Николай Свечин - Хроники сыска (сборник)
Уже через два дня присяжный поверенный, нанятый Аристархом Блиновым, добился от душителей новых признаний. Хозяина они видели один раз в жизни, издалека; аптекаря удавили с целью ограбления. Оговорили почтенного купца из озорства, в чем теперь раскаиваются…
Ребятам было в чем раскаиваться. Их личности были установлены путем сличения примет. Оказались они известными московскими громилами из банды Ивана Чуркина и состояли в розыске за убийство трех извозчиков. Получив каждый по восемнадцать лет каторжных работ, Иван с Данилой отбыли на рудники. Благово с Лыковым удостоились очередных благодарностей министра.
Павел Афанасьевич на первом же докладе графу Игнатьеву рассказал о роли купца Блинова в деле убийства провизора с Алексеевской. Временный ярмарочный генерал-губернатор неожиданно выступил в защиту самодеятельного мстителя! Мнения разделились: губернатор Безак поддержал графа, а полицмейстер Каргер – Благово. Старый служака возмущался:
– Это и станет всякий судьей да прокурором? Тем более казнокрад Федор Блинов!
Каргер припомнил давнее уже «дело Вердеревского» о краже в огромных масштабах казенной соли, по которому проходил и «мститель». Дискуссия чиновников носила, впрочем, теоретический характер. Никаких улик против мукомола не было, и уголовное преследование его не представлялось возможным.
Голенищев-Кутузов-Толстой уехал во Владивосток во вновь пошитом мундире и с выгораживающей его справкой. Рыжую хипесницу так и не нашли, исчезла вместе с кортиком…
В октябре, вскоре после суда над душителями, пришло известие: преступники сбежали с арестантской баржи в Свияжске. Даже до Казани не доплыли! А еще через месяц Павлу Афанасьевичу сообщили, что Блинов готов увидеться с ним «не под запись».
Миллионщик появился уже вечером. Высокий, широкоплечий, прямой, несмотря на свои семь с лишним десятков. Федор Андреевич пришел, как он выразился, не виниться, а объясниться.
– Вы знаете, господа сыщики, кто придумал шприц для подкожных впрыскиваний? – спросил он у Благово с Лыковым вместо приветствия.
– Нет.
– Шотландский доктор Вуд. В пятьдесят третьем году. Ну и началось… Цель, как водится, была благая; получилось же опять дерьмо. Очень быстрое усвоение наркотики и очень быстрое к ней привыкание. И очень легко ошибиться и превысить дозу! Шприц Вуда убил людей больше, чем иная война. Жена самого докторишки умерла от передозировки.
Для чего я это вам рассказываю? Чтобы привлечь внимание к давно назревшему вопросу. И в России назревшему, и во всем мире. Все стало в последнее время очень серьезно, налицо опасность для общества. На нашей ярмарке всегда курили опиум и гашиш, это правда. Но кто? И где? Восточные купцы в Караван-сарае да в притонах Татарского квартала. То было их дело! В ихних палестинах опиум – обыденность. Некоторые наши дураки тоже баловались от скуки. Мишка Хлудов – ну, тот все испробовал; Васька Перлов… Русского купца, кроме белой горячки, ничего не берет.
Но теперь не так. Проклятые доктора изобрели страшный яд и назвали его лекарством. В 1817 году германец Сертюрнер открыл морфий – и сам же сошел от него с ума. Лучше бы он сдох на год раньше! Теперь-то уж поздно. Нюхать и колоться вошло у молодых людей в большую моду. Человек не скотина, испортить недолго. Не шутки идут, а юные погубленные жизни… А правительство молчит! А закон молчит!
Миллионщик перевел дух, сердито стукнул тростью об пол, грустно вздохнул.
– Вам никому нет до этого дела. А ведь вы власть, вы должны предупреждать преступления, охранять жизни и здоровье людей! Но вы отворачиваетесь в сторону.
– У нас нет законных оснований для действий, – лаконично ответил Благово.
– Я знаю наперед все, что вы скажете. Что не можете подменять закон, и далее в этом же роде… А дети тем временем умирают.
– Господин Блинов! Вы понимаете, как опасно именно в России самостоятельно вершить правосудие? Пугачевщины захотелось? Она и так случится, недолго осталось… Наркотика – это зло, согласен. Но бороться со злом руками душителей – это добро, что ли? Чем вы тогда лучше их – для Бога?
– С Богом я сам разберусь и за грехи свои отвечу. Так, как я – нельзя. А как можно? Научите! Писать в Сенат? Писал. Министру внутренних дел? Я дважды был у него на приеме. Государю писал! Без толку. Получил благоволение «за ответственную гражданскую позицию»… Ну и как тогда бороться? По-вашему – никак. Очень удобно: нет законных оснований, стало быть, можно ничего и не делать. И умыли руки!
– А вы решили вершить правосудие по собственному разумению.
– Да, решил. Видя ваше бездействие. Когда Наташа умерла…
Старик осекся, но быстро справился с собой и продолжил:
– Как она умерла, я сначала хотел наказать того мальчишку, дрянного барчука. Сам из бывших крепостных, у князя Репнина в рабстве состоял, насмотрелся. А как глянул на него, на Валевачева этого – батюшки-святы, ребятенок еще совсем! Не ведает, что творит. И в эти-то годы уже морфиоман… Но нашелся тот, кто ведал. Все он понимал! Только денег очень хотел. Вот его я жалеть не стал. Потому – для острастки. Теперь на годы вперед запомнит аптекарское племя, что можно, а что нельзя.
– Вы полагаете, что на годы?
– Полагаю, господин Благово, полагаю. На государство, на вас у меня надежды нет никакой. Хочешь сделать как следует – сделай сам, это правило я давно понял. Иначе не стал бы миллионщиком. Разговор у меня короткий, что обещаю – то и выполняю, и все в Нижнем это знают. Ребята, что вы укатали на прииски, были здесь вчера…
– Где это – «здесь»?
– В городе.
Алексей вскочил.
– Да ты садись, Лыков, их уж и след простыл. Второй раз не поймаешь… Так вот, они снова обошли все аптеки. И сказали этим фармазонам: команду никто не отменял! Случится вам нарушить блиновский приказ, мы придем снова, но уже чтобы казнить. Так что убежден – острастка будет.
На этих словах мукомол встал, надел котелок и с достоинством удалился. И мудрый Благово не нашелся, что сказать ему вдогонку…
В 1884 году Форосков, ставший помощником начальника сыскной полиции, снова арестовал душителя Данилу. Старые знакомые побеседовали почти по-дружески. Бандит не таясь рассказал, что они с напарником получили тогда от миллионщика Блинова за убийство аптекаря пятьдесят тысяч рублей. И содействие в побеге. Иван на полученные деньги открыл трактир в одном из южных портовых городов, живет там по чужому паспорту и вполне обеспечен. Данила же спустил свою долю в карты и по-прежнему кормится грабежами.
И последнее. Маленький комиссионер Ягода все-таки уехал с перепугу в Рыбинск. Там у Гершона Фишелевича в 1892 году родился сын Генох. Затем семья вернулась в Нижний, и молодость Геноха прошла именно в этом городе. Сначала он сделался учеником аптекаря, потом анархистом. В 1908 году молодого революционера подозревали в связях с полицией, но архивы охранного отделения этого не подтверждают. В советской России Генох стал Генрихом и постепенно вырос до начальника грозного ОГПУ. Именно Ягода-младший создал первые фальсифицированные политические процессы: троцкистов, вредителей… Четыре ордена Красного Знамени и орден Ленина отметили его успехи в уничтожении людей. Революция пожирает своих детей; пожрала и его.
Убийство в губернской гимназии
Посвящается Ирине Широковой,
происходящей из рода Нефедьевых.
Весна 1881 года была ранней, и ледоход на Волге и на Оке начался в один день, словно по команде. Случилось это второго марта. Как будто природа ждала трагического акта цареубийства, ставшего ей сигналом…
Через неделю лед сошел, Волга с Окой очистились, и на них началась жизнь. Та жизнь, что возникает каждый год – подготовка к навигации! Зафырчали в затонах отзимовавшие пароходы, артельщики выкрасили заново дебаркадеры, на пристанские склады завезли первые тюки. Общество транспортирования кладей «Надежда» арендовало часть Гребневской пристани. Неожиданно в десять часов утра там появилось семь человек с ломами. Они споро вскрыли засовы на складе и принялись выносить из него кошму и войлоки. На робкое замечание сторожа, что воровать нехорошо, его обругали по матери и велели погулять с полчаса. Так бы и утащили товар – что мог сделать один караульщик с семерыми сердитыми мужиками, но случайно на пристань заглянули два грузчика. Одним из них был Мустафа Саберов, самый сильный в Нижнем Новгороде человек. Молодой, рослый и очень толстый, Мустафа отличается спокойным и добродушным нравом. Никогда он не дрался и не скандалил, а мог бы наломать изрядно боков… Но, увидев столь наглую обчистку хозяйских сусеков, богатырь возмутился и дал налетчикам отпор. Он схватил двоих ближайших за грудки, приподнял на аршин и отбросил, как котят. Ребята, впечатленные этим, стали пятиться. И тут откуда-то из-за спины сторожа выскочил неизвестный человек и сунул Саберову в спину нож. Мустафа сразу же сел на колени, а налетчики, бросив добычу, разбежались.
