Судебный дознаватель фараона - Анна Трефц
Гормери присел рядом, стараясь не замечать ужасный смрад. Он взял ювелира за руку, заставил посмотреть не себя.
— Господин Хепу, почему вы решили, что это ваша дочь?
— Да вот же, вот! Я был против. Татуировка, у нас не принято… а она только посмеялась… она сказала, что это красиво…
Дрожащей рукой ювелир указал на небольшой рисунок на правом запястье мертвой девушки, который Гормери до этого не заметил. Татуировка, сейчас расползшаяся и утратившая четкость, все еще была знаком бога Хонсу: серп луны под диском солнца.
Гормери подавил в себе раздражение. Ведь он же спрашивал всех в семье ювелира, и самого его спрашивал, что они знают о знаке, начертанном поверх стихов писца Менну на том свитке, который он нашел в ее комнате. И все смолчали как один. Отец, его жена, служанка… Они все скрыли от него правду? Но почему? Ладно, уже бессмысленно укорять их всех. Теперь надо просто закончить дело. Он сжал пальцы вокруг руки ювелира и спросил с нажимом:
— Вы уверены, что это ваша дочь? Еще раз посмотрите внимательно.
Тот послушно уставился на тело. Гормери терпеливо ждал.
— Ну… — наконец изрек несчастный отец, — кроме татуировки в ней ничего нет от моей Неферет.
— Чего вы не видите?
Хепу опустил глаза и пробормотал:
— Могу ли я говорить такое… Здесь…
«Еще как можешь, ослиное ты дерьмо!» — возмутился про себя Гормери, которому уже надоело, что этот хитрый мужик постоянно водит его за нос. Но вслух он кротко ответил:
— Именно здесь все совершенно уместно. Вы же понимаете, по какому поводу мы тут собрались.
— Да… — еще немного подумав, он все-таки произнес, — У моей девочки под левой грудью была родинка. А тут…
В наступившей тишине он, вдруг спохватившись, затараторил:
— Я ее с локона юности видел. Купал в детстве. Ну… вы же понимаете…
И Хепу разразился рыданиями, видимо, окончательно осознав, что этот смердящий труп действительно может быть его любимой дочкой.
— Это она… моя Хенуттаве, — тощий мужчина в несвежей набедренной повязке упал рядом с Хепу на колени и без всякой брезгливости положил руку на грудь утопленницы, — А я и не чаял, что найду ее! Слава великому Амону. Уж как я молился, как молился! Спасибо возлюбленная бога нашего Мут! Спасибо, что вернули мою девочку домой!
Мужчина заплакал. Ювелир уставился на неожиданного соперника в удивлении. Гормери же дал тому выпустить эмоции и только потом спросил:
— Почему вы решили, что она ваша дочь?
— Да как же! — он поднял на них заплаканное лицо, с растекшейся черной подводкой, — Вот видите, татуировка на ручке. Уж как я ругал ее, когда увидел. Мы люди простые. Я пекарь, и дочка моя Хенуттаве со мной работала. А она вдруг сказала, что теперь это красиво. И вот эта родинка в виде Сопадет на плече. Мы ведь и назвали ее в честь великой заступницы Изиды. Как выскочила из матери своей, ныне тоже покойной, как закричала, повитуха сразу на эту звезду мне указала. Предрекала, что ребенок необычный и путь его земной будет не таким как у всех. Кто ж знал, что так вот…
Сопадет Древние Египтяне называли звезду Сириус, которая считалась небесным воплощением богини Изиды и была тесно связана с разливом Реки.
Мужчина опять залился слезами.
— Так что же… это не моя Ноферет? — не то удивился, не то обрадовался Хепу.
— Моя! Моя! — настаивал рыдающий пекарь.
Тогда ювелир поднялся на ноги, еще раз оглядел мертвую девушку и, сделав для себя жизнеутверждающий вывод, приободрился. С тем и пошел с причала.
Гормери тоже поднялся на ноги, давая возможность побыть нечастному отцу наедине с мертвой дочерью.
— Странно, да? — Тамит снова оказалась рядом. Да так близко, что он едва сдержался, чтобы не отпрыгнуть от нее на положенный для воспитанных людей локоть.
— Ты о чем?
— Ты так долго разглядывал татуировку на ее запястье!
— А ты уже видела что-то похожее?
— Да, но за информацию я требую услугу.
— Что⁈ Ты пытаешься торговаться со следствием? Ты хоть понимаешь, что тебе за это грозит?
— Бла-бла-бла! Много-много лет на каменоломнях в Куше. Ты уже меня туда посылал, помнишь?
— Тамит! Я ведь могу не быть таким добрым!
— А у меня может память отказать. Выбирай!
Они сверлили друг друга взглядами довольно долго. За это время маджои подняли несчастного отца и увели с причала. Гормери стиснул зубы, он не мог позволить гневу одержать верх в его сердце. Да, самое простое сейчас заковать наглую девчонку в цепи и действительно отправить в каменоломни. Уж больно дерзкая. Но какая ему от этого польза? Да и хочет ли он того? Увы, но сердце жителя Хемит не камень. Оно не умеет думать разумно, даже если бьется в теле дознавателя. Писец кебнета тоже человек и думает пылким сердцем, сердцем полным сострадания к людям. Вообще к людям, а не к одной конкретной девице. К тому же такой наглой.
— Ладно, чего ты хочешь?
Мог бы и не спрашивать. У нее и так на лице все написано.
Что она и озвучила:
— Хочу и дальше помогать тебе в расследовании. Тем более, что моя информация может быть для тебя интересной!
— Как ты себе это представляешь? Ты даже не маджой.
— Ты скажи! Ты ведь у нас писец кебнета!
Гормери потер виски. У него голова разболелась. До чего же приставучая!
— Хорошо. Я позволю тебе быть рядом. Но только на правах помощника!
— Правда⁈ — ее глаза вспыхнули восторгом.
Гормери невольно скривился и подтвердил:
— Обещаю.
— Вот здорово! И я смогу ходить с тобой везде и всюду. И преступников задерживать?
— Твои права и обязанности мы обговорим чуть позже. А теперь выкладывай.
— Ну… если так посудить, такую вот татуировку на запястье я видела и раньше. Но это же такое место, которое обычно прикрывают браслетами.
— И где же ты видела татуировку? На чьих руках?
Она задумалась, посмотрела на высокое голубое небо, потом опустила взгляд на серое тело под ним, вздохнула:
— Много где. Торговцы на рынке, девушки из Школы супруг бога, танцовщица на площади. Я раньше не задумывалась, что это.
Гормери пошел прочь. Похоже, Тамит опять обвела его вокруг пальца, и теперь
