срываться на меня, раздражаясь от моей возрастной бестолковости. Что уж тогда говорить об Анне Кузьминичне… Надо переговорить с Оксаной. Если не будем считаться помехой, время от времени следует навещать бедную женщину.
– Тетя Аня, а у вас есть семейные фотографии? – спросила я.
– Конечно, Ирочка. Я их в первую очередь упаковала. Так в большом пакете и лежат. Я уж вставать не буду, а ты достань с нижней полочки шкафа – беленький такой пакет.
Наташка решительно отодвинула меня в сторону и достала пакет сама. Я не стала терять времени и заняла место на диване рядом с Анной Кузьминичной. Наташке пришлось подвигать ближе к нам пуфик, и все равно она оказалась на отшибе.
Фотографии лежали не в альбоме, а в черных пакетах из-под фотобумаги. Некоторым было больше ста лет. Увлекательное, я вам скажу, зрелище. Напряженные лица с вытаращенными светлыми глазами. Напряженные позы. И полная серьезность, замешанная на испуге. Ни одной улыбающейся физиономии. Женщины в длинных платьях с неправдоподобно тонкими талиями, дети в мешковатых костюмчиках и платьицах… Анна Кузьминична любовно разглядывала каждую фотографию и рассказывала о многочисленных родственниках.
– Видите, у мамы в ушах серьги? Это единственная ценная вещь, которая у нее была в жизни. Я храню их до сих пор. Подарок маме на свадьбу от родной тетки. Тетка удачно вышла замуж за купца первой гильдии. Знаете, что это значило?
Примерно мы знали. Но пришлось и поудивляться. Отец теткиного мужа был купцом третьей гильдии и имел право разъезжать по городу только на одной лошади. Парой ездили только купцы первой и второй гильдии. Сын пошел дальше своего родителя и вскоре объявил себя купцом второй, а затем и первой гильдии. Объявление капитала, с суммы которого выплачивался определенный процент в казну, оставалось на совести каждого купца. Естественно, купец третьей гильдии мечтал дорасти до первой. И никаких тебе налоговых проверок и налоговых полиций. Кстати, во время рекрутского набора купец мог просто заплатить деньги в казну. Ценная мысль – многие родители в наше время отстегивали и отстегивают немалые суммы в частные карманы, дабы освободить любимое чадо от воинской повинности. Интересно, если бы деньги попали в государственную копилку, на сколько это поспособствовало бы укреплению обороноспособности нашей великой Родины?
Упомянутый муж тети мамы Анны Кузьминичны (господи, язык сломаешь!), являясь купцом первой гильдии, вел обширную оптовую торговлю лесом за границей, одновременно был банкиром и владельцем нескольких заводов и одной суконной фабрики. У него имелось два бестолковых брата – один помешался на рисовании, другой еще хуже – писал стихи. Поскольку старший брат из любви и жалости их не отделил, они автоматически принадлежали к купечеству. Впоследствии сын одного из этих братьев стал мужем мамы тети Ани. Естественно, согласия у нее не спрашивали. Партия для бедной мещанской семьи была выгодная. Тетка из кожи вон лезла, чтобы получше пристроить любимую племянницу. Не сложилось! Меньше чем через год революция заставила купца первой гильдии, банкира, заводовладельца, фабриканта и мецената в одном лице покинуть матушку-Россию. Вместе с бестолковыми братьями. Что стало с богатым родственником – неизвестно.
Как бы то ни было, Анна Кузьминична родилась в Стране Советов. Семья удачно избежала репрессий и жила хоть и скромно, но счастливо. Пока не погиб на фронте отец. Дальше жила только Анечка – мама просто доживала. Замуж девушка вышла по любви. Мужа обожала до такой степени, что и сына настояла назвать его именем. По фотографиям было видно, как рос и взрослел маленький Мишенька. Они за несколько мгновений отсчитывали вехи жизненного пути. Подлинное веселье вызвала школьная фотография Миши в четвертом классе. Упитанный, если не сказать толстый, ребенок с недовольной, надутой физиономией стоял под плакатом с надписью: «Школьные годы – чудесные». Снимков Анны Кузьминичны и ее мужа почти не было, если не считать маленьких фотографий на документы и парадно-выходных – на Доску почета. Было много снимков Михаила студенческой поры. Выяснилось, что Миха перевелся с последнего курса дневного на заочное отделение института не по причине женитьбы, а в связи со смертью отца. Анна Кузьминична тяжело заболела. Денег катастрофически не хватало. Михаил принял решение пойти работать и стал заочником. Он вообще всегда решал все сам. Было в нем что-то от его предка – купца первой гильдии. Женился он позднее. Анна Кузьминична достала фотографию, от которой у меня по телу пошли мурашки.
– Это Олюшка, – тихо пояснила она. – Только один снимок и остался. Все остальные Миша пожег.
С фотографии застенчиво улыбалась копия нашей Танюшки, только в более молодые годы. Такие же распахнутые светло-карие и немного удивленные глаза, волнистые волосы, цвета осенней листвы, нежный овал лица…
Анна Кузьминична долго смотрела на фотографию.
– Хорошая была девочка. Я ее любила. А Михаил так вообще с ума сходил. Стеснительная такая была. Помню, когда Миша в первый раз ее к нам пригласил, она все молчала. Я уж думала – бука какая. А она, оказывается, просто боялась что-нибудь не то сказать. С восьми лет – только с отцом. У матери другая семья была. Отец жил в Ленинграде, занимался какой-то научной работой. А Олюшка после института по распределению к нам в Петрозаводск попала. Иностранный язык в школе преподавала…
У меня перехватило дыхание: Татьяна тоже отличалась способностью к языкам, поэтому и выбрала Иняз. Сестры были похожи не только внешне…
Анна Кузьминична хотела положить фотографию Ольги в общую кучку, но мы с Наташкой запротестовали. Она смирилась, только попросила Ксюше не рассказывать. Дело, мол, прошлое, все это до нее было. Зачем ворошить?
Мы клятвенно заверили, что и близко не коснемся этой темы.
– Миша ее все на руках носил. Она маленькая, худенькая. Ткнется ему в шею и тихонько смеется от счастья. Любил ее очень. Да и она его, как мне казалось, любила. Поженились они через полгода после знакомства. А встретились, смех сказать, во Дворце бракосочетания. В тот день оба опоздали. У него друг женился, а у нее подружка замуж выходила. Миша с ней познакомиться хотел, но не успел – она убежала. На свадьбе снова встретились.
Мишка очень ревнивый был. Все боялся, что она его бросит. Была она не то чтобы очень красивая, но такая милая. Тихая, ласковая. Все Мишины друзья в нее влюблялись. К тому времени дела у него в гору пошли. Денег на Олюшку не жалел. Одевал ее, как куколку. Баловал. И все грозил – если ты от меня уйдешь, я тебе жизни не дам. И его убью. Она сначала смеялась, потом сердиться стала. Обижал он ее своей ревностью. В последний раз они даже поссорились, и она сказала – у меня, мол, семьи никогда не было. Я только теперь поняла, какое это счастье – иметь семью. Меня, мол, никто никогда не любил. Но если ты будешь меня и дальше так ревновать, я просто не выдержу и исчезну из твоей жизни. И так она это серьезно сказала, что он поверил… Прожили они почти год, а потом от Олиного отца телеграмма пришла, он просил дочь срочно приехать – вроде заболел. Олюшка и сорвалась. Я даже удивилась. Странные у них отношения были. Отец не только на свадьбу не приехал, но даже поздравление дочери не прислал. Хотя она ему и звонила. Мне показалось, что он вроде и недоволен был. Может, считал, что Миша ей не пара. Только ведь как мог о нем судить, если никогда не видел?
Миша-то хотел с Олюшкой поехать, только она не разрешила. Сказала, что ничего хорошего из этого не получится. Как-нибудь, мол, в другой раз. Когда отец поправится. Мишенька и рассердился. Стал кричать, что эта поездка надуманная, просто повод, чтобы от него избавиться. Она его тихо так попросила не оскорблять ее подозрениями, а он уже раскипятился, остановиться не мог. Словом, сам виноват, что так получилось. Оля даже не стала чемодан брать. Поплакала у меня на плече, покидала кое-что в маленькую сумочку и ушла. Только со мной попрощалась.
Миша потом долго бегал по комнате, а я все его ругала. Ведь не прав был. Сначала-то огрызался, а потом понесся на вокзал. Только опоздал. Выбежал на перрон, а поезд ему хвост показал. Вот так… Посветила солнышком, погрела и пропала. Мы все звонка от нее ждали или письма. Не дождались. Миша весь извелся, почернел, но в Ленинград за ней не поехал. Сказал: захочет – вернется. А сам ждал. Ох, как ждал! Да и я по ней скучала. Всю жизнь о дочери мечтала – Бог не дал. Вот и радовалась, что хоть таким образом дочь обрела. И она ко мне тянулась. Не пойму… Ну Миша ее обидел, а я в чем виновата? Хоть бы весточку мне какую послала. – Анна Кузьминична смахнула слезы. – Я уж думала, может, и в живых ее нет? Да только через какое-то время Мише пришло письмо из ЗАГСа. Я потом узнала, что Оля на развод подала. Сына тогда домой пьяного на машине привезли. Два дня в себя приходил, а потом все Олюшкины фотографии пожег и запретил мне даже имя ее упоминать. А эту фотографию, – Анна Кузьминична бережно присоединила ее к другим, – я утаила. Долго потом с ней говорила. Достану и ругаю ее потихоньку – что ж ты, моя ласточка, нас оставила…
