Дж. Джонс - Пустое зеркало
— Но кто этот враг? — спросил Гросс. — Ведь сержант Тод всего лишь исполнитель. Марионетка. А кто дергает за ниточки?
— А вот это, господа, вам предстоит раскрыть. И должен вас предупредить, вы вышли на опасную тропу. Хищник, на которого вы охотитесь, один из самых могущественных сановников в империи. Дункан больше не сможет вас защитить, не поможет и этот художник со своей бандой головорезов. Вы должны ударить, и быстро, иначе все будет потеряно.
Покинув дворец, они двинулись по Ринг-штрассе. Мостовая вся была заполнена конными экипажами, среди которых изредка возникали нелепые автомобили, пугающие лошадей. Люди спешили по своим делам. Вертен считал, что сейчас им ничто не угрожает. Тод вряд ли осмелится здесь напасть. Если он, конечно, существует на самом деле, этот сержант Манфред Тод. Да они и вооружены. Эрцгерцог приказал вернуть им пистолеты. В руках у Вертена была его трость.
— Интересный человек эрцгерцог.
— Да, — отозвался Гросс, но не сразу, а пару секунд подумав. — Беседовал он с нами весьма откровенно. К тому же у него подают прекрасный кофе.
— А как вы оцениваете то, что он сказал?
— Правдоподобно.
Вертен остановился.
— Ладно вам, Гросс. Не тяните.
— Я размышляю, Вертен. Вы заметили, что среди других наград на груди Франца Фердинанда есть и орден Золотого Руна?
Вертен не особенно присматривался, но знал, что все эрцгерцоги дома Габсбургов автоматически становятся кавалерами этого ордена.
— А помните, что говорил Крафт-Эбинг о кодексе этого ордена? — спросил Гросс.
— Да, — согласился Вертен, — дела с мадьярами можно было счесть предательством. Но это мог быть не только Франц Фердинанд, но и любой из пятидесяти членов ордена.
Гросс кивнул:
— Конечно, конечно. — Он взял руку Вертена, побуждая его двигаться дальше. — Крафт-Эбинг нам также поведал, что кронпринц страдает сифилисом, хотя в тот момент у него наступила в болезни ремиссия. А что бы случилось, если бы он стал императором, а болезнь обострилась?
— Трагедия, — ответил Вертен. — И для империи, и для дома Габсбургов.
— Вот именно. Так что этот могущественный сановник мог устранить Рудольфа не только и не столько по причине предательства, а чтобы избавить страну от императора-сифилитика.
— Но это не могло быть безразлично также и Францу Фердинанду.
— Да, — ответил Гросс. — Но относительно этого человека у меня есть некое чувство, что он невиновен. Мы, криминалисты, в своих выводах должны полагаться лишь на объективные факты. Но порой следует доверять и интуиции. А моя подсказывает, что эрцгерцог — достойный порядочный человек. И слухи, которые ходят о нем при дворе, лживы. Он, конечно, знает, кто заказчик всех этих убийств, но справиться с этим человеком ему не под силу. Во всяком случае, пока. Поэтому он хочет, чтобы мы ему помогли. А это означает, что враг действительно могущественный. И я принял его совет серьезно. Мы должны ударить прямо сейчас, рискнуть всем.
Гросс вытащил из кармана часы, посмотрел, сколько времени, и прибавил шаг.
— Пойдемте, Вертен. Нам нужно поторопиться. Мы должны быть там до одиннадцати.
— Где, Гросс? И почему до одиннадцати?
— Потому что в этот час заканчивается регистрация на аудиенцию с монархом.
— Гросс, вы в своем уме? Неужели вы серьезно намерены?..
— Мы с вами подданные императора, Вертен. Вы и я. Честные люди. Поэтому, как и остальные пятьдесят миллионов подданных, имеем право на личную аудиенцию с Францем Иосифом.
Глава двадцать вторая
Место, куда они направлялись, называлось Гофбург. Это была одновременно крепость, правительственная резиденция и частный дом. Здания, сооруженные на этой территории в течение шести столетий, представляли собой музей под открытым небом, экспонирующий разнообразие стилей, от готики и ренессанса до барокко и неоклассицизма. В Гофбурге располагались апартаменты императора, Государственная канцелярия, Императорская библиотека, Зимняя школа верховой езды и множество апартаментов, где жили члены семейства Габсбургов, малоизвестные эрцгерцоги и эрцгерцогини, а также министры на пенсии и несколько тысяч слуг (для них были отведены тесные жилища под крышей), которые, торопливо двигаясь по задним черным лестницам и коридорам, поддерживали жизнь в этом миниатюрном городе.
Вертен и Гросс вошли в Михайловские ворота, ведущие к старейшему участку дворцового комплекса, Швейцарскому дворику, построенному в конце тринадцатого века. Над красно-черными воротами Швейцарского дворика был помещен символ ордена Золотого Руна, поскольку за ними размещалось Императорско-королевское казначейство, где были собраны легендарные сокровища ордена, включая копье, которым проткнули Иисуса на кресте. После разделения в 1794 году дома Габсбургов на австрийскую и испанскую ветви для перевозки этих сокровищ из Бургундии (чтобы они не остались у французов) потребовалось три года и тридцать повозок.
В крыле, перпендикулярном Швейцарскому дворику, находилась Императорская канцелярия, где работал Франц Иосиф. Габсбурги были суеверны. Новый правитель не желал жить в той части Гофбурга, где обитал его предшественник. Поэтому при смене власти неизменно следовали переезды. Императрица Мария Терезия располагалась в апартаментах, выходящих на внутренний дворик крыла Леопольда. Ее сын, Иосиф II, поселился на противоположной стороне того же крыла. Франц II выбрал самый старый участок, Швейцарский дворик, а его сын Фердинанд, страдавший эпилепсией и слывший у венцев простаком, переехал обратно в крыло Леопольда. Теперь его Племянник Франц Иосиф выбрал себе резиденцию в здании Государственной канцелярии, чего до него не делал ни один император.
Изучение прошлого Вены было для Вертена любимым занятием. Оно ему никогда не наскучивало. Но сейчас эти возвышающиеся над ним величественные старинные здания как будто шептали сверху, предупреждая ничего не тревожить и не залезать в их тайны.
Они поднялись по ступеням к главному входу.
— Что вы намерены ему сказать? — спросил Вертен.
— Пока не решил, — ответил криминалист. — Полагаю, у нас будет время это обсудить после регистрации.
Гросс оказался прав. Они были последними в очереди на разговор с императором на этот день, поэтому ожидание предстояло долгое. Молодой адъютант записал их фамилии, бросив на Гросса скептический взгляд, когда тот в качестве причины аудиенции назвал желание поблагодарить императора за назначение на должность заведующего кафедрой в университете Буковины.
Они сели на неудобную мраморную скамью у дальней стены большой, изысканно обставленной гостиной. Своей очереди к императору ожидали шестьдесят человек, среди которых были представители почти всех слоев венского общества, разумеется, за исключением женщин, — от молодого щеголя в бледно-голубом сюртуке и желтом жилете до грузного бюргера с бакенбардами, в потрепанном коричневом шерстяном костюме, явного пьяницы.
Вертен, как все венцы, знал историю о Франце Иосифе, когда он, будучи еще почти мальчиком, сел на трон в трудном 1848 году. Тогда толпы демонстрантов требовали демократических реформ, но он их отверг, пошел на кое-какие уступки и те позднее взял обратно. Франц Иосиф был настоящим Габсбургом, свято верящим в монархию и презирающим глас народа. В конце концов ему все же пришлось даровать этому народу конституцию и учредить парламент, но все это носило декоративный характер. Даже Венгрии после Австро-Венгерского соглашения 1867 года[53] было дозволено больше демократии.
Вертен, как и каждый гражданин империи, знал, что реальная власть по-прежнему находится в руках Франца Иосифа и его ближнего окружения. Император при любой возможности стремился ограничить власть парламента, тем более что параграф 14 конституции позволял в случае чрезвычайных ситуаций переходить к прямому правлению. Закон о всеобщем избирательном праве для мужчин — не говоря уже о женщинах — постоянно откладывался в долгий ящик. Но вот этими аудиенциями с народом, устраиваемыми два раза в неделю, престарелый император очень гордился, выдавая их за образец демократии. Эти беседы «с глазу на глаз» (по-немецки Angesicht zu Angesicht sehen) длились не больше нескольких минут, однако служили клапаном для выпускания пара. В конце концов, зачем вообще людям парламент, если каждый может поговорить с императором лично, когда захочет?
Франц Иосиф, слывший в Европе самым знаменитым бюрократом, управлял своей империей лично. Вставал в пять утра и работал до восьми, встречаясь с министрами. В полдень обедал и продолжал работать дальше, часто засиживаясь глубоко за полночь. Из развлечений у него был лишь летний отдых на горном курорте да периодические встречи со своей пассией, актрисой Бургтеатра, которую венцы называли «та самая Шратт».[54]
