Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Это кто? – спросил у жандарма Артемий Иванович, удобнее устраиваясь у того щекой на погоне.
– Госпожа Федосеева, Елена Ивановна, – доложил жандарм.
Черевин наклонился и поднял большой слежалый кусок снега. Но тот упал, не долетев до Федосеевой нескольких шагов.
– А, вас-то мне Бог и послал в трудную минуту! – воскликнул генерал, увидев поляка с Артемием Ивановичем. – Побейте эту суку камнями, как где-то там сказано. За тыщу рублей сына лавочника – офицером в гвардию! Мне Варгунин за своего оболтуса три тыщи дал – солдатом!
Артемий Иванович отцепился от жандарма и швырнул кусок льда в Федосееву. Он не попал, но заставил ее отступить на шаг.
– Ату ее, ату! – закричал Черевин, в восторге хлопая ладонями по коленям.
И кинул еще кусок снега. Фаберовский тоже присоединился к Черевину. Минуты три никто из них не мог попасть в цель, пока наконец Артемий Иванович не изловчился и не засветил ледышкой Федосеевой в лоб. Она всхлипнула и побежала.
– Гоните ее, гоните, – сказал Черевин, тяжело дыша. – Гоните ее до самого Литейного! А я уже стар стал для этого. Пойду, прилягу. Жандарм, отведи меня домой. А вы потом возвращайтесь, я вам по чарочке поднесу.
Жандарм бережно приобнял Черевина под руки и повел его в дом.
– Не побежим за ней, – сказал Фаберовский, глядя, как быстро улепетывает г-жа Федосеева.
– И правильно, – сказал Артемий Иванович. – Давай лучше эту карету забросаем. Ишь, какие стеклы вставили!
От брошенной ледышки стекло разлетелось вдребезги. Карета свернула к запертым воротам посольства, и в уже разбитое окно тут же полетела вторая ледышка.
– Бомба! – весело крикнул Артемий Иванович.
Дверца кареты распахнулась и из нее метнулась высокая плотная фигура в генеральской шинели. Внутри кареты кто-то забился в истерике и страшно завыл в голос. Старый лакей в малиновой ливрее, стоявший на запятках, неуклюже сполз со своего седалища и кинулся на Артемия Ивановича, заметив, что тот опять чем-то замахнулся. Фаберовский инстинктивно выхватил из кармана шубы бутылку портвейна и, держа ее, как булаву, за горлышко, огрел лакея по голове. Тот мешком упал на снег, и вокруг головы его расплылась темная винная лужа. В это время с козел на Артемия Ивановича самоотверженно прыгнул кучер, но неудобная одежда и отсутствие необходимой сноровки сыграли с прыгуном злую шутку: он промахнулся и треснулся головой оземь.
– Дай мне, Степан, я тоже кого-нибудь убью! – Артемий Иванович выдернул из кармана у Фаберовского вторую бутылку и замахнулся на кучера, который что-то мычал и пытался встать, путаясь в полах своего несуразного одеяния. Но тут он заметил, что человек в генеральской шинели залез на четвереньках под карету за заднее колесо и оттуда с безумным ужасом в глазах наблюдал за разворачивавшимся действием.
– Ваше Высочество! Владимир Александрович! – узнал человека Артемий Иванович. – Вас-то мне и надо!
И, опустив бутылку и радостно улыбаясь, шагнул к великому князю. Фаберовского прошиб холодный пот, весь хмель разом выветрился из его головы. Сейчас набежит какая-нибудь охрана, и голов им не сносить!
Он обхватил вырывавшегося Артемия Ивановича и поволок его по направлению к Гагаринской. Но тут из дверей Черевина выскочил Карп, и затянул поляка с Владимировым в квартиру. Дверь за ними тут же захлопнулась.
– Прячьтесь сюда за занавеску, сейчас жандарма выпущу, – зашептал Карп, прислушиваясь к поднявшемуся на улице крику.
Жандарм вышел, и Карп запер за ним дверь.
– Что же теперь будет? – спросил Фаберовский.
– Спустятся из посольства Его Высочеству ворота открывать, и окажут им помощь.
– А с нами?
– Не боись! Бог не выдаст, свинья не съест. Здесь вас никто искать не будет. А жандарм вас не видел. Его превосходительство уже уснули-с, а как завтра пробудятся, я расскажу. Они оченно довольны будут. Они и сами того давно хотели. «Запустить бы, – говорят, – в него бутылкой, отвадить бы к австриякам ездить.» Меня все соблазняли. Я-то не могу, по-старости. Попадусь, говорю. А они говорят: «Нет – попадаться нельзя!» Сына-то ему тоже просить неловко, тот в форме.
30 декабря 1892 года, среда
– Ну что, господа, проспались? – спросил Карп, вытаскивая на коврике из-под стола уснувшего прямо на полу Артемия Ивановича. – Генерал Черевин уже желает с вами разговаривать.
– Мне плохо, – плаксиво пожаловался Артемий Иванович, не вставая с коврика и не разнимая глаз.
– Карп мне все рассказал, – сообщил Черевин, входя в гостиную. – Ну вы, господа, и учинили!
– А что мы такое набезобразничали? – спросил Фаберовский, садясь на диване. – Смутно припоминаю какую-то карету, чуть не с гербами на фонарях…
– Она самая, с гербами, – кивнул генерал. – Час назад только увезли ее со двора. Стекольщик из дворца великого князя приезжал, стекла вставлял.
– Великого князя?! – вскочил на ноги поляк, и даже Артемий Иванович на своем коврике потряс головой.
– Да-с, – радостно подтвердил Черевин. – Такой переполох вышел! Вы ему в карете стекла побили. Карп говорит, его высочество у австрияков часов до четырех отсиживался, самого глухого времени дожидался, чтоб его никто не мог увидеть. Из дворца была вызвана новая карета, а из кавалергардского полка – дежурный взвод. Первый полувзвод с каретой, куда были помещены пострадавшие кучер с лакеем, и доставленный из казарм Павловского полка доктор Фовелин отправился затем прямо во дворец, а сам великий князь с женой, судя по тому, что мне сын из полка телефонировал, еще долго колесили по городу на карете австрийского посла, сопровождаемые вторым полувзводом кавалергардов, чтобы сбить заговорщиков со следа.
– И что с нами теперь будет? – мрачно спросил Фаберовский.
– Даже и не знаю, – весело сказал Черевин. – А кто стекло-то расшиб?
Поляк кивнул на скрючившегося на полу Артемия Ивановича.
– Расцеловал бы, да только больно от него перегаром разит. Тогда награжу его орденом Белого Орла. Карп, неси сюда ленту, орден и все, что положено!
Карп пожал плечами и невозмутимо доставил в гостиную синюю ленту и деревянную коробку, в которой лежал крест Белого Орла.
– Встань хоть, – пнул он носком сапога Артемия Ивановича. – Его превосходительство орден тебе жалуют.
Артемий Иванович с трудом поднялся, стараясь не трясти больной головой. Черевин надел на него через голову орденскую ленту и сунул в руки коробку с орденским знаком. Лицо награжденного изобразило болезненную восторженность, но сказать ничего он не решился, так как в горле стоял кисло-сладкий ком.
– Ладно уж, молчи, – понимающе махнул рукой Черевин. – Знаю, благодарственные чувства переполняют твою грудь. Я и сам этот орден Белого Орла через белую горячку заслужил.
Артемий Иванович энергично кивнул и побежал в сортир.
– Вот что, любезный, я передумал, – сказал ему генерал, когда он вернулся. – Снимай орден обратно. Все-таки меня им сам Государь наградил. Не хочешь ли вместо ордена выпить?
Не успев снять ленты с плеча, Артемий Иванович опять устремился из гостиной.
– А нельзя ли, ваше превосходительство… – начал он, вновь возвратившись. – Нет, нет, я больше пить не могу! Нельзя ли мне орденок на час – к невесте забежать? И чуть не забыл, ваше превосходительство! Мы же к вам приглашение на свадьбу несли! Только куда-то затерялось… – Артемий Иванович беспомощно похлопал себя по карманам.
– Вот ваше приглашение, – сказал Карп, протягивая ему помятую картонку. – Вы его на месте преступления оставили. Хорошо его кавалергарды в снег затоптали, так я его первым поутру нашел.
– Ну да, – шмыгнул носом Артемий Иванович. – Это я когда бутылку у Фаберовского из кармана доставал, видать обронил… А ведь хотел его высочество угостить…
– Он так и понял, что ты его бутылкой хотел угостить, – сказал Черевин. – Еле под каретой за колесом от тебя схоронился.
Артемий Иванович перекрестился. Смутные воспоминания стали проясняться в его голове, от этого голова его закружилась, и он опустился на коврик.
– Карп, чаю нам с господами приготовь, да с лимоном.
В кабинете раздался звонок телефона, и Карп, отложив в сторону лимон, поспешил приложить раструб наушника.
– Ваше превосходительство, – раздался его голос. – Гатчина на проводе.
Черевин чертыхнулся и засеменил в кабинет.
– Да, Ваше Величество, – закричал он в телефон. – Скоро выезжаю. Да, я тоже соскучился.
Пинком ноги Черевин захлопнул дверь, но поскольку глухой генерал орал, его слова были слышны даже через закрытую дверь.
– С Балтийского, конечно. Не знаю… Ах да, знаю! Ничего не случилось. Железнодорожным жандармам на Варшавской дороге что-то привиделось на станции, они принялись палить в воздух, тут разъезд кирасир подоспел и взялся рубить пассажиров на площади. Да не пьян я! И не шучу. Кирасирскому корнету в Больших Загвоздках собаки штаны порвали, какие уж тут шутки. Вот обыватели и боятся теперь через Варшавскую ездить. Хорошо я вовремя прибыл, а то бы и гвардейскую артиллерию вызвали. Да, разберусь. Да, успокою. В рот не возьму до приезда, Ваше Величество, вы меня знаете. Нет, орден Белого Орла никому не вручал. Да когда это было! Сейчас же еду, Карп уже за санями пошел.
