Евгений Сухов - Жестокая любовь государя
На лицах бояр застыл ужас.
Замерли мамки и боярышни, а потом пронзительный девичий голос заставил всех встряхнуться от оцепенения:
— Помогите! Помогите!!!
Течение бурлило, злорадно хохотало, все дальше от моста старалось утащить девку с младенцем. Река сполна рассчиталась за оковы, которыми перетянули ее от берега до берега.
— Да что же вы встали?! — заорал Басманов. — За девкой! Царевича спасайте!
Девка еще раз нырнула под воду, а когда течение выбросило несчастную на поверхность, руки у нее были пусты. Боярышня отчаянно боролась за жизнь и что есть силы молотила ладонями по бурлящей поверхности.
— Мальца спасайте! Царевича!
Стрельцы, побросав бердыши, бежали вдоль берега, рвали кафтаны о камни, падали, разбивая лицо, и снова бежали вслед. Река не хотела пускать их — сильное течение сбивало с ног, норовило накрыть с головой.
Неожиданно выплыл царевич, но это продолжалось только мгновение, и холодная мутная вода вновь поглотила его.
Иван стоял безмолвно, черты его лица затвердели, обильная испарина выступила на щеках, лбу и, собравшись в огромные капли, быстрым ручейком скатилась по подбородку, пролилась на красный ворот.
Царица кричала, пыталась освободиться от опеки и броситься вслед за сыном, но боярышни крепко держали ее за руки.
Вот вновь появилась головка Дмитрия: он проплыл несколько саженей и опять канул.
Стрельцы вытащили девку на берег, она казалась бездыханной, но, когда один из стрельцов, стиснув ее в охапку, потащил на траву, она открыла глаза.
— Жива!
— Вот он! Здесь он! — орали стрельцы, когда течение, легко поигрывая своей жертвой, переворачивало Дмитрия. Один из стрельцов едва не зацепил за сорочку младенца, но течение потащило царевича дальше. И вот, натешившись, река прибила его к ногам одного из отроков.
— Хватай мальца! — кричали тому стрельцы.
— Держи царевича! — вопили с мостка бояре.
— Сына спасите, — едва шевелил губами Иван Васильевич, вспоминая пророчество отца Максима.
Но детина вдруг в страхе попятился.
— Нет! Не могу! Не положено! Трижды царевича вода поглотила, и трижды он выплывал, теперь его душа принадлежит дьяволу. Сатана ему помогает!
Вода ударила в ноги стрельцу, закрутилась воронкой и забрала младенца в себя совсем.
Стрельцы ныряли в воду, в бурном течении пытались разыскать утонувшее дитя, но река Шексна крепко упрятала своего пленника.
Бояре не смели смотреть на царя, который неловко спрыгнул с мостка и, спотыкаясь о камни, пошел вдоль берега.
— Сбылось предсказание старца!.. Господи, неужели мало я страдал и каялся? Господи, почему ты так суров ко мне?! Почему отнял у меня сына?! Господи, за что ты же меня караешь? — упал государь, избивая об острые камни колени. — Или я мало страдал? Я в три года остался без отца, в семь лет без матери. Один только ты знаешь, сколько мне пришлось выстрадать!
Иван Васильевич плакал безутешно. Никто не осмеливался подойти к государю, а на реке стрельцы тщетно пытались выловить тело младенца.
Наконец Иван успокоился. Это был прежний царь, к которому уже стали привыкать бояре, — твердый и сильный. Царь, перед которым не стыдно склонить голову.
Анастасия лежала в глубоком обмороке. Рот ее был полуоткрыт, была она бледна, и казалось, что ее худенькое тело уже покинула жизнь.
— В карету отнести государыню, — распорядился Иван Васильевич.
Подошел Федор Басманов и, глядя мимо мокрого лица царя, глухо молвил:
— Нет царевича, государь. Стрельцы всю реку обныряли, крюками дно цепляли, видать, вода далеко книзу оттащила.
— Искать! Пока не найду сына, отсюда не уеду! Пусть даже на это мне потребуется целый год!
Басманов ушел, и через минуту до царя донесся его рассерженный голос:
— Ну чего встали?! В воду прыгайте! Государева младенца ищите!
На берегу стояла боярышня — зареванная и мокрая, она растирала кулаками остатки белил по лицу. Еще час назад эти руки держали царское чадо.
Подошел Иван. Девица бросилась в ноги и стала целовать сапоги царя:
— Государь Иван Васильевич, прости! Не дай погибнуть христианской душе. Не знаю, как и вышло. — Стрельцы! — вспыхнули гневом глаза государя. — Связать девку и бросить ее туда, куда отправила она моего сына!
Стрельцы только этого и дожидались: стянули боярышню бечевой и потащили к мостку.
— Иван Васильевич, прости! Не знаю, как оно и вышло! — яростно сопротивлялась девица, царапала отрокам лица, кусалась. — Не хочу! Не желаю умирать! Не по-божьи это!
С трудом верилось, что в этом маленьком тельце может таиться столько отчаянной силы.
— Государь, а ведь девица и впрямь не виновата, — услышал Иван за спиной голос Федьки Басманова. — Рядом я был и видел, как девицу под бок Преслава Воронцова подтолкнула.
— Оставьте девку! — повелел холопам государь.
Стрельцы тотчас отпустили девицу.
Преслава Воронцова стояла на мосту одна. Боярыни и боярышни отстранились от опальной. А она в темном вдовьем платье походила на неподвижный камень, одиноко лежащий на берегу.
Иван приблизился. Матерая вдова не сошла с места, как не двинулся бы камень, вросший в землю. И если нужно воде проследовать дальше, то она разобьется о его острые края в мелкие брызги и устремится по новому руслу.
— Ненавижу тебя! — процедила одними губами Преслава. Да так зло, что качнуло царя от такой ненависти. — Вспомни мужа моего, Федора Воронцова. За что же ты его, невинного, сгубил?!
Сколько же ей пришлось таиться, чтобы вот сейчас выплеснуть злобу на убитого горем государя.
— Грех на мне… Но зачем же невинное дитя живота лишать? Девицу и боярыню связать бечевой и бросить в воду! — Взгляд государя остановился на стрельце, который побоялся вытащить мальца на берег, испугавшись, что душой царевича завладел сатана. Молодец стоял поодаль, потерянный и мокрый, вода еще стекала с его волос на камни. Участь его была решена, и стрельцы ждали только государева слова, и царь махнул рукой: — И этого! Ежели вершить правосудие, то вершить сполна.
Всех троих связали одной веревкой, подтащили на самый край мостка.
— Стойте! — остановил вдруг стрельцов царь. — Как же им без божьего благословения уходить? Эй, Сильвестр! Подойди сюда, отпусти грехи рабам божьим.
Новый приближенный царя, священник Сильвестр, с которым государь теперь не расставался ни на день, подошел к обреченным, махнул два раза крестом и произнес просто:
— Ступайте себе с богом. Прими грешные души, Господи. Отпускаю вам грехи ваши!
Младенца Дмитрия искали сутки.
Соорудили в двух верстах ниже запруду, перегородили реку сетями. Стрельцы воздвигли мостки, с которых ныряли, опоясав туловище веревками. Казалось, что обшарен каждый камень, осмотрен всякий куст, но младенец канул.
Сгустились сумерки, да так плотно, что за несколько саженей не видно было ни зги.
— Государь, может, до утра отложим? — посмел подступиться к царю Басманов. — Темнота вокруг, стрельцы устали… Да и сам ты, государь, с ног валишься. — Искать! Зажечь всюду фонари и факелы! Искать беспрерывно! Я не уйду отсюда до тех пор, пока не разыщу своего сына!
Запылали факелы, осветив вокруг разбросанные на берегу шатры и реку, виновато урчащую.
Далеко за полночь к реке подошли монахи. Среди продрогших и насмерть усталых стрельцов они отыскали Ивана Васильевича.
— Ждали мы тебя, батюшка… еще утром. Стол накрыт, осетра зажарили такого, как ты любишь, — с луком и чесноком, а тебя все нет. Вот игумен нас и послал к тебе, чтобы в дороге встретить. А как подходить стали, смотрим, весь берег в огнях. Здесь-то и узнали, что ты сыночка лишился. Слов нет, что и говорить! Великая беда тебе досталась. Может, ты, государь, не здесь его ищешь? Прошлым летом близ этого места чернец наш утонул, когда из города с милостыней возвращался. Так его к тому порогу отнесло. За камни он там зацепился. Может, сыночек твой именно там тебя и дожидается? Течение здесь быстрое, никак не удержаться, так ниже оно послабже будет.
Стрельцы пошли к тому месту, которое указали монахи. Два раза бросили крюк, а на третий он за что-то зацепился. Подтащили дружно и в страхе отступили.
Как напоминание о грехах, из воды показалась голова матерой вдовы. Волосы растрепаны, глаза выпучены, и сама будто говорила: «Вот я и пришла за тобой, Иван!»
— В воду ее! В воду! — заорал Иван Васильевич. — Камень привяжите к ногам, да такой, чтобы никогда и выплыть не смогла!
Скоро отыскали здесь же младенца. Обернули его в одеяльце и положили на берег. Иван Васильевич безутешно плакал над трупом сына, и бояре, наблюдая за горем самодержца, робко смахивали слезы с волосатых щек.
— Похоронить сына сейчас. И здесь! — неожиданно распорядился царь.
Его слова не вызвали недоумения; каждый понимал, каково видеть Ивану мертвое дитя. Еще утром Дмитрий капризничал и потешал своим смехом мамок и боярышень. А теперь лежал неподвижный, и одеяльце, вышитое царицей, служило ему саваном. Разве могла знать Анастасия Романовна, что мастерила она его для погребения?!
