Улыбки уличных Джоконд - Александр Михайлович Пензенский
Константин Павлович уселся на стул, сделал заказ, отпустил администратора и принялся ждать обещанного выступления.
Как и в прошлый раз, никто госпожу Серебряную не объявил: просто погас свет, одинокий белый луч ударил в центр закрытого занавеса, и тот, дождавшись, пока стихнут последние разговоры, раздвинулся, предъявив почти пустую сцену. Почти – потому что прямо посередине замерла высокая несуразная фигура в белой хламиде, напоминающей костюм Пьеро: длинные ноги, длинные руки, бледное лицо с нарисованной черной улыбкой и маленькая черная шапочка. Странное создание взмахнуло руками, раскинуло висящие рукава в стороны, повернуло к залу выбеленное лицо и нараспев задекламировало:
Размыты краски, акварельны лица,
Дождем смывает кровь с дрожащих пальцев.
Очистит осень мертвую столицу,
Растянет желтый холст на серых пяльцах.
Утопит у скрипящего причала
Цветную груду бабского белья,
И не видать сквозь дождь уже начала,
Не вспомнить жизнь, когда я не твоя.
Фрегат качает реями устало
С намокшими плащами парусов.
Уж лучше б якоря поотрывало,
Разбило б о граниты берегов.
И не укрыться от чужого взгляда,
И не хватает ветра парусам!
И только эхом сквозь решетку сада
Кровавый лозунг – смерть красавицам!
На последнем четверостишье на белых шелковых рукавах начали проступать алые пятна, а к концу стихотворения с них, уже наполовину красных, закапали на сцену темные капли. Зал, поначалу не сильно внимавший, охнул от такого окончания перфоманса и замолчал – ни вздоха, ни привычного скрежета ножа по фарфору, ни звука бьющейся о стенки бокала жидкости. А потом какой-то юноша с черным шелковым бантом на шее вместо галстука вскочил на ноги, бешено захлопал в ладоши и крикнул «Браво!». Остальная публика будто только и ждала сигнала – повскакивала со своих мест, зааплодировала, заорала в десятки глоток.
Только Маршал остался сидеть, неотрывно глядя на распятого на сцене Пьеро, пока того не скрыл занавес. Тогда Константин Павлович потушил папиросу в фаянсовой пепельнице, встал, застегнул пиджак и вышел из зала. Повернув в узкий коридор напротив лестницы, он отсчитал по правую руку третью дверь, постучал и тут же нажал на ручку. Агата вскочила со стула, стоящего у гримировального зеркала, быстро прикрылась балахоном с наполовину красными рукавами. Видно, сценический костюм она снять успела, а облачиться в повседневную одежду не спешила, снимала грим. Она так и обернулась с лицом, еще наполовину закрашенным белым. Застав девушку неодетой, Маршал поспешно перевел взгляд, но очень неудачно – увидев то, что отражалось в зеркале, он покраснел и снова посмотрел на лицо. Агата, увидев, кто посмел ворваться к ней в гримерную, уже улыбалась, и улыбка эта в не до конца снятом гриме выглядела диковато. Ко всему прочему она медленно начала опускать руки с блузой, и Маршал, чертыхнувшись, выскочил обратно в коридор.
– Бестия, а не женщина, – пробормотал он захлопнувшейся двери. Та, будто приглашая его к разговору, снова открылась. Агата перевязывала плетеным поясом шелковый халат, честно говоря, тоже оставляющий мало места для воображения.
– А вы, оказывается, умеете вламываться не только к бандитам, но и к голым девушкам? Вот уж никогда бы не подумала, – своим низким голосом почти прошептала Агата. – Садитесь. – Она указала на стул. – Потерпите меня в профиль?
Она снова уселась перед зеркалом. Полы халата разошлись, обнажив стройные ноги, но девушка и не подумала их прикрыть. Похоже, пикантность ситуации нисколько не смущала ее и даже забавляла. Окунув ватный тампон в какую-то баночку, она провела им по лицу, снимая белила.
– Вам понравился мой номер?
– Эффектно. Под хламидой был стул? Вы были очень высокой на сцене?
Агата указала тампоном в угол.
– Обычные деревянные ходули. Специальный заказ для номера. Мне показалось, что для этого представления я маловата ростом, это уменьшило бы трагизм.
Две деревянные пиратские ноги лежали в углу, запутавшись в крепежных ремнях и грустно глядя на беседующих людей грязными круглыми пятками.
– А кровь на рукавах?
– Вы сыщик или нет? – Она лукаво улыбнулась. – Давайте ваши версии.
Маршал задумался на мгновение.
– Губки с краской?
– Браво, господин полицейский. – Агата несколько раз соединила ладони, показывая, что аплодирует его проницательности. – Вы не зря получаете жалованье.
– Смерть красавицам… В газетах прочли?
– Да, наверное.
– Ваше стихотворение?
– Мое, – кивнула Агата. – Зацепило?
– История, которая вас вдохновила, зацепила меня больше.
– Простите, – потупила взгляд Агата.
Помолчали. Маршал смотрел на ходули, но, судя по взгляду, был сейчас не здесь. А Агата, закончив снимать краску с лица, поглядывала на задумавшегося Константина Павловича, не решаясь прервать его созерцание. Молчание перебил стук в дверь – в гримерку просунулась голова администратора, округлила рот, увидев внутри страшного полицейского, и тут же исчезла. Но случившееся вывело из оцепенения Маршала и, видимо, напомнило о цели визита. Он опустил руку в карман пиджака, достал фотографию, которую днем показывал буфетчику, положил перед Агатой на столик.
– Вы видели здесь этого человека?
Агата уже накладывала макияж, водила щеточкой по длинным ресницам. Скосила на мгновение глаза на портрет Радкевича и тут же вернула взгляд в зеркало.
– Вряд ли из постоянных клиентов. Ко мне точно интереса не проявлял, а сама я посетителей не разглядываю.
В дверь снова настойчиво постучали.
– Госпожа Серебряная, вам через две минуты на сцену!
– Иду! – Она провела по губам черной помадой, встала и подошла к Маршалу. – Вы меня сегодня проводите?
– Если будете настаивать. – Константин Павлович тоже поднялся со стула.
– У меня всего одно выступление. Но вы его уже видели. Можете подождать меня у служебного входа. Или здесь, но мне нужно переодеться.
Она дернула рукой за конец пояса, пошевелила плечами, и халат упал на пол. Маршал чертыхнулся вслух, покраснел и под Агатин довольный смех вылетел в коридор, столкнувшись с администратором, нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу под дверью. Тот понимающе ухмыльнулся, чем вызвал еще больший приток крови к лицу бедного Константина Павловича.
– Счет несите! – рявкнул свекольно-красный Маршал в улыбающееся лицо.
– Не извольте беспокоиться, все в счет заведения, – кланялся администратор. Но Константин Павлович прервал его поклоны, схватив за ворот сюртука:
– Счет! Живо!
Расплатившись и выяснив, где служебный вход, Маршал спустился во двор, закурил и подставил горящее лицо уличному сквозняку. Над дверью тускло мерцала грошовая лампочка, но она вовсе не освещала прилегающее пространство, а лишь служила ориентиром для входящих. Но из-за позднего часа таковых
