Ядовитое кино - Валерий Георгиевич Шарапов
Я, Рождественская Т. А. (Асташева), уроженка города Ленинграда, с малых лет ненавидела своего отца Всеволода Михайловича Качинского. Причиной тому было следующее:
В двадцатых годах у Качинского и моей матери актрисы Асташевой А. А. был бурный роман. Тогда мать жила в Москве и снималась в фильмах у Качинского, который в то время занимал пост помощника режиссера.
Когда Асташева сообщила Качинскому, что у него будет ребенок, тот бросил мою мать и лишил ее возможности продолжать сниматься в его фильмах. Мать вернулась в Ленинград, где поселилась у своей старшей сестры. Спустя некоторое время появилась на свет я. Спустя пять лет моя мать, которая больше не снималась в кино, а работала маляром на стройке, получила травму и осталась прикованным к постели инвалидом. Не имея возможности растить дочь, она отдала меня в детский дом.
Когда мне исполнилось четырнадцать, наш детский дом был эвакуирован в тыл. В 1945 г., после Победы, мне исполнилось восемнадцать, и я вернулась в Ленинград. От своей тетки Асташевой Юлии Александровны, которая все эти годы ухаживала за матерью, я узнала, что в блокаду, в феврале 1943 г., мать умерла от голода.
Именно тогда моя тетка рассказала мне историю моего появления на свет, и я узнала, что мой отец не кто иной, как ставший уже знаменитым режиссер Качинский. Именно тогда я решила поквитаться с отцом за наши сломанные судьбы. Кроме того, я была уверена, что добьюсь того, что не удалось сделать моей матери, – стану великой актрисой.
В том же 1945 г. я поступила во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Спустя два года, будучи студенткой, вышла замуж за народного артиста СССР актера Петра Рождественского и взяла фамилию мужа. В 1948 г. мы развелись.
После окончания учебы я снялась в нескольких фильмах, но до сей поры не играла главных ролей. В декабре 1949 г. я попала на пробы и получила главную роль в новом фильме, который должен был снимать мой отец. Качинский определенно заметил мою схожесть с матерью, возможно, именно это стало причиной столь внезапного моего успеха. О том, что я его дочь, Качинский не знал. Более того, он всерьез увлекся мной и заваливал подарками. Сулил большое будущее, что вызвало во мне еще большую ярость. Тогда-то у меня и созрел план убийства. У неизвестного мне человека я купила банку белкового яда рицина и стала ждать удобного случая.
Мы прибыли в Псков для продолжения съемок и поселились на территории бывшего монастыря. Качинский буквально преследовал меня и как-то раз поведал о своей прошлой связи с актрисой Марианной Жилиной, которая тоже должна была сниматься в его новом фильме. Качинский заявил, что, несмотря на то, что они расстались, Марианна продолжает писать ему любовные письма. Я попросила Качинскоко показать мне эти письма, и он с легкостью мне их отдал.
Именно Марианну, которая считала меня любовницей Качинского и ненавидела меня, я решила обвинить в убийстве отца. Я решила убить ее и инсценировать самоубийство моей так называемой соперницы. В тексте письма Марианны я отыскала подходящее место и, обрезав лист, получила нечто похожее на предсмертную записку – «все кончено, я ухожу навсегда. М. Ж.». Отметив также то, что все письма, которые так неосмотрительно вручил мне мой отец, имеют одинаковые конверты с марками, на которых изображен русский полководец Кутузов, я решила этим воспользоваться.
В вечер накануне убийства, когда отец собрал нас в фойе общежития, у него случился приступ изжоги. Это случалось с ним часто, в таких случаях, как правило, помощница отца Софья Горшкова готовила ему содовый раствор. В тот раз отец выпил раствор, а Софья забыла пачку с содой на окне. Я поняла, что долгожданное время пришло.
Когда собрание закончилось и все разошлись, я задержалась и подсыпала яд в пачку с содой. После этого я бросила под батарею один из пустых конвертов с Кутузовым и поспешила в комнату к Жилиной. Марианна, как того и следовало ожидать, встретила меня грубостью. Я же лишь пожала плечами и спросила, не она ли обронила в фойе конверт. «Какой еще конверт?» – поинтересовалась Жилина. «С портретом Кутузова на марке», – сказала я. Когда Марианна побежала в фойе, я наведалась к актеру Семину и вызвала его в коридор. Как я и полагала, Марианна посчитала, что отец обронил в фойе одно из написанных ею писем, поэтому тут же поспешила его забрать. Когда Марианна возвращалась к себе, она прошла мимо нас с Семиным. Так я обзавелась свидетелем, который подтвердил, что именно Марианна могла подсыпать в пачку с содой яд. Вторым свидетелем возвращения Марианны, естественно, стала я.
Расставшись с Семиным, я вышла из здания общежития и спрятала банку с рицином в старом сарае, как потом вышло, не зря. На следующий день отца снова донимала изжога, и Горшкова вновь сделала ему раствор
