Ирина Глебова - Ангел-хранитель
25
Сестре Аглае вновь приснился ее жених. Живой, не раненный, красивый, хотя по-настоящему его лица во сне она не разглядела. Но точно знала – это он, обнимала его, испытывая давно позабытое чувство особой нежности – к самому родному на свете человеку. И если еще недавно подобный сон мог заставить ее слегка взгрустнуть, но тут же забывался, то теперь было иначе. И сестра Аглая понимала, в чем дело.
Несколько дней назад мать Евстолия спросила, готова ли она к постригу? Женщина ответила, что готова, и была совершенно искренна. Но вот на ее пути появилась девушка – дочь Василия Николаевича, ее благодетеля. В тот миг, когда Аленушка, как маленькая, прижалась к ее груди, в душе Аглаи многое перевернулось. Вся прежняя жизнь – до монастыря, – о которой она не то чтоб позабыла, но вспоминала спокойно, отрешенно, как о чужой, нереальной, – вся эта жизнь вспомнилась не памятью, а сердцем! И сердце стало болеть. Но не только болеть. Сильно и страстно захотелось вновь видеть жизнь – суетную, трудную, но и радостную, видеть людей – самых разных, даже таких, которые неприятны. Потому что женщина вдруг поняла: там, в той жизни, она нужна, она может стать помощником и защитником.
Эти мысли и чувства пугали своей позабытой страстностью, так непохожей на привычное спокойствие и размеренность монастырского бытия. Сегодня, сразу после заутрени, сестра Аглая пришла к игуменье, откровенно рассказала ей о своих сомнениях, о внезапно открывшейся тяге к мирской жизни. Настоятельница, старая и мудрая женщина, лишь улыбнулась ласково и печально.
– Что ж, – сказала в ответ, – каждой из нас доводилось переживать подобное. Были и такие, кто уходил из монастыря. Для того ведь и дается такой долгий срок послушания – не в один год. За это время можно разобраться в себе, не сделать ошибки… Не огорчайся, сестра. На все воля Божия! Коль выберешь мирскую жизнь – значит, таков предначертанный тебе путь.
– Нет, матушка! Нет! – испугалась сестра Аглая.
– Коли выберешь постриг – буду рада. Но решать будешь сама.
До полудня сестра Аглая, как обычно, работала в швейной мастерской. Потом, перед обедней, отправилась на погост. Села на скамью у могилы дочери и вспомнила, как получила письмо от Василия Николаевича, а в нем: «Здесь, на кладбище Владычного монастыря, похоронили твою дочь под именем княжны Берестовой. Сам Господь привел тебя к ее могиле»… От дочери мысли вновь повернулись к ее отцу.
«Вот снится он мне, думаю о нем, а ведь если жив – может, и не вспоминает меня… Нет, если жив – не забыл! Да только у него давно другая жизнь, жена скорее всего есть, дети… Это, наверное, хорошо…»
Сестра Аглая улыбнулась. Что это она размечталась вдруг о несбыточном! Сама больше десяти лет – после смерти дочери и до прихода в монастырь – не подпускала к себе мужчин. А ведь совсем молодой еще была, красивой! В ее скитаниях по стране не только однодневки встречались, ждущие минутной ласки. Были и другие – любили ее, замуж звали… Но ей-то никто не был нужен, кроме единственного суженого, кроме ее Максимки!.. Но его нет, и тут уж ничего не поделаешь.
Солнце, еще совсем летнее, припекало, и Аглая машинально, не думая, что делает, стянула с головы белую накидку. Но тут же спохватилась и поразилась сама себе: что это она? Обнажила голову! Никогда такого не делала, а тут вдруг! Конечно, это так на нее действует необычное настроение последних дней. Ее странные мысли и желания… Сейчас же нужно покрыться!
Но она почему-то не сделала этого. Чуть запрокинула голову, подставляя лицо солнцу, прикрыла глаза… Так прошло несколько минут. Но вот тихонько заскрипел гравий на дорожке. «Кто-то из сестер идет, – подумала она. – За мной…» И обернулась. К ней подходили двое мужчин. Первый – невысокий, крепкий, с пристальным взглядом и светлыми усами. Но по нему она лишь скользнула взглядом. Второй…
Сестра Аглая медленно поднялась. Высокий мужчина с густой копной пшеничных волос и голубыми глазами остановился, не отрывая от нее взгляда. Она узнала его в тот же миг – точно такой, как во сне!
Максим узнал Глашу за миг до того, как она оглянулась. И, уже глядя в ее глаза, в тот же момент вспомнил слова настоятельницы: «Еще послушница…»
– Глаша? – сказал он тихо. И спросил, словно расстались они совсем недавно и он вернулся именно к ней: – Ты не забыла меня? Ждала?
Судорожно вздохнув, она протянула к нему руки, шагнула, но голова пошла кругом. Но в этот миг Максим подхватил ее, прижал к себе. Обнимая его плечи, чувствуя его дыхание у щеки, Аглая испытала то самое чувство, которое приходило к ней во сне: рядом с ней – самый родной и близкий человек, частица ее самой!
Викентий Павлович смотрел на застывших, не разжимающих объятий Максима и Глашу, и размышлял о том, почему же он не удивился. В этом деле было много удивительного, странного, таинственного. Он уже как бы привык. Необычные совпадения? Очень может быть! Мистические явления? А почему бы и нет! Неожиданно встретились два любящих человека, потерявших друг друга почти двадцать лет назад? Что ж, порадуемся за них. Вот только…
Петрусенко с грустью смотрел на ухоженную детскую могилу. Он уже понял, что к чему. А ведь Максим так надеялся, что у него где-то растет сын или дочь…
Словно прочитав его мысли, Максим чуть отстранился и заглянул в лицо женщине.
– Глашенька, у нас есть ребенок?
– Да, я родила девочку.
– И… где же она? – спросил Максим, запнувшись, потому что уловил в интонации женщины что-то необычное.
– Она здесь.
Женщина легонько развела обнимающие ее руки и сделала шаг к могиле, присела и положила ладонь на мраморную, прогретую солнцем плиту.
– Здесь наша с тобой дочка. Родила живую, но даже и мертвой не успела ее увидать. Не дали…
Максим смотрел непонимающими глазами и непроизвольно обернулся к Петрусенко. Викентий Павлович ласково похлопал его по плечу:
– Я обо всем знаю, Максим. Расскажу тебе.
– Обо всем?..
– Нет, о том, что сестра Аглая – это твоя Глаша, я не знал. Сам удивлен. А вот что касается ребенка – мне многое известно.
Теперь к нему повернулась и сестра Аглая:
– Вы, наверное, тот самый следователь? Отец мальчика Саши? Мне рассказывала о вас… гувернантка маленького князя. Но откуда вы можете все знать?
Викентий Павлович улыбнулся.
– Я вижу, вы тоже многое знаете. Думаю – больше, чем я. И… вот что…
Он взял женщину под руку, посадил рядом с собой на скамью. Внезапно ему пришла в голову догадка, от которой сильнее забилось сердце. А вдруг!.. Ведь в этой истории так много невероятного!
– Сестра Аглая… Глафира! Совершенно очевидно, что вам известна история подмены вашего ребенка на княжну Берестову… Не могу даже представить – откуда? – но об этом вы мне еще успеете рассказать! Но коль вы знаете так много, не известно ли вам главное: что же сталось с настоящей княжной Берестовой? Где она может быть сейчас?
Несколько мгновений женщина молча смотрела на него. Потом взгляд ее смягчился, она кивнула:
– Да, я знаю. Но надо поехать в «Замок», там она сама вам все расскажет. Думаю, это уже можно сделать.
Медленно Викентий Павлович поднял руку ко лбу. А он-то считал, что его уже ничем нельзя удивить! Да он и не был удивлен – он был просто ошеломлен!
– Боже мой! – произнес, качая головой. – Я ведь, когда первый раз увидел их вместе, сразу же подумал: «Как похожи, словно брат и сестра»!
Он так ясно вспомнил: солнечный день, бегущих по полю мальчика и девушку – русоволосых, сероглазых, веселых…
– Вы догадались? – спросила сестра Аглая. – Да, это она, Аленушка.
– Но раз так, значит, она в «Замке» не случайно? И знает, кто она есть?
– Знает. И охраняет братика.
– Охраняет… Да, верно!
Петрусенко быстро встал:
– Надо ехать в «Замок». Тем более что там произошло убийство.
– Убийство? – Женщина шагнула к Максиму, и тот сразу обнял ее за плечи. – Еще одно убийство?
– Ага! Значит, вы считаете, что первое – с садовником – тоже была не случайность?
– Конечно! Но кто же убит?
По интонациям следователя она поняла, что несчастье не коснулось никого из тех, кто ей близок. Потому страха в ее голосе не было, только озабоченность.
– Убит господин Коробов, – ответил Викентий Павлович.
– Это возмездие! – Женщина немного помолчала, потом сказала: – Я пойду к матери Евстолии. Она отпустит меня, ведь мальчику, князю Всеволоду, сейчас нужна поддержка.
…В двуколке Викентий Павлович сел за козлы, Максим и сестра Аглая – на сиденье. Впрочем, Максим называл женщину Глашей, и Петрусенко тоже стал говорить ей «Глафира». Она не возражала. Оглядываясь к ним, Викентий Павлович каждый раз не мог сдержать улыбки. Странно было видеть монастырскую послушницу в рясе и накидке, которая так естественно и счастливо сидела в объятиях мужчины! А Максима больше всего поражало то, что вот уже три года они с Глашей были рядом.
