А. Веста - Оракул
Щурясь на низкое зимнее солнце, Иван смотрел в окно тамбура. До станции Красные Мудрачи оставалось минут пять. Оттуда – бросок на Лебяжье: теплое озеро посреди заснеженных сопок. Задание на озере подвернулось случайно. Бывший коллега по «морянке», так в обиходе называли офицерскую школу ВМС, разыскал его и предложил выгодный контракт с фирмой «Гидра». Название фирмы указывало на ее «водяные» интересы, и Славороссов, одинокий морской волк, откликнулся на ключевое слово. Некогда в священной древности предприимчивый Геракл окунул свои стрелы в ядовитую кровь Лернейской Гидры и взял от нее «лучшее». Иван Славороссов тоже надеялся поживиться от «Гидры» и заполучить щедрые командировочные в «зеленых».
Согласно официальной легенде, служба занималась экологическим мониторингом, в частности, проверкой воды и почвы на радиоактивность. Как далеко простирались истинные планы «Гидры», Иван не мог даже предполагать. Заключение контракта сопровождали компьютерные тесты, состоящие из подозрительно длинных числовых рядов, и консультации в полутемных кабинетах, где Иван не видел лица говорящего. Нанимателям понравился его высокий расовый индекс и мужественная простота. Числовое досье, составленное на основе таинственных расчетов и программ, выдало всю его подноготную: смелость, честность, скромность, безупречность, альтруизм, верность данному слову и прочие добродетели .
Прошедшего испытания волонтера отослали на склад. Недаром мифическую «Гидру» считали многоглавой: разветвленный интеллект службы предусмотрел буквально все неожиданности шпионского пленера, с такой экипировкой можно было смело отправляться хоть в полярные льды, хоть в безводные пустыни, а то и в настоящую лунную экспедицию.
Но истинное лицо «Гидры» приоткрылось во время стажировки Ивана, хотя «лиц» у службы оказалось не меньше, чем голов у Лернейской Гидры, а их у мифического пресмыкающегося было девять, а одна даже бессмертная. Бессмертную голову олицетворял Нихиль – начальник «Гидры». Нижние конечности Нихиля были парализованы, а верхние приросли к рычагам и кнопкам мощного «лунохода», но голова, точнее, котелок с металлической крышкой, кипела идеями.
Задание на Лебяжьем представлялось легким и не сулящим приключений: под видом туриста он с неделю поскучает на «теплом озере» с удочкой, что, как известно, есть приспособление с дураком на одном конце и червяком на другом, и если червяк вовсе не имел личного дела и номера, то он, Славороссов, был назначен агентом 0-0, то есть «нулевым» уровнем в подножии великой пирамиды. Предполагалось, что этот ранг соответствует нулевому состоянию интеллекта, но Иван в свое время закончил академию ВМС и успел послужить на атомоходе.
На полустанке Красные Мудрачи оказалось неожиданно людно и даже празднично, словно Иван попал на деревенскую ярмарку. Московский экспресс стоял здесь ровно пять минут; где-нибудь в большом городе эта пятиминутка – сор, шелуха времени, но местные имели свое понятие о временных константах, одна «московская» минута могла обеспечить их средствами на несколько дней, а то и месяцев. Звякнув рюкзаком, Славороссов спрыгнул с подножки вагона, расправил затекшие плечи и несколько раз подпрыгнул, хорошенько перетряхнув все тело. Это была особая гимнастика подводников, очень удобная, когда надо было срочно взбодриться и привести мышцы в порядок.
Ладный камуфляж, дорогой карабин в чехле и завидная туристская амуниция раззадорили продавцов. Толкаясь тележками и обгоняя друг друга, они устремились к единственному пассажиру, сошедшему на их гостеприимную землю.
– Сынок, служивенький, грибочки ядреные! – заклинала старушка, за версту чуя военную косточку. В ее руках, как погремки, подрагивали грибные ожерелья «летошнего сбора».
Ничем не выдавая интереса, Иван прошелся по странному рынку, разглядывая товары. Радугой играли на солнце собольи и куньи шкурки. Ушлые китайцы толкали ладанки с кабарожьей струей, толченные в порошок рога изюбра, «сердце тигра» и прочие лукавые снадобья. Бодрый старичок в видавшем виды рысьем треухе прижимал к груди мутноватые склянки с большой буквой «ж», выведенной фиолетовыми чернилами. В сумке у его ног стояли другие: черно-непроницаемые с буквой «м» и «мертвой головой» на этикетке. Похоже, тайна, о которой перед отправкой на задание вполголоса вещал Нихиль, была хорошо известна Красным Мудрачам.
– Почем отдашь? – небрежно спросил Иван у старичка.
Обрадованный продавец энергично тряхнул «живой водой»: жидкость в бутылке вспенилась и порозовела.
– Бери! За каждую – тыща.
– Дешево ценишь, – усмехнулся Иван.
– Товар-то на любителя, – подмигнул старичок.
– Мне мертвая ни к чему, а живую чего не взять? Пятьсот и лады!
– Бери, милачок! Жизнь и смерть по одиночке цены не имеют, – встрепенулась старушонка, обвешанная грибными ожерельями, – вернешься домой, фокусы молодухам будешь показывать.
– Это какие же фокусы?
– Еще дедок мой, бывалоча, сушеную малину этой водой попрыскат, дунет на ладошку, а ягодка ровно с куста!
– Ладно, уговорили. Сможешь повторить опыт, куплю, – пообещал Иван продавцу.
Мужичонка выдернул у старухи грибную низку и, демонстрируя витальную силу своего товара, вылил на сморщенную лесную шишигу несколько капель, что есть силы подул и потер в ладонях. Гриб заскрипел и рассыпался в прах.
– Вот незадача: перестояла водица-то, – развел руками продавец. – Ну, купи хоть за сотню, волоса от нее растут пуще, чем от медвежьего сала. Вот гляди!
Он сорвал изъеденный шешелем [1] треух, и на солнце блеснула рыжая, волосок к волоску шевелюра.
– Не волос, а литье. Ей-ей, проволока!
Студеный ветер вздыбил его медную гриву, и шибче заплясали бутылки, зажатые в красной от мороза ладони.
– Ладно, чудодей, скажешь, где взял, куплю твою стеклотару.
– Местов не знаю, через десятые руки получал, – заюлил продавец.
– А эти? – Иван кивнул на мрачные опухшие физиономии его конкурентов. На чекушках у них значились все те же заветные символы – череп с перекрещенными костями и разлапистая буква «Живете».
– Эти тож…
– Заплачу, – пообещал Иван.
Мужичок мялся:
– Эх, была не была! Все равно ведь дознаешься. Живет в Заболотье Филимоша – на Лебяжьем места знает. Из-под берега там теплые ключи бьют, и водица идет дюже живительная, только ее еще перегонять надо навроде самогона, чтобы сила ее проявилась.
– Филимоша? Это что за фрукт? – спросил Иван, не выдавая вспыхнувшего интереса.
– Филимоша-то? Он у нас навроде деревенского дурачка. Воду в змеевике гонят, книжонки детские читат, игрушки строгат, а после играется с ними, как дитя малое. – Раз мужики к нему приступили: «Ты, ханурик, воду по сто раз в змеевике гоняшь? Соболек мешками на Лебяжье таскашь? Можа, ты из зерна самую наилучшую „пшеничную“ гоняшь? Налей и нам хоть чекушку!» – Соболек-то, по-нашему, – зерновая шелуха, – пояснил рассказчик, – мы ею печки топим, а этот Айболит птице сыпет. А в Лебяжьем птицы – пропасть! Лебедь-шипун даже зимой не улетает. Так эта сопля пропащая взялся их «собольком» прикармливать. Ну не дурня ли?
Тут мой дружбан и загнул во все четыре коленца. Филимоша аж затрясся: «Не бранись при моей воде, а то враз отправишься чертовы пальцы на Лебяжьем искать! Вода у меня в бутылках умная! Запомнит мое слово и не токмо целить перестанет, а и вовсе последний ум отымет». И верно, бывает такая одурень найдет, что человек незнамо зачем на Лебяжье бежит…
Все бутылки у Фильки мужики разом прихватизировали и в соседней деревне за три чекушки-то и продали. С тех пор Филя вроде бы не в себе, а можа, и хитрит.
– Ладно, давай сюда свою стеклотару, – Иван протянул продавцу новенькую «зеленую»: – Проводишь до Заболотья, добавлю, – пообещал он.
– Не с руки мне туда, – спрятал глазки рыжий хитрован. – Сейчас туда рейсовый пойдет.
Сиплым гудком просигналил автобус, фартовый день для продавцов закончился, так и не начавшись, и они, весело переругиваясь, полезли в старинную дверь-гармошку. Рейсовый довез пассажиров до развилки, дальше каждый должен был топать в одиночку.
Загребая ногами рыхлый снег, Иван добрался до деревеньки и прошел ее насквозь. Филину халупу Иван распознал издалека по сиротливо-бобыльному виду. Избушка ютилась на краю оврага, словно не нашлось ей места на широкой деревенской улице. Дымила покосившаяся труба, но дым, как и положено, шел прямо.
Иван обмел веником унты, позвонил в коровье ботало на крючке и, не дожидавшись разрешения, прошел в незапертую дверь. Узкие сенцы были до потолка заставлены пустой стеклотарой и лабораторным оборудованием. По чисто выскобленному полу ползало странное устройство, похожее на ежа, щетиной вниз, должно быть, самоходная метла. В темном углу что-то булькало и шумно вздыхало, ритмично журчало и пускало пузыри, и, когда глаза привыкли к темноте, Иван разглядел странный аппарат, похожий на живое существо, оно мыслило посредством радужных пузырей и выражало восторг бытия бульканьем и лепетом водяных струй. Под тяжестью падающих капель оседали чашечки-гири и приводили в движение рычаг. Наполнившись до темечка, широкая колба-мозг переворачивалась под действием незыблемого закона гравитации, и весь процесс перегонки повторялся с самого начала, но на уровне «сердечного узла» вода разделялась на темную и розовато-алую и, больше не смешиваясь, вытекала в резервуары по левую и правую «руку» хрустального организма, может быть, «человека», может быть, целой «планеты» или даже Вселенной с ее непрерывными токами материи и духа.
