Антон Чиж - Безжалостный Орфей
Незнакомый молодой человек смотрел с особым интересом, в котором мерещились и цепи, и кандалы. Пигварский понял все и сразу, похолодел до самых пяток и не нашелся что ответить.
— Так куда вы торопились?
«Все, теперь все кончено. Скрутят и повезут в тюрьму. Всему конец». Пигварский тонул среди страха, но не мог слова промолвить.
— Быть может, собираетесь удрать? Так это зря. Россия — страна маленькая. Везде сыщут. Забыл представиться, чиновник для особых поручений от сыскной полиции Ванзаров…
— Очень… очень… приятно… — кое-как выдавил он.
— У меня к вам несколько вопросов. Первый: почему решили скрыться? В чем причина?
— Я не… Я не скрыться, с чего взяли… Я так, подышать…
— Во время службы? И вам позволяют? Ну, раз такие свободные порядки, не будем тратить ваше время. Вы же торопились по важному делу, не так ли? Позвольте угадать ваше важное дело…
Пигварский издал неопределенный звук.
— Бежать вы решили оттого, что не находите себе места. Так вас потрясло событие, случившееся 1 февраля. Как обычно, утром заглянули в гостиницу «Эрмитаж». Постучали в номер, но дверь была открыта. И вы вошли. Что же увидели?
Леонид Самойлович закрыл глаза ладонью, словно зажгли яркую лампочку.
— Барышня Ольга Кербель висела вместо подсвечника. Даже не стали проверять, жива ли она. Так испугались, что бросились наутек. Думали только об одном: как бы вас не заметили. В суете большой гостиницы затеряться нетрудно. Неужели заранее место выбрали?
— Я не убивал ее… — проговорил Пигварский.
— Почему решили, что ее убили? Разве она не могла совершить самоубийство?
— Это невозможно… У Ольги… у нее… В тот день у нее была назначена премьера номера. Она готовилась…
— Почему убежали? Почему не вызвали полицию?
— Как бы я объяснил, что делаю рано утром в номере актрисы? У меня семья, положение… И потом эти расспросы… Подозрения… Нельзя, невозможно… Наша связь должна была остаться в тайне.
— Но друзьям рассказали.
— Это другое… Надо было кому-то излить душу. Что я еще мог сделать?
— Кому рассказывали о вашей любовнице?
Пигварский скривился, как от укуса пчелы:
— Как вы прямолинейны… В своему кругу я не делал из этого тайны.
— Свой круг — это кто? — спросил Родион.
— Приятели… друзья…
— Мне нужны их фамилии.
— Они тут ни при чем.
— Именно поэтому необходимо их знать…
С некоторым трудом прозвучали фамилии Милягина и Основина. Других он не мог вспомнить.
— Все эти дни, что провели в печали о погибшей Ольге Кербель, наверняка думали, кто же мог ее убить, — сказал Ванзаров. — К каким выводам пришли?
— Это чудовищно и бессмысленно… Ольга никому и никогда не делала зла… Она была простодушна, как птичка.
— Успели заметить в ней что-то необычное?
— Кажется, нет, платье накануне купила, волосы распущены, как утром ходила… Нет, не могу вспоминать. Такой ужас!
— Отчего же все-таки сейчас решили бежать?
Леонид Самойлович собирался с ответом, как вдруг наверху лестницы появилась миниатюрная дама. Она слишком поздно заметила двух мужчин и сделала попытку исчезнуть. Родион весело замахал ей, призывая не делать глупостей. Елена Михайловна спустилась и без страха посмотрела ему в лицо.
— Как трогательно, — сказал Ванзаров. — Приносите мужу обед на службу? Супчик и котлетки?
Ответом его не удостоили. Зато супруга одарили таким взглядом, что и Родиона обдало холодом.
— Молчание на троих довольно утомительно, — сказал он. — У меня нет более вопросов.
— Что же мне делать? — растерянно спросил Пигварский, попав меж двух огней: любящей жены и сыскной полиции.
— Возвращайтесь на службу и служите обществу честно, насколько сможете. — Родион обратился к даме: — А вы, госпожа Пигварская, более не выходите из дома. Считайте себя под домашним арестом. За вами будет установлено филерское наблюдение. Не пытайтесь его обмануть.
Ванзаров одарил счастливых супругов самой приятной из улыбок и оставил их ворковать о насущном.
* * *
Госпожа Основина не могла совладать с дрожью. Получив безобидную записку, она занервничала и не находила себе места. Пока наконец не пробил час. Екатерина Семеновна так боялась опоздать, что прибежала на пятнадцать минут раньше. Она заняла самый дальний столик в заведении, заказала шоколад и стала осматривать зал. В вечерний час посетителей было не так много, несколько пар в разных концах зала. Внимание Екатерины Семеновны невольно привлекла фигура у окна. В желтом свете было трудно разобрать, показалось что-то знакомое.
Основина вглядывалась в обширные формы силуэта и вдруг поняла, что это не кто иная, как госпожа Милягина. Причем Серафима Павловна удивлена не меньше и вовсе не рада случайной встрече с подругой.
Екатерина Семеновна отвела глаза и стала рассматривать пленку на горячем шоколаде. В записке было точно указано: «Только мы вдвоем, важно, чтобы никто не узнал». Получается, что секретная встреча раскрыта и нет смысла ждать. Надо встать и уйти, сделав вид, что никого не заметила. И встречу отложить.
Она глотком выпила крохотную чашку, совсем не ощутив вкуса, а только ошпарив рот, бросила на тарелочку мелочь и, пряча глаза, выбежала из кафе.
Серафима Павловна проводила подругу недобрым взглядом. Только собственная неповторимость не позволила ей броситься в погоню, поймать за шкирку и выведать, чего тут понадобилось подруге. Госпожа полковничиха устала ждать. Прошло больше часа, как ей назначили встречу. Она потратила столько сил, чтобы выбраться, чтобы доехать на извозчике и занять удобное место. Уходить было тяжко. Она все еще надеялась, что тот, кто назначил встречу, придет, ну задержали срочные дела. Милягина смотрела то в окно, то на дверь. И дверь открылась. На пороге стоял совсем не тот, кого ждала. Даже совсем не тот! Встречаться с этим господином Серафима Павловна категорически не желала. И отвернулась к окну.
Не заметить даму в полупустом кафе невозможно. Неприятный господин прямиком направился к ней.
— Какая неожиданная, но приятная встреча! — весело проговорил он. — Позвольте присесть.
Милягина не желала не только видеть его, но и близко находиться.
— Чего надо? Идите отсюда… Вас не звали. Шпионить вздумали?
— Честное слово — случайность! — Мерзкий юнец даже посмел руку к сердцу приложить. — Не ожидал, но очень рад, что исполнились мои предположения.
Все-таки границу приличий он не переступал, стоял перед ней как миленький, чуть не по стойке «смирно». Даму разобрало любопытство, что за предположения может делать этот прыщ.
— Опять со своими глупостями? — пробурчала она. — Это какие же?
— Во-первых, что самый лучший шоколад в столице подают у Сокольской. Я ничего не забыл и не перепутал.
— Велико умение!
— Куда больше радует, что исполнилось другое предположение. Хотите знать, какое?
— Шел бы ты, милый, своей дорогой… И что за глупости нафантазировал?
— Не фантазировал, а сделал логический вывод. Шаткий, но, как видите, правильный, — сказал Родион, светясь, как начищенный рубль. — А вот ваши ожидания напрасны: Пигварская не придет.
Серафима Павловна не ожидала, что мальчишка угадает, зачем она потеряла столько времени, и сболтнула:
— Это почему еще?
— Елена Михайловна отныне под домашним арестом. Пока домашним.
— А в цепи не заковал?
— В цепи не заковал. Но филеров приставил, — сказал Родион, даже не покраснев. А ведь она ему в матери годится. Ну почти годится.
— Какой шустрый… От меня чего надо?
— Можете спасти свою подругу.
— Филеров твоих палкой угостить?
— Расскажите, что затеяли, а я обещаю обойтись без протокола.
Госпожа полковничиха взглянула в наглую усатую физиономию. И не таких голубчиков она обламывала. И не такие перед ней навытяжку стояли. Может одной левой придушить его. Но было в этом негодном мальчишке что-то такое искреннее и беззлобное, что Серафима Павловна обессилела. Как мать перед шалостями дитяти. Не могла его шугануть как следует, и все тут.
— Нечего мне вам рассказывать. Все это наши бабьи делишки. Не суйтесь в них, нет там ничего путного.
Родион не стал спорить, а вынул известные снимки и положил на столик.
— Этих барышень сначала отравили, а затем повесили. Им не было и двадцати пяти. Разве они заслужили такую смерть?
Серафима Павловна насмотрелась разного. Картинки с мертвыми барышнями вовсе не тронули.
— Значит, заслужили свое…
— Вам их не жалко? Вы же сестра милосердия…
— Что за глупость, сударь мой! В жизни к лазаретам не подходила. Не люблю всех этих запахов. И не положено офицерской жене. Плохо ищете. Перепутали меня с Катей…
— С госпожой Основиной?
