Ирина Глебова - Капкан для призрака
– Лизонька, я тебе все объясню… – Потом повернулся к Петрусенко, достал из кармана красивый, остро отточенный карандаш, подвинул к себе салфетку. – Викентий Павлович, смотрите! Вот замок – само строение, двор, стена вокруг… Он стоит высоко, но место почти плоское и в одну сторону сначала слегка понижается. С другой стороны – обрыв, там не подойти. Главные въездные ворота – здесь, хорошо видна старая мощеная дорога, похоже – брусчатка. Но она идет недолго, резко обрывается в ущелье. Наверное, был какой-то обвал, в земле появилась трещина, разошлась…
– Да, – кивнул Петрусенко и бросил взгляд на Эльзу. – Местная легенда об этом говорит… Значит, и с этой стороны к замку не подойти? А тем более не проехать?
– Нет, – убежденно покачал головой Ермошин. – Но кое-что я все-таки увидел! В одном месте, от стены, начинается тропинка. Она узкая, но, по всей видимости, не заброшенная! А то ведь заросла бы, и я с высоты не смог бы ее разглядеть.
– Покажи, где? – быстро склонился над рисунком Викентий Павлович.
Сергей провел тоненькую черточку от изображенной на салфетке стены.
– У самой стены, – пояснил он, – идет узкая безлесая полоса. Потому я и сумел заметить эту тропу. Дальше она уже уходит под деревья, на склон.
– Можешь сориентироваться – какой это склон?
– А я сразу сориентировался, – улыбнулся авиатор. – Знал, что вы спросите!.. Тот самый, который опускается в долину между Карлсруэ и Баден-Баденом. Когда поедем домой поездом, я вам точнее покажу.
– Я поражаюсь, Сергей! – воскликнула Эльза. – Как ты сумел так много разглядеть? Ты ведь управлял аэропланом! А я ничего этого не заметила!
– У меня большой опыт, – ответил Ермошин. – И потом, я ведь знал, зачем лечу, потому и наблюдал – специально. А ты просто наслаждалась полетом и видами сверху!.. Она молодец! – Он повернулся к Викентию Павловичу и Людмиле. – Совершенно не боялась! Хочет еще летать!
– Очень хочу! – Эльза обвела всю компанию счастливыми глазами. – И не только пассажиркой… Мне кажется, у меня бы получилось… самой…
– Вот это да!
Ермошин смотрел на девушку почти ошеломленно, но Викентию Павловичу показалось, что в его взгляде все-таки больше другого чувства – восхищения…
Петрусенко долго размышлял: посвящать в свои догадки и дальнейшие планы комиссара Эккеля? Думал об этом в поезде, возвращаясь в Баден-Баден, думал, прохаживаясь после обеда по аллеям пансионата. И решил: пока не стоˆит! Конечно, комиссар – это местная полицейская власть, скрывать от нее факты преступления – тоже своего рода преступление закона. Сам Петрусенко относился к полицейской службе с большим уважением. И все же решил до поры до времени промолчать. Дотошность и рвение немецких полицейских чиновников он хорошо знал. А сейчас главное – не спугнуть фальшивомонетчиков, взять их тепленькими, прямо на месте преступления! Но еще важнее – не упустить главаря. Тем людям, в замке, легко будет скрыться в горах, в густых лесах – стоит лишь почуять опасность! Но лже-Замятину уловить эту опасность еще легче, поскольку сам он неизвестен, невидим – и настороже! Скроется, исчезнет, растворится – как уже было раньше… Нет, действовать придется очень осторожно, и скорее всего – самому. Полицию он подключит на последнем этапе. Пусть комиссару Эккелю станут утешением лавры победителя! Поймать неуловимых фальшивомонетчиков – это ли не настоящая слава!
Вечером в пансионат пришел крестьянин Курт Пфайер – отец Греты. Теперь, когда девушка вновь начала работать, ее постоянно приходили встречать или братья, или сам отец. Иногда, правда, за девушкой заезжали соседи по деревне, работающие в городе возчиками. Сама она боялась возвращаться в сумерках той страшной для нее дорогой. Когда-нибудь этот страх пройдет, думал Викентий Павлович, но случится это еще не скоро… Грета была бледна и печальна – о Гансе не было никаких известий. Девушка, как и все вокруг, считала, что он скрывается, потому что, защищая ее, убил мерзавца Лапидарова. У Викентия Павловича, знающего, что происходило на самом деле, были на этот счет свои соображения. Но он не посвящал в них никого, кроме жены. Люсе же сказал, о чем думает:
– Лапидарова Ганс не убивал, но ведь он ушел с работы неожиданно и именно в близкое к нападению время. А потом исчез… Думаю, все это было подстроено. А раз так – парню угрожает опасность. Если он вообще жив…
– Где же он в таком случае может быть? – испуганно спросила Люся.
– Есть у меня соображение… Если жив – только в замке!
…Увидев отца Греты, Викентий Павлович подошел к нему.
– Господин Пфайер, у меня к вам просьба. У вас, наверное, есть упряжная лошадь и телега? Я так и думал! Сдайте мне их в аренду – ненадолго, дня на два-три. Думаю, за это время я управлюсь… И так, чтоб без особой огласки.
Крестьянин знал от дочери, что этот постоялец пансионата – русский полицейский и что он сотрудничает с местной полицией, расследует то дело, которое связано и с нападением на Грету. Немного подумав, он кивнул головой.
– Вот и хорошо, – обрадовался Петрусенко. – Завтра утром я приду к вам в деревню, там все окончательно решим!
Рано утром Викентий Павлович пришел на кухню, когда Анастасия Алексеевна и Грета еще только готовили завтрак для постояльцев. Он попросил что-нибудь по-быстрому перекусить, и пока ел, расспросил Грету, как найти их дом. Ему хотелось прогуляться пешком – день начался чудесно, обещал быть теплым, солнечным. Но время поджимало, потому он нанял экипаж и поехал в деревню Лиденбах. Отец Греты уже поджидал его, кивнул двум сыновьям-подросткам, и те вывели из конюшни небольшую бочкообразную лошадку, умело запрягли ее в телегу. Викентий Павлович еще вчера отметил, что Курт Пфайер приблизительно его роста и комплекции.
– Герр Пфайер, – попросил он с улыбкой, – если я сяду на эту телегу вот в этой одежде, – показал на свой летний светлый парусиновый костюм, – как вы думаете: я буду привлекать к себе внимание?
– О да! – Крестьянин тоже улыбнулся.
– Вот видите! А мне нужно быть как можно незаметнее… Я должен превратиться в вас – образно говоря! Потому попрошу арендовать мне вместе с телегою, лошадью еще и что-то из вашей одежды.
Курт Пфайер кивнул понимающе и пригласил русского господина в дом. Минут через пятнадцать Петрусенко появился полностью преображенный: просторные брюки, заправленные в сапоги, куртка без рукавов на кожаной шнуровке, рубаха ручной работы, шляпа… Немецкий бюргер, да и только! Он попросил еще положить на телегу мешок с нетяжелым грузом, запрыгнул, свесив через борт ноги, и дернул вожжи. Лошадка спокойно потрусила по деревенской улице…
Поехал Петрусенко не в сторону города: за деревней свернул еще на одну грунтовую дорогу, а уже по ней выехал к предгорьям, на дорогу, которая, закручиваясь серпантиновой лентой, поднималась вверх. Именно она огибала тот холм, по которому спускалась незаметная тропа от стены замка Альтеринг. Если, конечно, Петрусенко и Ермошин не ошиблись в своих расчетах. Викентий Павлович очень надеялся, что они не ошиблись!
Этот путь нельзя было назвать оживленным. Изредка попадался встречный транспорт – подобная же телега, экипаж или велосипедист. Еще реже кто-то обгонял неторопливо идущую лошадку Викентия Павловича. Чаще всего отрезок пути – от одного поворота до другого – был пустынен. Именно на это и рассчитывал Петрусенко: он отпустил вожжи, давая лошади медленно тянуть телегу, а временами даже пощипывать по бокам траву. Сам же внимательно осматривал правый, уходящий вверх склон, почти от самой дороги поросший густым кустарником – терном, тисом, барбарисом. Каждый небольшой просвет между густо переплетенных ветвей внимательно осматривал. Несколько раз нырял в заросли, стараясь разглядеть – не начинается ли там чуть заметная тропа. Однажды, когда он выходил из зарослей к оставленной на дороге телеге, увидел встречный транспорт. Пришлось сделать несколько как бы неловких движений, поправляя пояс брюк, и принять смущенный вид: что, мол, тут поделаешь – приспичило… Иногда, углядев подозрительную прогалину в зарослях, Викентий Павлович останавливал телегу, начинал ощупывать оси на колесах или осматривать копыта лошади – пережидал идущих или едущих навстречу людей. Вот таким манером он медленно продвигался по дороге, которая все еще поднималась вверх. Солнце уже хорошо припекало, Петрусенко снял куртку, положил на телегу. Он знал – скоро дорога повернет на уклон, идти станет легче. Но его это не слишком радовало, поскольку его поход пока еще не принес результата. И все чаще ему казалось: а вдруг они с Сергеем ошиблись, вдруг та тропа поворачивала не на этот склон?..
Впереди дорога скрывалась за крутым отрогом. Но, еще не дойдя до поворота, Викентий Павлович уже наметанным глазом углядел еще одну прогалину в кустарнике. Он натянул вожжи, лошадь тут же охотно стала. Набросив куртку, Петрусенко пробрался сквозь переплетение колючих ветвей и сразу же увидел тропку. Она уходила вверх, но немного дальше тянулась неширокая плоская терраса с мощным, вывернувшим наружу корни буком. Тропинка была узенькой, но заметной. «По ней явно ходят – постоянно!» – с волнением подумал Викентий Павлович. И тут же быстро выкарабкался обратно на дорогу, на всякий случай красноречиво теребя ремень. Но вокруг было все так же безлюдно, его лошадь меланхолично щипала траву у обочины. Он вспрыгнул на телегу, поехал дальше, за поворот и еще немного вперед. Только там Петрусенко остановился, обмотал вожжи вокруг большого валуна и опять полез в почти непроходимые заросли. Там, скрытый кустарником, он вернулся назад, к замеченной им тропе… Конечно, трудно было предположить, что именно в это время сюда подъедут те, кого он выслеживает. Но Петрусенко хорошо знал, как щедра жизнь на вот такие, труднопредположимые неожиданности! Потому и предпочел, чтоб его телега, если уж ей суждено стоять на виду, то стояла бы не у этого самого подозрительного места…
