Николай Анисин - Кремлевский заговор от Хрущева до Путина
Первые шаги премьера Павлова вызвали скрежет зубов у разбогатевших жуликов. Ими прикормленная либеральная пресса подняла вой: как мерзопакостен новый глава правительства. Президент Горбачев действия премьера публично не одобрил, но и не осудил. И в июне 1991-го Павлов вынес на обсуждение в Верховный Совет СССР ряд новых мер по наведению порядка в стране — подчинить Кабинету министров налоговую службу, запретить самодеятельность банков республик, создать единый союзный центр по борьбе с коррупцией и воровством чиновников. Затребованное Павловым постановление Верховный Совет с молчаливого согласия Горбачева не принял.
Ни у Президента СССР Горбачева, породившего разжиревшее жулье, ни у союзного парламента, где доминировало лобби этого жулья, проект Павлова — проект пресечения воровства и рыночных реформ без обнищания абсолютного большинства граждан — поддержки получить не мог. И вот — 19 августа 1991-го. До сего дня трезвомыслящий реформатор-экономист Павлов политического покровительства не имел. А теперь?
Я, прихватив сигарету, снова подался на балкон. Вид на всю в зелени улицу Одессы шевеление моих мозгов о событиях в Москве не застопорил. Угу, Горбачев заключен на шикарном курорте. Ого, у присвоившего себе всю власть ГКЧП — благие намерения. Ей-же-ей, ему, органу с чрезвычайными полномочиями, можно силой свершить все потребное стране: дрожите сепаратисты, воры и противники здравых экономических преобразований Павлова.
Но решающее слово в ГКЧП за марионетками Горбачева: Янаевым, Крючковым, Язовым. А они всерьез ли замахнулись покончить с горбачевской политикой и осуществить заявленные благие намерения? Им дано действовать умело и жестко?
Год назад мне, еще как спецкору придворной "Правды", довелось иметь дело с заместителем председателя Одесского облисполкома. Его телефон сохранился в моей записной книжке, и я ему позвонил: а не удостоите ли вниманием отпускника? Он радушно меня принял — с коньяком, шоколадом и сыром. Под звон рюмок выяснилось: явление стране ГКЧП деятелям областной власти — по нраву.
— Бестолочь Горбачев, — заметил мой чиновный собеседник, — давно всем опостылел. Товарищи, которые отгородили его от нас в Форосе, — просто молодцы. И в их обращении к народу все правильно сказано.
Я полюбопытствовал: какие директивы поступили от ГКЧП в обком и облисполком Одесской области. Оказалось — никакие. Государственный комитет по чрезвычайному положению есть, а инструктажа по чрезвычайным мерам и, соответственно, шагам новой политики — нет. Странно.
В кабинете зампреда облисполкома я накрутил номер телефона редакции "Дня" — на предмет: будем ли мы работать на ГКЧП и не надо ли мне срочно возвращаться в
Москву? Главного редактора Проханова на месте не было. Меня соединили с ответственным секретарем Нефедовым. Он сказал:
— На планерке сегодня утром постановили: никого из отпуска не отзывать. Ангажемента от ГКЧП мы не получили. Если ребята-гэкачеписты вздумают с нами подружиться — шлепнем тебе телеграмму по твоему адресу в Одессе.
Мне оставалось вернуться из облисполкома в гостиницу, переодеться и двинуть на пляж.
Ах, Одесса… Три следующих дня я, заслуживший отдых, наслаждался всем, чем можно было насладиться в жемчужине у моря. Но при всем том в телевизор заглядывал. Новости с экрана чем дальше, тем больше навевали у меня скепсис к творцам чрезвычайной политики и, в конце концов, склонили к выводу: ГКЧП — эта акция спецслужб Запада. Что основания давало для такого вывода?
Первое. В ночь с 18 на 19 августа гэкачеписты ввели в мирно спавшую Москву танки и бронетранспортеры — наступательные боевые машины. Им не кого было атаковать. Цель ввода бронетехники — лезло мне в голову — вызвать раздражение рядовых москвичей. Вот вам — пробки на дорогах, вот — покореженный гусеницами асфальт на ваших улицах, вот — рев двигателей под окнами. Как всем тем не возмутиться?
Второе. Кайф на жульничестве словившим в горбачевскую перестройку ГКЧП с его благими намерениями — противен. Центром притяжения всех недовольных гэкачепистами в Москве стал дворец Верховного Совета РСФСР на Красной Пресне. А его не взяли в кольцо бойцы милиции и внутренних войск — кому-то надо было, чтоб там визжала толпа.
Третье. Стадо баранов во главе со львом сильней стаи львов во главе с бараном. Дабы толпа богатеев-жуликов и шизанутых интеллигентов-демократов у Верховного Совета что-то из себя представляла, ей надобен был лев — с триумфом победивший в июне на выборах Президента РСФСР Борис Ельцин. Но члены ГКЧП не приказали взять его ночью из постели и обособить с бутылками водки на закрытой от всех даче. Ельцин беспрепятственно прибыл на Красную Пресню, воодушевил толпу, влез на окруженный ею танк и прочитал указ: ГКЧП — вне закона и всем Вооруженным силам СССР подчиняться Президенту РСФСР. Кто-то был заинтересован в том, чтоб Ельцин предстал в стране и мире как победитель гэкачепистов.
Четвертое. 21 августа, после того, как трое хулиганов из толпы у Верховного Совета, напав на бронетранспортеры, невзначай погибли, ГКЧП не отдал приказ разогнать толпу, а сам себя упразднил. И направил одного из своих членов — Крючкова — в Форос каяться перед Горбачевым. Кем-то было установлено главным гэкачепистам: играйте в чрезвычайщину до первой крови.
Пятое. Цензура на телевидении, целиком подконтрольная ГКЧП, за три дня его существования не пропустила ни одного укола лично Горбачеву и позволила показать героическое восхождение на танк Ельцина, восставшего своим указом против гэкачепистов. Кому-то выгодно было, не заплевывая паскудного Горбачева, выдвинуть в центр политической сцены беспринципного авантюриста Ельцина. Так кто же и с какой целью поставил спектакль под названием "ГКЧП"?
У моря, у теплого моря в Одессе я вспомнил прохладный московский Цветной бульвар. Прогуляться по нему весной 1991-го меня пригласил полковник Главного раз- ведуправления Генштаба. Ему, как он выразился, русскому хохлу, глянулась моя статья "Шлях во тьму" — о сепаратизме на Украине — и он надумал просто так мне посодействовать. Полезной, по его словам, для политического журналиста информацией.
В начале восьмидесятых, узнал я тогда на Цветном, загадочная смерть настигла трех сотрудников внешней разведки Комитета госбезопасности СССР. Самый известный из них — тележурналист Каверзнев. Причина гибели всех троих — талантливое исполнение своих обязанностей. Они добыли списки иностранной агентуры влияния в СССР, инструкции ей последних лет и схемы ее финансирования. Наградой разведчикам от руководства КГБ во главе с Андроповым стала отрава — в расцвете сил их отправили на тот свет одного за другим.
Шагавший рядом со мной по Цветному бульвару человек с удостоверением полковника ГРУ нисколько не походил на сумасшедшего. Рассказ его выглядел логично. Но — и нереалистично.
Деньги на подрыв СССР изнутри, далее просветил меня полковник, Запад начал выделять еще при Сталине. Но при нем вербовка агентов шла туго — весь почти аппарат управления был идейно предан нашему государству.
Все изменилось с возвышением Хрущева. Он не только реабилитировал казненных до войны врагов народа, но и насадил протекционизм их детям и внукам. Те толпою жадною полезли к подножью трона — сделались референтами, советниками и консультантами в ЦК КПСС и Совете министров. Потомки репрессированных ненавидели СССР за сокрушение в нем своих дедов и отцов и составили ядро "пятой колонны" в Советском государстве.
Абсурд в политике и экономике при Хрущеве и Брежневе, утверждал полковник ГРУ, есть результат тупости высших чинов и хитроумия их интеллектуальной прислуги. Она готовила ущербные для страны проекты решений — вислоухие деятели в Кремле их принимали. В результате страна в значительной мере впустую транжирила свой потенциал, не избавлялась от зливших граждан проблем и недовольство властью в ней накапливалось.
Агенты влияния Запада, по мнению полковника, успешно действовали в СССР не менее тридцати лет. Но запас его прочности, заложенный в сталинские времена, был настолько велик, что к середине восьмидесятых Советский Союз все еще оставался серьезным военным и экономическим конкурентом западных держав. И остался бы таковым, возможно, не один десяток лет, если бы "пятая колонна" не продвинула на главный пост в стране своего ставленника — Михаила Сергеевича Горбачева.
В год смерти Сталина, повествовал полковник, студент МГУ Миша Горбачев женился на студентке того же университета Рае Титаренко — провинциалке с Алтая. А она родственников имела в семьях важных особ в столице — в семьях первого зама председателя Госплана СССР Сабурова и первого же зама министра иностранных дел Громыко. Вместе с рукой и сердцем Раи Миша получил возможность проводить выходные на дачах в Серебряном Бору на реке Москве, где уже вселялись потомки пламенных революционеров.
