Смерть в конверте - Валерий Георгиевич Шарапов

– Понимаешь, какая удача! Старый коллектор проложен под Красной площадью прямо вдоль кремлевской стены! – запальчиво объяснял Ян. – С севера и с юга проход перекрыт решетками, которые охраняют легавые. Зато в центре к старому тоннелю примыкает новый, со стороны Арбата. И он не охраняется! Я не знаю, почему они про него забыли, но по нему можно пройти, миновав решетки, и нырнуть в кремлевский коллектор – я проверял!..

Борька слушал старого приятеля и оставался невозмутимым. Дескать, на кой черт мне сдались твои сложности? Лезть под землю, ползать по колено в дерьме, подставляться под пули кремлевской охраны…

Ян уловил его настрой и начал успокаивать:

– По территории Кремля, Боря, гулять вообще не придется.

– А как же ты собираешься брать музейные ценности?

– В том-то весь и фокус, что коллектор в некоторых местах проходит непосредственно под зданиями.

– Хочешь сказать, что сдвинув люк, можно вылезти прямо в музее?

– Именно, Боря! Но не в выставочном зале, конечно, а в одном из подвалов.

Это меняло дело, Борька преобразился. Но оставался один неразрешенный вопрос.

– Зачем же тебе понадобились мои кореша, если ты сам можешь спокойно попасть под Кремль со стороны Арбата?

– Спокойно не получится, Боря. Легавые патрулируют коллектор, я опасаюсь, что могу нарваться на патруль. Твои кореша нужны для того, чтобы двумя группами охранять вход в новый коллектор. С севера и с юга, понимаешь?

– А ты не так прост, чертяка! – хлопнул Борька Яна по плечу. – Ладно, давай подробно обмозгуем это дельце…

Около получаса они толковали у пустыря в проезде Соломенной Сторожки. Бобовник подробно излагал придуманный им план, Борька задавал наводящие вопросы, уточнял детали.

Расставаясь, обнадежил:

– Сегодня уже поздно. Завтра вечерком соберу корешей, потолкуем, думаю, послезавтра можно будет обстряпать дело. Значит, по дербанке[20] договорились? Моих две трети, твоя – одна.

– Зарубка[21], Боря.

На том и порешили. Договорившись о следующей встрече, разошлись в разные стороны.

* * *

Убрать опасного свидетеля Бобовник решил сразу, не откладывая в долгий ящик. «А вдруг Катька тоже меня узнала? – всерьез озаботился он справедливым вопросом. – Узнала, но виду не подала. Она ведь та еще сука… Хитрая бестия, знает, как маскироваться! Недаром окончила разведшколу…»

Разговор с Борькой закончился, когда вокруг уже стемнело, в окнах домов загорелся электрический свет. Субботние гулянки продолжались и вечером: отовсюду доносились пьяные крики, песни под гармонь или патефонные голоса любимых исполнителей.

Завернув во 2-й Астрадамский тупик, Ян не обнаружил ни одного фонаря. С трудом отыскав впотьмах заросшую хмелем калитку, он остановился, прислушался…

В проулке было удивительно тихо. О том, что он обитаем, напоминали только слабые огоньки, пробивавшиеся сквозь облетавшие кроны садовых деревьев.

Глаза понемногу привыкли к мраку. Сразу за палисадником с сиренью и жасмином Бобовник разглядел одноэтажный деревянный дом с резными ставнями. Света в окнах не было, стало быть, хозяева либо спали, либо отсутствовали. Возможно, отошли в баню или в сарай, который Ян приметил еще днем.

Просунув руку между штакетинами, он нащупал плоскую щеколду, подвинул ее и плавно приоткрыл калитку. Опять замер, прислушался…

Никого. Он проскользнул на участок, подошел к крыльцу, подергал старую почерневшую дверь. Заперто.

Тогда он решил осторожно прогуляться по тропке, что вела между яблонями в глубь участка. Однако, сделав несколько шагов, заметил впереди трепещущий лучик света. Кто-то шел ему навстречу.

Бобовник метнулся к ближайшему кустарнику, присел и на всякий случай нащупал рукоятку пистолета.

Через несколько секунд на тропинке появилась… Екатерина. Прихрамывая, в одной руке она несла ведро, в другой держала керосиновую лампу, еле-еле освещавшую пространство вокруг.

«Она! Ей-богу, она! Вот так удача!» – обрадовался бандит.

Пропустив девушку чуть дальше по тропе, он поднялся в полный рост и, бесшумно ступая, стал ее нагонять. На ходу вынул из-за пояса пистолет.

Нет, шуметь он не собирался. Сначала хотел ударить по голове, а потом придушить. Он уже убивал таким способом и сейчас почти не ощущал волнения. Напротив, душу обуяло удивительное по силе желание отомстить за унижение в партизанском лагере. За то, что Екатерина легко распознала его трусость и слабости характера, за брезгливый отказ знакомиться с ним.

Приблизившись к девушке, он замахнулся, чтобы нанести удар, но… совершенно неожиданно сам получил по запястью, да так сильно, что пистолет вылетел на землю, а боль прострелила аж до плеча.

Вскрикнув, он шарахнулся в сторону, пришибленно обернулся.

На тропе позади него, опираясь на костыль, стояла… еще одна Екатерина Лоскутова. В свободной руке она держала другой костыль, которым, видимо, и заехала ему по руке.

На шум обернулась та, что шла впереди, и приглушенно вскрикнула:

– Катя!

Бобовника охватил животный страх. Он в ужасе попятился, запнулся о кусты, упал.

– Вот мы и свиделись, фашистский прихвостень! – наступала на него, занося над головой костыль, какая-то из Лоскутовых.

Один удар пришелся по коленке, второй – по вытянутой вперед руке. Третья попытка не увенчалась успехом, потому что предатель пришел в себя, вскочил и, не разбирая дороги, помчался к калитке.

Спустя несколько секунд в саду снова установилась тишина. Лишь Дарья, прижавшись к родной сестре, тихо всхлипывала и что-то радостно шептала…

Глава восемнадцатая

Москва, 2-й Астрадамский тупик

сентябрь 1945 года

В дом сестры не пошли. Там было полно окон, да и старую дверь при желании любой сумел бы сломать с первой попытки. А баня была крепкой, надежной.

Пока Дарья топила печь и грела воду, Екатерина отыскала в кустах оброненный Бобовником пистолет, проверила его, спрятала в кармане шерстяной кофты. Потом ходила к колодцу – таскала неполные ведра.

Помывшись, сестрицы перекусили и, оставив гореть керосиновую лампу, устроились на диване. Сначала Катя рассказала об учебе в разведшколе, о партизанском отряде, о засаде в лощине, о том, как лишилась ноги, и о последующей своей жизни в крымском селе Кокташ.

Потом настала очередь Даши. Трагическая смерть отца Екатерину не удивила, равно как и то, что к его кончине приложила руку сестра. Она хорошо знала папашу, помнила его пьяные фортели и похмельное помешательство, потому и не осуждала Дашу. А вот то, что та сблизилась с Борькой Бутовским и стала едва ли не его сообщницей в темных делишках, Катю озадачило.

Однако Дашка с присущей ей детской непосредственностью объяснила:

– Так папаша меня продал Борьке за шесть бутылок водки. Продал вместе с баней. Да и пропала бы я без Борьки. Денег не