Игорь Пресняков - Чужая земля
Черногоров схватил Полину за руки и швырнул в кресло.
– Замолчи! – грозно приказал он. – Коли страдаешь приступом жалости – лучше мать родную пожалей.
– Не стыдно? – рассмеялась Полина. – Сам-то ты ее когда-нибудь жалел? Воспринимал как человека, а не товарища по партии?.. Впрочем, стыда у тебя давно и в помине нет…
– Ответить позволишь? – нетерпеливо перебил ее Кирилл Петрович.
– Оправдаться попытаешься? – сощурилась Полина.
– Послушай-ка, дорогуша!.. – прикрикнул Черногоров.
– Что ж, говори, – осеклась дочь.
– Благодарю…
Кирилл Петрович скрестил руки на груди и холодно, с расстановкой сказал:
– Не далее как в прошлую пятницу я обещал тебе быть мягким к Решетилову. Более того, я совершенно искренне хотел его отпустить, коли он, как человек невиновный, чистосердечно расскажет о встрече заговорщиков. Он же, следуя своему интеллигентскому чистоплюйству, стал упорствовать: поначалу даже отрицал сам факт контрреволюционного сборища в своем доме! Его уличили во лжи, но и после этого твой любезный доктор не пожелал говорить; только и твердил: «Доносчиком не буду». Как, спрашивается, можно расценивать его действия? Только как пособничество, явное нежелание сотрудничать с народной властью. Вместо того чтобы помочь и идти на все четыре стороны, Решетилов принялся изображать мученика во имя чести.
– А ты и не преминул отомстить! – фыркнула Полина.
– Не-ет, милочка, ошибаешься! Для меня интересы дела всегда преобладают над личными…
– Это уж точно, – буркнула дочь.
– …Своей выходкой Решетилов противопоставил себя закону, государственной политике по борьбе с контрреволюцией…
– Какому закону? – Полина встала из кресла и заходила по комнате. – Закону большевистского топора? Тому закону, по которому ты в годы гражданской губил невинных людей тысячами? Или здесь, в родном городе вешал да стрелял вчерашних соседей в двадцатом? Забыл уже?
За дверью послышался срывающийся голос Анастасии Леонидовны:
– Кирилл! Полина! Что там у вас? Немедленно отоприте!
– Мама, я же просила не мешать! – истерично вскричала Полина.
Она повернулась к отцу:
– Итак, я закончу. Все ваши аргументы, Кирилл Петрович, – лишь уловки. Сущность ваша мне окончательно ясна. Жить с вами рядом и считать вас близким я не хочу. Довольно быть дочерью кровожадного фанатика, довольно ломать свою жизнь и жизнь по-настоящему близких мне людей. Достаточно уж убитого лично тобой Кармилова, интриг против Андрея и едва не погубленной Натальи. Прощай!
Черногоров зажмурился, пытаясь совладать с клокочущим гневом и почему-то – едкой обидой. Он слышал, как удалились шаги дочери и лязгнул замок; как на умоляющую просьбу матери объясниться Полина крикнула: «Спроси у него!»; как дважды пушечным выстрелом хлопнула входная дверь.
Черногоров открыл глаза и ощутил неприятную дрожь и неуверенность внутри. Он всегда с честью выдерживал удары судьбы, умел контролировать свои эмоции. Кирилл Петрович вспомнил горячность Полины, и ему стало грустно. Впервые дочь показалась ему жестокой и чужой. «Дурочка она, – отгоняя неприятные мысли, подумал Черногоров. – Перебесится, повзрослеет и поймет. Побегает под ледяным дождем, охолонет… Хорошо еще, есть куда спрятаться, поплакать в жилетку… Ну, Рябинин-то – парень неглупый: и ее приголубит, и меня не осудит».
Кирилл Петрович удивленно прислушивался к тишине в квартире и вдруг с ужасом вспомнил о двойном стуке двери.
– Настя! – сорвавшись с места, прокричал он. – Да что ж вы со мной делаете, а?!
Кирилл Петрович поискал жену, но обнаружил лишь до смерти испуганную Дашу.
– Где Анастасия? – переведя дух, спросил ее Черногоров.
Даша мелко затряслась и неопределенно махнула рукой:
– Ту-ту-да… во-вослед… за барышней…
– Куда? – с надрывом переспросил Кирилл Петрович. – На улицу?!
– Да-а-а… – сжавшись в комок, заревела домработница. – Д-даже… пальто не накинула-а-а…
Черногоров злобно выругался и выбежал из квартиры.
* * *Во дворе Полины не было. За воротами – тоже.
– Поля! Полюшка! – отчаянно позвала Анастасия Леонидовна и побежала наугад, к Центральному парку.
Дождь хлестал ей в лицо, войлочные домашние туфли и халатик намокли – она не замечала. Холодный сырой воздух не давал дышать, грудь словно стиснули острыми когтями. «Куда же я? – опомнилась Анастасия Леонидовна. – Поленька наверняка к Андрею побежала. Мне – в другую сторону!»
Она повернула к Губернской. Ноги не слушались, из груди вырывались сиплые хрипы. Анастасия Леонидовна уже видела свет фонаря на углу, когда перед глазами поплыли зеленые круги, она споткнулась и провалилась в темноту.
* * *В какую именно сторону побежала жена полпреда ГПУ, привратный часовой сказать точно не мог.
Черногоров отчитал солдата и подался направо, к Губернской. На углу он осмотрелся, но Анастасии Леонидовны нигде не приметил. Кирилл Петрович кликнул извозчика, чинившего неподалеку колесо, и справился, не появлялась ли здесь женщина. Вымокший до нитки лихач недовольно огрызнулся, что никого не видал, ворчливо добавив:
– …Не пристало, гражданин, добрым-то людям шататься по таковской погоде во втором часу ночи.
Черногоров повернул обратно, добежал до ограды парка, во весь голос призывая жену и дочь.
Страшная догадка вдруг остановила его. Кирилл Петрович медленно пошел вдоль дороги, пристально вглядываясь в темные придорожные кусты.
Он почти вернулся на Губернскую, когда заметил у края канавы синюю туфлю жены.
– Настя, боже мой! – с мукой вскричал Черногоров.
…Анастасия Леонидовна была без сознания. Кирилл Петрович взял на руки ледяное тело и понес к дому. «Машину – немедленно! Потом – доктора. Ее Чистов живет далековато… Кто тут поблизости?.. Воробьев!.. И ванну, ванну – первым делом».
– Ничего-ничего, Настенька, – упрямо прошептал он. – Выкарабкаемся!
Глава XXIV
Весть о том, что на «Красный ленинец» самолично пожаловал полпред территориального ОГПУ, мгновенно облетела завод. Рабочие издали наблюдали за черным «паккардом» и строили догадки; секретарь партячейки Михеев со всех ног поспешил принимать гостя.
– Я к Рябинину, – не выходя из машины, через приоткрытое окошко бросил Кирилл Петрович. – Не сочтите за труд, отыщите его.
Отослав водителя «погулять», Черногоров пригласил Андрея в салон.
– Она у тебя? – помолчав, спросил Кирилл Петрович.
– Да.
– Ну и?
– Уже лучше. Вышла проведать Решетилову.
– Утром я был у Натальи в больнице, – кивнул Черногоров. – Доктора обещают, что она скоро поправится.
Андрей не нашелся, что сказать, и стал поглядывать, как комсомольцы его цеха натягивают кумачовый лозунг к седьмой годовщине Октября.
– Матери совсем худо, – еле слышно проговорил Кирилл Петрович. – Вторые сутки в горячке лежит, бредит.
Рябинин вздрогнул и недоуменно поднял брови.
– Вы же ничего не знаете… – вздохнул Кирилл Петрович. – В тот вечер Настя побежала догонять Полину, в чем была – так и выскочила… Вот… – подхватила воспаление легких, начался рецидив туберкулеза…
Рябинин собрал всю свою волю, чтобы не вспылить.
Черногоров коротко взглянул в его напряженное лицо и легонько похлопал Андрея по колену.
– М-да, наломали дров… – неуверенно пробормотал Кирилл Петрович. – Скажи Полине, пусть зайдет… Я не буду выяснять отношений… Куда уж дальше…
* * *Состояние Анастасии Леонидовны оставалось крайне тяжелым. Лишь иногда приходя в себя, она не узнавала окружающих и чуть слышно звала дочь. Черногоров собрал целый консилиум лучших специалистов и строго-настрого приказал вылечить жену. Опытные медики осмотрели больную, долго совещались, поминутно оглядываясь на застывшего в углу хозяина, и наконец решились объявить приговор. Доктор Новичков – самый пожилой из коллегии, уважаемый в губернии специалист по легочным заболеваниям подошел к Черногорову.
– Плохи дела, Кирилл Петрович, – Новичков пожевал губами. – Готовьтесь!
Черногоров подался вперед, чтобы спросить старого врача, к чему именно надо готовиться, но будто наткнулся на невидимую стену. Он испуганно отступил и переспросил:
– Что же, ничего нельзя сделать?
Доктора, как по команде, заговорили разом. Кирилл Петрович понимающе покивал и вышел из спальни.
Он заперся в кабинете, отключил телефон и не откликался на умоляющие призывы Даши.
* * *Едва переступив порог, Полина почувствовала неладное. Мама часто болела, иногда подолгу, к чему домашние постепенно привыкли, как к неизбежному. Сейчас все было по-другому: в доме висела гнетущая тишина; лечащий врач Чистов прошел мимо, стыдливо пряча глаза; сразу постаревшая Даша, увидев свою барышню, беззвучно заплакала и бросилась ей на шею.
Полина не узнала матери. На высокой подушке лежала восковой бледности женщина, с лихорадочным румянцем на впалых щеках. Сквозь сухие, потрескавшиеся губы вырывалось тяжелое прерывистое дыхание; вокруг глаз залегли черные тени. Полина взяла в ладони податливую руку Анастасии Леонидовны и прижала к груди. Она не могла плакать, только смотрела на ее изменившееся лицо и шепотом умоляюще звала маму.
