Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Господа, да вы что, в самом деле! – сказал великий князь, увидев вытянувшиеся лица офицеров. – Успокойтесь! Это же бабьи сплетни! Нам пора прекратить заниматься ерундой. Вчера заговорщики совершили злоумышление на жизнь представителя августейшего семейства, то есть меня. Время действовать!
– Действительно! – поддакнул Пистолькорс. – Хватит ерундой заниматься. Стыдно сказать, кирасиры не смогли зарубить двух штатских безоружных мазуриков! Спортсмэны! Ваше Высочество, у меня есть преданные офицеры, которые смогут все быстро сделать. Не нужно только им мешать.
– Вы предлагаете ворваться во время приема во французское посольство и зарубить всех подозрительных?
– Поручик Пургольд хорошо знаком со французским военным агентом Муленом через его вторую жену, урожденную Шмакову, – сказал Пистолькорс. – Вы можете поручить ему дело с французским посольством. Если злодеи хотят взорвать вас и Его Величество во время приема, он, может быть, сможет через Мулена осмотреть помещения под столовой.
– Ваше Высочество, – вдруг вскочил капитан Сеньчуков. – У нас в Семеновском служит подпоручик Иелита фон-Вольский, брат его командовал караулом финляндцев во время взрыва в Зимнем дворце… Как звали злоумышленника, который динамит под столовую заложил?
– Батышков, кажется… Степан. Вы правы, капитан, это он! Его же тогда так и не нашли!
Зловещее напряжение разлилось по Дубовому залу, некоторые украдкой посматривали себе под ноги на паркет.
– У меня дома в сундуке есть фотографическая карточка этого Степана, – сказал отец Серафим. – Их превосходительство Константин Петрович Победоносцев тогда одиннадцать тысяч этих карточек по всем приходам для опознания разослал.
– В жизнь мою не забуду этого ужаса, – сказал великий князь. – Раздался вдруг страшный гул, пол под ногами заходил, и в тот же миг везде потух газ. Мы все бросились в желтую столовую: окна там все перелопались, стены потрескались, люстры почти все были затушены, и все покрыто густым слоем пыли и известки. Я тогда еще подумал: «Боже, раки а ля борделез! Все пропало! Где же мы будем обедать и что нам подадут?» С большого двора, из темноты доносились страшные крики и мы с братом побежали на главный караул. Еле с ним добрались: свет везде потух, и от дыма было трудно дышать. Вся большая караульня была взорвана, и все провалилось более чем на сажень, и в этой груде кирпичей, известки, плит и громадных глыб сводов и стен лежало вповалку более полусотни финляндцев, большей частью израненных, покрытых слоем пыли и кровью! Пожалуй, отправлю-ка я графу Монтебелло своих столяров, – добавил он. – Французы жадные, они задарма возьмут. А мои пусть присмотрят, глядишь, и вызнают, кто у террористов агентом в посольстве.
– Ваше Высочество, – сказал полковник Оболенский, дотоле молча сидевший в стороне. – А не лучше ли будет доложить-таки Его Величеству о случившемся вчера покушении на вас?
– Не думаю, князь, – ответил Владимир Александрович. – Брат отдаст все в руки этого пьяницы, генерала Черевина. А генералу Черевину многое доверялось еще при моем батюшке, покойном Государе, когда генерал Собственным конвоем командовал. Он был последним, кто осматривал столовую в Зимнем дворце перед тем, как она взорвалась. Да сегодняшний случай был прямо под его окнами, и вы думаете, он проснулся? Даже в австрийском посольстве уже смеются над ним.
– Тогда, Ваше Высочество, я бы посоветовал вам изменить для начала кое-что в своем распорядке, – сказал Оболенский.
– Это что же?
– Во-первых, вы не должны более сидеть у окна и любоваться видом набережной. Во-вторых, вы больше не должны по ночам ходить в обходы по гвардейским полкам.
Собравшиеся одобрительно загудели.
– Приятно видеть такое единодушие в гвардии, – сказал великий князь.
– И, в-третьих, днем вас должна сопровождать охрана из доверенных лиц. – Полковник обвел рукой сидевших в зале. – Кроме того, вы должны временно отказаться от любых приглашений и приемов, сославшись на болезнь.
Полковник Оболенский потрогал себя за щеку в том месте, где у великого князя чернел пластырь.
– Что это, Ваше Высочество, у вас, не чирей ли? – обратил внимание на болячку отец Серафим. – У меня есть верное средство от чирьев. Сам у жены с крупа свел.
– Это какое же? – живо спросил великий князь.
– Молитва особая, – я вам ее спишу, – да свежее коровье дерьмо приложить.
– А конское не сойдет? У нас в гвардии конского – навалом.
– Нет, непременно надо коровье-с, да особым образом в церкви отмоленное. Я вам привезу.
– Вы бы, отец Серафим, не лезли бы со своими снадобьями пока, – оборвал священника Оболенский. – Речь идет о жизни Его Высочества.
– Бог не допустит, – уверенно сказал отец Серафим.
– Прекрасно, – сказал Владимир Александрович. – Однако на Бога надейся, а сам, как говорится, не плошай. Мы прервали Пистолькорса, пускай продолжит про своих храбрых офицеров.
– Я думаю, что мы соберем пять-шесть верных офицеров, найдем злоумышленников и убьем их, – сказал Пистолькорс.
– А трупы вы спрячете на чердаке казарм? – сказал великий князь. – Как год назад… Мерси!
– Тогда мы можем создать особую troupe mobile, которая всегда будет наготове неподалеку. И как только представится непосредственная угроза Вашему Высочеству, она тотчас выскочит и изрубит их, как это должен был сделать вот этот кирасирский недоросль со своими кирасирами.
– Где бы вы прятались и откуда бы вы выскочили вчера, когда напали на его высочество? – спросил Оболенский.
– Мы бы скакали за каретой!
– У Его Высочества вся гвардия может скакать за каретой, кроме разве конвойных казаков! Мы наряд за каретой с пушкой посылать можем! Нам нужна панельная стража из людей незаметных, невоенных, которые могут и в трактире разговор подслушать, и на улице незаметно его высочество охранить. Капитан Сеньчуков, вы единственный из нас здесь пехотный офицер, что вы можете предложить?
– Я могу обучить панельную стражу строевым приемам, и даже ружейным приемам каким-нибудь обучу. Но где ее набрать – ума не приложу! – ответил Сеньчуков.
– Нашли беду! – всплеснул толстыми руками отец Серафим. – Да я вам сколько хошь людей верных представлю. Как минимум сотню через три дня выставлю. У нас на Охтинской прядильной мануфактуре народу тьма, а работы не то чтобы много. Времени светлого рабочего по зиме мало, и доходы у них упали. Многие с удовольствием к нам пойдут.
– Они же нам очень дорого выйдут! – сказал Сеньчуков.
– Ничего и не дорого. По 30 копеек в день и харчи, да еще одежу теплую на время стражи. Тыщи полторы на всех в месяц.
– Охрана из прядильщиков? – с сомнением спросил великий князь. – Как-то…
– Вы бы, Ваше Высочество, поглядели бы на них льду, на кулачных боях. Один наш присучальщик трех литейщиков с Александровского завода укладывает! И с соглядатаями задержек не будет. Работают прядильщики семьями, так мы к этому промыслу их баб с детями пристроим. Ни один из злодеев не заподозрит наших людей. А охранять они вас, Ваше Высочество, будут люто. Зубами порвут, и сабель не понадобится.
– И как же прикажете их называть, отче? – спросил Владимир Александрович.
– Белой сотней, Ваше Высочество, ибо Царь наш Белый…
– И горячка тоже белая, – жалобно проблеял корнет.
– Как ваша фамилия, вьюноша? – строго спросил священник.
– Корнет Митя Борхвардт.
– Из немцев, что ли? Травить ваше племя надо, как крыс… Это вы революцию жидам выдумали…
– Я же нет… я не выдумывал… – жалобно сказал Борхвардт. – Я дежурным по полку был первый раз. Как вдруг революция, бомбы, жиды, собаки!
– Ваше Высочество! – сказал отец Серафим. – А что, если заговорщики вас отравить надумали? Вы бы этого немца пищу бы пробовать пристроили. Может, для этого сгодится…
– Да-да, Ваше Высочество, – поддержал батюшку Пистолькорс. – Самое дело для таких спортсмэнов!
Из правого глаза корнета Борхвардта выкатилась крупная слеза.
– Ну что вы, корнет, будьте мужчиной! – сказало его высочество. – Вопрос с моей охраной, как я понимаю, решен, и я могу спокойно положиться в этом деле на капитана Сеньчукова с отцом Серафимом. Господ офицеров прошу проследовать в столовую, а вы, корнет, идите на кухню и отведайте блюд, для нас предназначенных. Пойдемте с нами, батюшка, благословите трапезу.
– Сейчас, Ваше Высочество, только с капитаном Сеньчуковым переговорю. Вы что-то хотели мне сказать, капитан? Вы очень пристально на меня смотрели.
– Им в день и по пятнадцати копеек хватит! – выпалил капитан.
– Прядильщики – тоже люди, если рассуждать по-христиански, и на сорок пять копеек с ихним удовольствием проживут.
– А я тогда у вас поставку полушубков отберу на себя!
– Это еще почему!?
– Обмундирование дружинников уже на мою военную часть относится. Мне же отвечать, как они на улицах перед Его Высочеством выглядеть будут.
