Йен Пирс - Бюст Бернини
Еще в Калифорнии Аргайл принял решение никогда не критиковать Флавию за превышение скорости, мало того, он даже перестал зажмуриваться всякий раз, когда их машина выскакивала на встречную полосу. Впрочем, Аргайл не видел ничего плохого в том, если все же спросит, куда они едут.
Флавия лишь загадочно улыбнулась в ответ и продолжала вести машину. Когда они свернули на дорогу в Губбио, у него возникла догадка, но делиться с Флавией он не стал. Не хотел портить сюрприз.
Аргайл не ошибся. Флавия остановила машину на главной площади, а затем они прошли пешком по узеньким улочкам и постучали в дверь. Открыла им синьора Борунна, увидела Флавию и улыбнулась, а та рассыпалась перед ней в извинениях.
Впрочем, улыбка не была такой уж веселой, в ней сквозила грусть, и Флавии это не понравилось. Тем не менее их пригласили войти в дом, и Флавия объяснила, что хотела бы забрать ту самую скульптуру. Не бесплатно, конечно.
— Уверена, Альсео будет очень польщен, моя дорогая, — тихо сказала синьора Борунна. — Пойду приведу его. Он в кафе, рядом, через дорогу.
Она пошла к двери, но вдруг остановилась.
— Простите, — обернулась она к Флавии. — Хочу спросить у вас кое-что.
— Пожалуйста, — ответила та, слегка удивленная странным поведением женщины.
— Речь об Альсео. Он перестал быть самим собой… с тех пор, как узнал про бедного Гектора. Он чувствует… себя немного виноватым.
— Но с какой стати он должен чувствовать себя виноватым? — еще больше удивилась Флавия.
— Ну, так уж вышло. Пусть лучше Альсео вам расскажет. Вы уж его выслушайте. И пожалуйста, скажите, что ничего плохого он не делал. Знаю, нет ему прощения, но он совершал это с самыми лучшими намерениями…
— Простите, синьора, но я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
— Знаю. Но будет лучше, если Альсео облегчит свою душу. И если вы сможете его простить…
— Не понимаю, за что я должна его прощать. Но буду рада выслушать.
Синьора Борунна кивнула, явно довольная таким ответом, и отправилась за мужем. Пока ее не было, Аргайл бродил по комнатам, рассматривая работы скульптора. Просто замечательные, с восторгом заметил он. И хотя все новые, он бы с удовольствием приобрел вот эту. Лучше подарка просто не придумать, добавил он и нежно обнял Флавию.
— Хотелось бы знать, что это нашло на синьору Борунну, — заметила Флавия.
Аргайл схватил фигурку мадонны и заявил, что его жизнь была бы неполной без этого замечательного произведения искусства. Вот это действительно подарок.
— В прошлый мой визит она была такой веселой и жизнерадостной женщиной, — добавила Флавия.
— Скоро выясним, — сказал Аргайл.
Дверь отворилась, и вошла супружеская пара. Жена впереди, скульптор тащился сзади. Борунна действительно сильно изменился: поседел, лицо осунулось, словно за два месяца состарился лет на десять, не меньше. Выглядел древним стариком, и глаза у него были такие несчастные.
Хорошее воспитание не позволило Флавии заявить пожилому человеку, что выглядит он ужасно. Она просто поздоровалась с Борунной и представила Аргайла. Про мадонну, впрочем, говорить не стала, это могло и подождать. Но с чего начать разговор?
Выручил ее Борунна. Не поднимая глаз, он уселся в старое, облезлое кресло, тяжело вздохнул и заявил:
— Вам, наверное, нужно полное признание.
Флавия и Аргайл растерялись. Тоже сели, а потом Флавия решила, что лучше ничего не говорить, а просто слушать.
Старик принял молчание за знак согласия и продолжил:
— Что ж, я рад. Особенно сейчас. Прямо места себе не находил, когда узнал, что беднягу Гектора убили. Следовало рассказать вам обо всем тогда же. Но я хотел защитить его, понимаете? И когда думаю, что мог бы Гектора спасти…
— Очевидно, следует начать с начала, — сказала Флавия, не в силах понять, куда клонит старик.
— Я знал, — произнес тот, — что Гектор потеряет бюст, но все лучше, чем сидеть в тюрьме или быть высланным из страны, а ведь ему грозило и то, и другое. Думал, он со мной в этом согласится. Да он так бы и поступил, если бы я не напортачил. Это ведь я спровоцировал его. Да, я. По моей вине все и произошло.
— Но что именно? И как? Я не совсем понимаю, — промолвила Флавия и покосилась на синьору Борунну, ища поддержки.
Старик снова тяжело вздохнул, потом долго протирал глаза и наконец нашел в себе силы продолжить повествование:
— Гектор пришел в наш дом прямо со швейцарской границы. Он был в ужасном состоянии. В дикой панике и страхе. Все время твердил, что его жизнь кончена. Бюст конфисковали, деньги, полученные за него, он уже потратил. Мало того, Гектор попался на контрабанде.
— Это было в тысяча девятьсот пятьдесят первом году?
— Да. Он думал, что это только начало всех неприятностей. А если они устроят обыск там, где находился бюст? Я напомнил ему, что он якобы купил Бернини на распродаже. Так Гектор мне, во всяком случае, говорил. Но он понятия не имел, как бюст оказался на распродаже. Вдруг он краденый? Гектор не знал, что на это сказать, но понимал, на кого возложат всю вину.
— Весь вечер я пытался его успокоить, но не получалось. Никогда, твердил он, никогда больше я не совершу такой глупости.
Старик горестно вздохнул, затем продолжил:
— Получалось, что сбылись самые худшие его опасения. Через неделю Гектор получил два письма. Одно из музея Боргезе, где сообщалось, что осмотр бюста завершен, они убеждены, что Бернини подлинный и Гектор должен приехать и обсудить это с ними. Второе из полиции, там говорилось, что бумаги из его кейса переданы в прокуратуру, и позже уже оттуда его уведомят о том, какие будут приняты меры. А в том, что меры должны последовать, сомнений не было. Гектор просто с ума сходил от беспокойства, он и нас чуть с ума не свел. Человеком он был неплохим, вы понимаете, о чем я. Если бы был отъявленным мошенником, то воспринял бы все это проще. Он проявил безрассудство и попался. Мы оба его жалели. И я, и жена. Она особенно настаивала на помощи Гектору. Ведь мы были такими добрыми старыми друзьями. И тут мне пришла в голову идея…
Борунна снова погрузился в мрачное молчание. Флавия ерзала в кресле от нетерпения, желая, чтобы он скорее продолжил свою историю. Впервые Борунна посмотрел ей в глаза и произнес:
— Идея была очень даже недурна. Я пошел в местную библиотеку и разыскал изображение бронзовой копии бюста в Копенгагене…
— Так вот как вы об этом узнали, — перебила его Флавия.
— Да, верно. Я тщательно изучил рисунок и сделал дюжины набросков. А потом отправился к себе в мастерскую в Ватикане. Времени у меня было мало, поэтому работа получилась не из лучших, но вполне приемлемая. Я использовал куски старого мрамора, они остались от обломков зданий и статуй, когда на город падали бомбы. Через три дня состоялся осмотр. Я заранее договорился с музеем Боргезе и прибыл туда с моими эскизами и отдельными фрагментами скульптуры. Меня проводили в кабинет какого-то служащего. Должен признаться, он мне сразу не понравился. Один из тех холодных, надменных и заносчивых типов, которые так часто встречаются в наши дни. Из тех, что готовы восторгаться скульптурой, но ненавидят и презирают скульпторов. Я, знаете ли, был в те дни коммунистом и очень чувствительно относился к таким вещам. И еще больше разозлился, когда выяснилось, что этот же тип оценивал Бернини Гектора.
«Ну, вы закончили?» — спросил я.
«Да», — ответил он.
«И что скажете?»
«Не знаю пока, в чем заключается ваш интерес, но признаю: произведение замечательное. Одна из ранних работ этого выдающегося мастера. И если бы она была потеряна для Италии… о, это было бы просто ужасно!»
«Уверен, Гектор вовсе не хотел…»
«Сеньор ди Соуза — законченный негодяй и мошенник, — злобно произнес он. — Я лично позабочусь о том, чтобы он за это ответил. Буквально сегодня утром я говорил с прокурором, и он со мной полностью согласен. Такого рода поведение должно быть наказано. Причем сурово, чтобы и другим было неповадно».
— Как видите, все складывалось для Гектора не лучшим образом. Этот тип твердо вознамерился наказать его. И я возненавидел его еще больше. Да меня просто тошнило при одном взгляде на этого типа: прилизанный, щегольски одетый. Ему не приходилось унижаться, чтобы добывать себе пропитание, он не думал о том, что завтра его семье будет нечего есть. Ему не о чем было беспокоиться, имея такую семью, связи и деньги. Он держался самоуверенно, надменно и нагло.
«Вам понравился бюст?» — спросил я его.
«Да, — ответил он. — Я всю жизнь занимался Бернини, и лучшего образчика его раннего периода видеть не доводилось».
«Что ж, я польщен, — заметил я. — Благодарю за комплимент. Должен сказать, я очень доволен, что вы столь высоко оценили мой труд».
«Что вы имеете в виду?»
«Да то, что я сам создал этот бюст. Своими собственными руками. В моей мастерской. Так что никакой это не Бернини».
