Макс Коллинз - Проклятые в раю
Келли внезапно повернулся к миссис Фортескью, которая сильно вздрогнула и выпрямилась.
— Этот перст был направлен Грейс Фортескью, — сказал Келли, наставив на нее указательный палец, словно целился на стрельбах из винтовки. — Говоря сегодняшним языком, она стала «наводчицей», которая поставила Кахахаваи «под угрозу»!
Когда Келли сел, Дэрроу не стал вставать. Он не изменил своей непринужденной позы, проговорив:
— Защита оставляет за собой свое выступление, ваша честь.
За три дня методичной, но быстрой работы дерганный Келли воздвиг свое дело, кирпичик за кирпичиком. Двоюродный брат Кахахаваи Эдвард Улии, настолько же субтильный, насколько Джо был крупным, рассказал о похищении. Диксон, офицер, отвечающий за отпущенных на поруки, поведал о том, как сообщил миссис Фортескью, что Кахахаваи обязан являться к нему каждый день, детектив Джордж Харботтл, молодой, симпатичный тип, похожий на представляемый Голливудом тип полицейского, рассказал о преследовании автомобиля и задержании и о завернутом в окровавленные простыни теле на заднем сиденье.
— Детектив, — сказал Келли, — будьте добры сойти со свидетельского места и опознать арестованных вами людей.
Мускулистый коп спустился и тронул за плечо Джоунса, потом Лорда, а затем Томми. Но когда он дошел до миссис Фортескью, она величественно поднялась и, вздернув подбородок, посмотрела прямо на него.
Харботтл не дотронулся до нее, он попятился, указал на нее большим пальцем и пробормотал:
— Эта леди была за рулем.
Пока миссис Фортескью садилась, Харботтл вернулся на свидетельское место, а Келли спросил:
— Лейтенант Мэсси был в состоянии шока, детектив?
Дэрроу, который что-то чертил в блокноте и как будто едва слушал, сказал:
— Побуждает свидетеля к умозаключению, ваша честь.
Келли повернулся к судье с терпеливой улыбкой.
— Ваша честь, как полицейского офицера, детектива Харботтла вызывали на место многих преступлений, многих происшествий. Его мнение относительно состояния психики...
Дэрроу поднял глаза и возвысил голос:
— Детектива вызывали не в качестве эксперта по поведению людей, ваша честь.
Непроницаемый, как сфинкс, судья Дэвис произнес:
— Возражение принимается.
— Детектив Харботтл, — сказал Келли, облокотясь о кресло свидетеля, — лейтенант Мэсси разговаривал с вами и другими по дороге?
— Можно и так сказать, да, сэр.
— Что вы имеете в виду под словами «можно и так сказать», детектив?
— Ну, патрульный Бонд подошел ко мне и сказал: «Хорошая работа, малыш», то есть поздравил меня с арестом. Но лейтенант Мэсси, который сидел на заднем сиденье радиофицированного патрульного автомобиля, подумал, что это замечание относится к нему...
Дэрроу терпеливо, но утомленно проговорил:
— Свидетель не знает, что подумал лейтенант Мэсси, ваша честь.
— Замечание по поводу того, что подумал лейтенант Мэсси, будет вычеркнуто, — обратился судья к судебному стенографисту.
Келли спросил:
— Что сказал лейтенант Мэсси?
Харботтл пожал плечами.
— Он сказал: «Спасибо» и поднял руки вот так... — Харботтл поднял сцепленные пальцы рук и тряхнул ими — жест победного окончания игры, принятый у боксеров и спортсменов.
Келли гадко улыбнулся в сторону присяжных.
— Спасибо, детектив. Это все. Свидетель ваш.
Дэрроу, не поднимаясь, улыбнулся детективу.
— Когда мой помощник мистер Геллер разговаривал с вами в прошлый четверг, вы описали поведение лейтенанта Мэсси следующим образом: «Держался очень строго, сидел прямо, уставившись вперед, не проронил ни слова». Вы помните это?
— Да, — подтвердил Харботтл.
— А что делала в это время миссис Фортескью?
— Сидела на камне у обочины дороги.
— Как она себя вела?
Келли поднялся и вздел бровь.
— Надеюсь, защитник не спрашивает этого свидетеля как эксперта по поведению людей.
Дэрроу отечески улыбнулся.
— Я перефразирую — была ли она разговорчива? Улыбалась, разговаривала, была весела?
— Она смотрела прямо перед собой, — сказал Харботтл. — Словно находилась в забытьи. Молчала, как тот камень, на котором сидела.
Дэрроу с понимающим видом кивнул.
— У меня больше нет вопросов.
Если не считать подобных выпадов, Дэрроу продолжал обращать мало внимания на Келли и его действия, он в основном отказывался от перекрестного допроса свидетелей Келли, позволяя Лейзеру время от времени задать несколько вопросов. Дэрроу ни разу не отрицал, что преступление имело место, а перекрестный допрос лишь затянул бы театральные приемы обвинения — потрясание перед присяжными окровавленной одеждой, которая завязанная в узел, еще влажная, была найдена во взятом напрокат «бьюике».
Эта демонстрация, в сочетании с показаниями одного из патрульных, который нашел узел, надо признать, исторгла из глаз миссис Кахахаваи слезы, что вынудило Дэрроу подняться.
— При всем уважении к этой достойной даме, — сказал Дэрроу, — я должен попросить, чтобы ее удалили из зала суда на том основании, что ее чувства могут повлиять на беспристрастность присяжных.
Судья отрицательно покачал головой.
— Она имеет право находиться здесь, мистер Дэрроу.
Парад свидетелей Келли продолжался: служащий гаража, у которого Томми брал напрокат «бьюик», продавец в магазине оружия, продавший миссис Фортескью револьвер и автоматический пистолет Джоунсу, сосед, который слышал «хлопок», донесшийся в девять часов вечера 8 января из дома миссис Фортескью, детектив Биллз, авторитетно засвидетельствовавший, что веревка, которой было связано тело мертвого мужчины, взята на военно-морской базе, коронер округа доктор Фос, который разъяснил, что угол, под которым пуля вошла в тело Кахахаваи, указывает на то, что в момент выстрела жертва наклонилась вперед, пытаясь защититься, инспектор Макинтош, доложивший, что Джоунс «притворялся пьяным», когда его арестовали в бунгало миссис Фортескью, но «казался совершенно трезвым», когда его допрашивали в отделении, другие полицейские, которые, обыскивая бунгало, нашли сумочку миссис Фортескью с фотографией Кахахаваи, автоматический пистолет Томми, засунутый под подушку софы, кепку Кахахаваи, две перламутровые пуговки от белья Кахахаваи в ванной комнате и пустую коробку от пуль к пистолету тридцать второго калибра, завернутую в фальшивую повестку (последнее Джоунс спрятал под рубахой!).
Фальшивая повестка, словно нарочно, получилась эффектным материалом для зачтения в суде в исполнении Келли.
«Жизнь — это таинственное и волнующее приключение, — читал прокурор, — и все что угодно может стать захватывающим, если знать, с какой стороны на это посмотреть и что делать, когда момент настанет».
Очень многие считали, что Дэрроу большой артист, но я должен признать, что прокурор Джон К. Келли мог бы преподать урок другой любому гению сцены. Он представил огромную раскрашенную анатомическую схему мужского торса с отмеченным красным цветом путем прохождения пули, предъявил глянцевые фотографии пятен крови в бунгало, передал присяжным окровавленные полотенца, окровавленную одежду, чтобы они могли лично подержать все это в руках, и окровавленную простыню, и веревку и поблескивающую россыпь пуль и гильз.
На протяжении всего этого Дэрроу сидел на стуле в непринужденной позе, чертя что-то в блокноте или поигрывая карандашом, иногда он высказывал протесты, но почти ни разу не прибег к перекрестному допросу. Миссис Фортескью сохраняла высокомерный, бесстрастный вид, а вот Томми начал грызть ногти.
Последний свидетель Келли был неизбежен — Эстер Кахахаваи, мать Джо, что снова заставило Дэрроу возразить против ее присутствия на суде.
Когда темная, тоненькая и хрупкая седовласая женщина в просторном белом платье-халате подошла к свидетельскому креслу, Дэрроу встал, осторожно поднял обе руки, загородив дорогу, и повернулся к судье.
— Мы признаем, все, что имеет сказать свидетельница, — веско произнес он. — Мы знаем, что она — мать Джозефа Кахахаваи, что она видела его в то утро, когда он уходил... все что угодно...
Келли уже был на ногах.
— В зале суда присутствуют две матери, ваша честь. Одна из них — подзащитная, а у второй нет защиты — ее сын мертв. Мы считаем, что обеим этим женщинам следует предоставить возможность дать показания.
— Возражение снимаю, — мягко произнес Дэрроу, он сочувственно улыбнулся миссис Кахахаваи и освободил ей путь, вернувшись на свое место.
Голос у нее был тихий, расслышать его было трудно, но никто в зале суда не пропустил ни слова. Она практически не переставая плакала в платок все время, пока давала показания, многие зрительницы, даже богатые белые женщины, чьи симпатии были на стороне обвиняемых, плакали вместе с ней.
— Да, это была его рубашка, — сказала она, когда Келли со скорбным видом показал ей окровавленную одежду. — А это его носки. Его брюки... да. Да. Я как раз постирала их и пришила пуговицы.
