Эллис Питерс - Страсти по мощам
— У них небось уже и ребенок есть? — спросил Кадфаэль, живо представив себе бойкого крепыша с венчиком рыжих кудряшек.
— Пока еще нет, но скоро будет. Думаю, родится к моему возвращению.
— А как Аннест себя чувствует?
— Расцвела пуще прежнего.
— Ну а что Сионед с Энгелардом? Надеюсь, после нашего отъезда у них не было неприятностей.
— Никаких. Ты все ловко устроил — благослови тебя Господи. Гриффит, сын Риса, дал знать, что все улажено и опасаться им больше нечего. Они поженились, живут припеваючи и шлют тебе наилучшие пожелания. Просили рассказать тебе, что у них сынишка родился. Ему, по-моему, нынче уже месяца три будет — славный такой малыш, смугленький, настоящий валлиец — в мать удался. А назвали-то его знаешь как — Кадфаэлем!
— Ну и ну, — промолвил польщенный и растроганный брат Кадфаэль. — Лучше не бывает, ежели назовут дитя твоим именем. Радуешься за него, как за свое, а все беспокойство да хлопоты выпадают на волю родителей. Но я верю, что этот малец принесет им одно лишь счастье. Ты погоди, небось дождешься и маленького Бенеда — одна из этих парочек наверняка расстарается.
Паломник без особого сожаления покачал головой и потянулся за баклагой с вином.
— А ведь когда-то я и сам надеялся… Совсем, видать, на старости лет из ума выжил, надо же было вбить себе в башку эдакую дурь. Оно и к лучшему, что все так обернулось… И у Кая дела неплохи, он передает тебе привет и просит выпить кружечку за его здоровье.
Они осушили не одну кружку, прежде чем пришло время отправляться к вечерне.
— Завтра мы с тобой снова встретимся, — промолвил Бенед, когда они возвращались на двор, — я буду на собрании капитула. Отец Хью велел мне поклониться приору Роберту и аббату Хериберту — так что тебе придется переводить мои приветствия.
— Должно быть, отец Хью — единственный человек в Гвитерине, который до сих пор ни о чем не догадывается, — сказал Кадфаэль, почувствовав при этом легкий укол совести, — Может, это и хорошо, зачем отягощать душу честного человека… Пусть уж лучше так и остается в неведении.
— Может, он и впрямь ничего не заподозрил, — отозвался Бенед, — во всяком случае, ни разу даже не заикнулся, будто ему что-то известно, но ручаться за это я бы не стал. Что ни говори, а молчание — золото.
На следующее утро Бенед предстал перед собранием капитула и от имени гвитеринского прихода засвидетельствовал почтение участникам достопамятного паломничества приора Роберта и той обители, в чьих стенах упокоились ныне мощи святой Уинифред. Аббат Хериберт дружелюбно справился о часовне и кладбище, выразив сожаление о том, что ему самому не удалось повидать места, которым аббатство обязано обретением могущественной покровительницы и драгоценных реликвий.
— И нам хотелось бы верить, — мягко промолвил Хериберт, — что, завладев бесценным сокровищем, мы все же не причинили вам невосполнимого ущерба. Видит Бог, этого мы не хотели.
— Ничуть, отец аббат, — от души заверил его Бенед, — об этом тебе не стоит беспокоиться. Ибо я должен сказать, что дивные вещи творятся на месте могилы святой Уинифред. Теперь туда за помощью приходит куда больше народу, чем когда-либо прежде, и там происходят чудесные исцеления.
Приор Роберт застыл на месте. Он недоверчиво поджал губы, и его суровое лицо побледнело от негодования.
— Неужто это случается теперь, когда святая возлежит на нашем алтаре и толпы паломников стекаются на поклонение ей в Шрусбери? Должно быть, вам перепадают лишь крохи ее величия.
— Вот уж нет, отец приор, у нас свершаются великие чудеса. Многих женщин, которые, будучи в тягости, не могли родить и испытывали жестокие муки, приводили на кладбище и клали на могилу, где прежде покоилась святая Уинифред, а ныне похоронен Ризиарт. И что же — боли у матерей как рукой снимало, они благополучно разрешались от бремени, и младенцы появлялись на свет здоровенькими. Однажды на кладбище пришел слепец, долгие годы не видавший Божьего света, но стоило ему омыть глаза в настое из цветков боярышника, как в тот же миг он прозрел и, отбросив посох, отправился домой. А один юноша сломал ногу, и кость у него плохо срослась. Боль была такой сильной, что бедняга еле доковылял до кладбища. Стиснув зубы, он начал приплясывать перед могилой. Так вот — он не только избавился от боли, но и нога у него выправилась. Да что там — я не в силах пересказать и половины тех чудес, что были явлены нам в Гвитерине за последние два года.
Лицо приора, и без того мертвенно-бледное, аж позеленело от возмущения. Глаза его метали молнии. Может ли быть, чтобы в захолустной деревушке, лишившейся к тому же святых мощей, творились чудеса — да какие! Не чета здешним — разве можно сравнить с ними прекратившийся дождь, ссадины да порезы, заживавшие хоть и быстро, но отнюдь не со сверхъестественной скоростью, и даже исцеления калек, которые во множестве собирались в аббатство и расходились восвояси, побросав свои костыли у алтаря святой. Да и калеки, признаться, попадались все какие-то сомнительные.
— А еще был случай с ребенком трех лёт, — не унимался Бенед, — которого одолел припадок, бедняжка застыл как полено прямо на руках у матери и перестал дышать. Несчастная женщина бежала с дитем на руках всю дорогу с дальних полей, перешла реку вброд, принесла его к могиле святой и положила мертвое дитя на траву. И едва ребенок коснулся прохладной земли, как ожил и закричал. Мать подхватила его на руки и отнесла домой. Он и по сей день жив и здоров.
— Неужто даже мертвые оживают? — хрипло выдавил приор Роберт, едва не онемевший от зависти.
— Отец приор, — успокаивающе произнес брат Кадфаэль, — безусловно, это всего лишь лишнее доказательство великого и потрясающего могущества святой Уинифред. Ибо даже земля, в которой некогда покоились ее кости, творит чудеса, а каждое новое чудо способствует возвеличиванию и прославлению того места, где ныне пребывают ее мощи, благословившие землю, которая по-прежнему благословляет других.
И отец Хериберт, не замечая досады приора, благожелательно признал, что так оно и есть, и где бы ни была явлена милость — в Уэльсе ли, в Англии или в Святой Земле, повсюду ее надлежит принимать и приветствовать с благодарностью.
— Ты там по простоте души распинался или хотел поддеть нашего приора? — допытывался Кадфаэль, провожая кузнеца до ворот обители.
— А это уж ты сам решай. Одно я тебе скажу, Кадфаэль, все это — чистая правда. Все это действительно происходило и до сих пор происходит.
Кадфаэль стоял и смотрел вслед Бенеду, размашистыми шагами удалявшемуся по дороге на Лиллешаль, пока его плотная фигура не уменьшилась в размерах и не пропала из виду, скрывшись за поворотом. Потом монах повернулся и направился к своему садику, где, закончив высаживать салат, ждал его распоряжений молодой послушник. Парнишке едва минуло шестнадцать, и он отчаянно скучал по дому. Он еще ничего не умел, но схватывал все на лету, и, хотя сейчас по неловкости собрал на себя всю грязь, какая была на грядках, можно было надеяться, что со временем из него выйдет толк. В целом Кадфаэль был им доволен.
«Вряд ли я мог бы устроить лучше, чем вышло», — размышлял он, припоминая всю эту теперь уже давнюю историю. Маленькая валлийская святая, благослови ее Господь, осталась там, где ей и хотелось, и в благодарность за это одаряет соплеменников своей милостью. А мы получили то, что принадлежало нам с самого начала, и лучшего, наверное, не заслужили. Так что все справедливо. Видать, главное, чтобы была вера, и тогда даже останки расчетливого убийцы способны творить чудеса — почти такие же, как настоящие мощи. Почти, да не совсем! Теперь, зная правду, добрые люди в Гвитерине могут ожидать свершения новых, небывалых чудес. И возможно, малая толика их признательности перепадет Ризиарту — а почему бы и нет? Он этого достоин. Может быть, святая даже и рада его компании. Он ведь не по своей воле оказался в ее могиле, да и целомудрию ее нынче ничто не угрожает. И, возможно, маленькая толика их признательности перепадет Ризиарту — а почему бы и нет? Он этого достоин. Может быть святая даже и рада его компании. Он ведь не по своей воле оказался в ее могиле, да и целомудрию ее ничто ныне не угрожает. И, уж наверное, Уинифред не пожалеет для него листок-другой из венца своей славы!
