Елена Арсеньева - Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)
Оттолкнув мужчин, Артемий ворвался в зал. Сначала он увидел спины людей, склонившихся над телом, лежавшим на полу. Он заметил две изящные ножки, обутые в сапожки, расшитые золотом. Кто-то рядом с ним прошептал:
– Ей очень плохо!
Пробравшись сквозь толпу слуг и гостей, Артемий резко остановился. Перед ним лежала прекрасная Настасья. Ее лицо было искажено мучительными страданиями, глаза смотрели в потолок, не видя ничего. Пальцами, унизанными кольцами, она вцепилась в руку своего отца Радигоста, который поддерживал ее голову. Стоявший рядом Ждан, казалось, превратился в соляной столп. Его взгляд, устремленный на Настасью, выражал глубочайшее изумление.
– Я хочу пить… – едва слышно вымолвила боярышня.
Опередив всех, Ренцо схватил кубок и поднес его к посиневшим губам Настасьи. Однако молодая боярышня отпила только глоток. Она начала задыхаться. Ренцо беспомощно посмотрел на Артемия и поставил кубок на стол.
– Разойдитесь! – приказал старший дружинник, опускаясь на колени рядом с Настасьей.
Около молодой девушки остались только тысяцкий, боярин и Филиппос, подбежавший к дружиннику.
– Что с тобой, девушка? Скажи! – сказал Артемий, пытаясь встретиться с Настасьей взглядом.
Но ее глаза с расширенными зрачками казались черными, словно невидящими.
– Пить! – вновь прошептала Настасья.
– Дайте ей пить, чтоб вам провалиться! – прорычал тысяцкий, не отрывая глаз от мертвенно-бледного лица дочери.
На этот раз большой кубок с водой принес Филиппос. Артемий попытался влить в рот Настасьи несколько капель. Но вдруг девушка прижала руку к сердцу. Ее дыхание стало более учащенным, тяжелым. Филиппос прикоснулся кончиками пальцев к виску Настасьи и застыл, словно внимательно прислушивался к чему-то. Неожиданно тело молодой боярышни содрогнулось в сильных конвульсиях. Сделав последнее усилие, она приподнялась. На ее прекрасном лице застыло выражение ужаса. Настасья выдохнула:
– П… Пса…
Настасья вновь упала на пол и застыла неподвижно. Радигост, рыдая, обнял ее:
– Пресвятая Богородица! Сделай что-нибудь! Спаси мою дочь!
Но ничто и никто не могло спасти Настасью. Боярышня умерла.
Глава II
Артемий поднялся. Испуганные гости, столпившиеся вокруг тела, смотрели на него.
– Псалом, – медленно произнес дружинник. – Именно это пыталась перед смертью выговорить Настасья.
– Псалом! – повторила Мина испуганным шепотом. – Боже мой! Вероятно, несчастная вспомнила об этом стихе, который так потряс ее в библиотеке.
– Ты помнишь стих, который она читала? – спросил Артемий у девушки.
– «У которых в руках злодейство и которых правая рука полна мздоимства», – неуверенно ответила Мина. – Бедная Настасья! Это было предзнаменованием!
– Предзнаменование стало следом, – сурово уточнил Артемий. – Единственным следом, который она нам оставила! Настасья не могла больше говорить, она чувствовала, что жить ей недолго. Вполне вероятно, боярышня хотела нам указать на человека или на людей, виновных в ее смерти.
– Но это нелепо! – заявил князь. – Если речь идет о подарках… Гита и я, мы получили подарки от всех, начиная с послов Царьграда. Надо, чтобы мой лекарь установил причины этой внезапной смерти. Возможно, боярышня страдала какой-то неизвестной болезнью, которая ее и унесла.
Три посла, представшие перед князем, прервали его. Поклонившись Владимиру и выразив соболезнования, она заявили, что удаляются в свои покои. Судя по всему, они не хотели быть замешаны в трагедии, которая касалась лишь подданных князя. Деметриос собрался было последовать за ними, но замешкался и в конце концов остался. Что касается Ренцо, то, похоже, разыгравшаяся сцена не взволновала его. Смуглое лицо венецианца выражало скорее любопытство, чем сочувствие.
Артемий оглядел прочих гостей. Ждан по-прежнему выглядел ошарашенным, словно не мог поверить в то, что сестра умерла. Подойдя к отцу, который беззвучно плакал, он сделал над собой усилие, чтобы произнести несколько слов, но из его груди не вырвалось ни единого звука. Молодой человек молча робко положил руки на дрожавшие плечи тысяцкого.
Гости постепенно выходили из шокового состояния, в которое их повергла смерть Настасьи. Деметриос и боярин Андрей тихо переговаривались, стараясь превозмочь тревогу. Владимир пытался утешить невесту. Английская служанка отпаивала ее водой. Альдина была значительно бледнее, чем принцесса, и рука, в которой она держала кубок, дрожала так сильно, что вода проливалась на платье Гиты. «А вот это любопытно – Альдина напугана больше, чем принцесса!» – подумал Артемий. Дружинник поискал глазами Стриго. Молодой боярин налил себе полный кубок хмельного меда. Осушив его залпом, он затем несколько раз машинально наполнял его и выпивал. Вдруг Филиппос дернул Артемия за рукав.
– Я знаю, что вызвало смерть боярышни! – прошептал мальчик.
Дружинник наклонился к Филиппосу и внимательно выслушал объяснения сына.
– Князь, я должен сообщить тебе дурную новость, – наконец заявил Артемий. – Настасья умерла не естественной смертью. Речь идет об отравлении, признаки которого узнал мой сын, – неутолимая жажда, судороги, зрачки, расширенные до такой степени, что жертва ничего не видит. Филиппос не может ошибиться. Его покойная мать, знахарка, научила его разбираться в ядах и их действии. Настасья умерла, приняв смертельную дозу белладонны.
Присутствующие стали недоверчиво перешептываться. Все помнили слова Ренцо о чудесном растении, которое использовали кокетки далекого королевства. И все устремили взоры на венецианца. Тот, не понимавший по-русски, с удивлением смотрел на князя. Владимир быстро перевел слова Артемия.
– Но вы же не думаете, что… – начал Ренцо по-гречески, с вымученной улыбкой. – Я не имею никакого отношения к этому ужасу! Я даже не знал, что растение можно использовать как яд!
– Что он говорит? – хрипло спросил Ждана Радигост, не сводивший покрасневших глаз с Ренцо.
Едва молодой боярин ответил на вопрос отца, как тысяцкий, охваченный безудержным гневом, бросился на Ренцо. По знаку Владимира двое слуг с трудом утихомирили его.
– Но, в конце концов, это безумие! – воскликнул венецианец, сгоняя улыбку с лица. – У меня нет никаких причин желать смерти его дочери! И у меня нет при себе ни капли этой проклятой жидкости! Почему бы вам не обвинить Деметриоса? Насколько мне известно, у магистра есть целый флакон белладонны!
– Да, это так, – пролепетал грек. – Но благородный князь и его подданные должны признать, что абсурдно обвинять кого-либо, не имея веских оснований. И какое отношение ко мне могут иметь все эти прискорбные события?
Артемий внимательно посмотрел в лицо венецианцу, потом в лицо греку. Подойдя к Владимиру, он прошептал несколько слов ему на ухо. Князь кивнул и обратился к тысяцкому, которого по-прежнему удерживали двое стражников.
– Я разделяю твое горе, почтенный Радигост, – заявил Владимир. – Но несмотря на уважение к твоим страданиям и к занимаемому тобой положению, я не стану делать поспешных выводов. Будет проведено официальное дознание. Я поручаю его своему советнику, боярину Артемию. Как только он закончит, он поделится с нами своими соображениями.
Теперь настала очередь Артемия брать инициативу в свои руки.
– Благородный Деметриос, – обратился боярин к греку. – Мы немедленно должны убедиться, что твой флакон с белладонной на месте.
– Прошу тебя следовать за мной, – с готовностью ответил Деметриос.
По знаку Артемия один из слуг принес факел, зажег его от пламени свечи в канделябре, висевшего на стене, и протянул дружиннику. Тот поспешно покинул зал в сопровождении Деметриоса.
Мужчины стали подниматься по лестнице. Посредине последнего пролета грек остановился, чтобы подождать Артемия, который отстал из-за хромоты.
– Я прошу тебя не только показать флакон, но и проверить количество жидкости, – сказал дружинник, когда они направлялись к двум комнатам, которые отвели греку.
– Нет ничего проще! – ответил Деметриос. – Флакон на прикроватном столике. Уезжая из Константинополя, я захватил с собой два флакона. Первый уже использовал, но второй почти полный. Я распечатал его лишь сегодня, перед тем как лег отдохнуть, поскольку обед был очень сытным.
С этими словами Деметриос пригласил Артемия в первую комнату. Дружинник успел заметить вешалку, два кресла и рабочий стол, над которым размещались полки со всем необходимым для работы гостя. Обстановку дополняла скамья, покрытая шкурами. Обычно она служила кроватью для слуги, сопровождавшего гостя, но Деметриос путешествовал один.
Артемий вошел следом за греком в опочивальню. Она была меньше, чем первая комната. Здесь стояли два сундука для одежды, большая кровать с балдахином и прикроватный столик. На столике рядом с высоким серебряным подсвечником лежала книга в красивом переплете.
