Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова
Неужели и на сей раз убийца и дебошир отделается легким испугом? Ан нет! Эта болезненная плесень на здоровом теле общества должна быть ампутирована. Депутат Госдумы г. Чумачев-2 заявил нам: “ Обещаю от имени социал-демократической фракции сделать запрос правительству. Это дело должно быть доведено до логического и справедливого конца. Зарвавшемуся аристократу место в “Крестах”!» И подпись: «Шатуновский-Беспощадный». Каково, сынок? — У старика по щекам текли слезы.
Аполлинарий Николаевич нежно обнял отца, поцеловал в седенькую, с трогательной пролысиной макушку, заверил:
— Этот бумагомаратель жить не захочет! Адрес редакции в газетке есть? Прекрасно! Я заплачу негодяю гонорар, который он заслужил.
Прямой правой
Соколов вышел на балкон. Несколько филеров прогуливались вдоль фасада. Ближе к Невскому, возле роскошного «Торгового дома Дементьевых и Васильева», стояла легкая коляска. Возле кучера сидел человек в кепи — явно филер.
Соколов прошел в свой кабинет, расположился за конторкой.
Оставив чистой верхнюю треть листа — этикет! — начал сочинять прошение: «Ваше-Императорское Величество!..»
Через час бумага была готова. Соколов тщательно оделся, приказал Семену:
— Пусть Фока закладывает лошадей!
Вошел к отцу, уточнил:
— Точно ли не врут газеты — государь нынче в Новом Петергофе?
— Уже вторую неделю на даче «Александрия». В прошлую субботу я был на обеде у государя. Он располагает там пожить до конца месяца.
* * *Соколов подвел Семена к угловому окну на первом этаже:
— Видишь караковую лошадь? Возьми острый нож, незаметно перережь постромки. Сумеешь?
— Делов-то! Да я за ваше сиятельство, Аполлинарий Николаевич, не то что постромки, простите, горло кому хочешь перережу!
Соколов видел, как Семен, спрятав в руках короткий портняжный нож, отправился к полицейской коляске. Он покалякал с кучером, погладил лошадиный бок и морду и заспешил домой.
Графские лошади уже стояли у крыльца, под широким чугунным навесом. Соколов не спеша вышел из подъезда. Филеры зашевелились. Сыщик вспрыгнул в коляску. Сытые, застоявшиеся жеребцы резво взяли с места. Полицейский извозчик тоже хлестанул лошадь. Та рванула, но тут же запуталась в попорченной упряжи, упала на передние ноги.
Филеры заметались. Тот, который был ближе к коляске Соколова, неразумно прицепился к задку. Соколов был вынужден применить прием английского бокса. Нокаутированный филер грохнулся на булыжную мостовую.
Страшная месть
Соколов без хлопот оторвался от своих преследователей. Подумал: «Городовые и филеры — славные ребята, а вот пришлось воевать с ними».
Прежде чем ехать к государю, сыщик направился в редакцию. Размещалась она неподалеку — в начале Невского, наискосок от Николаевского вокзала.
— Где у вас тут сидит Шатуновский? — спросил Соколов у привратника.
— Это который Беспощадный? Да вон в той, возле ватерклозета, комнатушке, — сообщил жизнерадостный привратник. — Поздравления от коллег принимает. Читали, как он под орех графа Соколова разделал?
— Ну, и я его поздравлю!
Соколов вошел в небольшую, прокуренную комнатушку. За столом, стоявшим у окна, сидел рослый, с лошадиной головой и курчавой прической дядя лет сорока. Возле него разместились разномастные людишки, с интересом слушавшие дядю и весело хохотавшие.
Едва Соколов оказался перед столом, как все испуганно замолкли. Гость влез в карман макинтоша, вытащил смятую газету, показал дяде:
— Кто автор?
— Допустим, я! А что?
— Я — граф Соколов! Все, что тут намарано, — вранье. Откуда у нынешних писак такая болезненная страсть к лживым обличениям? Бедность заставляет? Или подлость?
— Мне сведения дали в полиции! — заносчиво произнес фельетонист.
— Ну а теперь ты, борзописец, сожрешь свое сочинение! Надо же, чем гнуснее личность, тем сильнее она пылает обличительной страстью. Ну, разевай хайло!
— Полицию, скорей зовите полицию! — заверещал обличитель и попытался спрятаться под стол.
Соколов выволок его оттуда, разложил на столе. Затем нажал на скулы — рот разинулся, показав желтые крупные зубы. Сыщик не спеша затолкнул в задыхающуюся глотку газету.
— Другой раз подумаешь, как марать честь других! — и вышел, долбанув дверями.
Сотоварищи борзописца сидели не шелохнувшись.
* * *Теперь путь Соколова лежал прямиком в Новый Петергоф — к государю.
ОХОТА
Совершив акт возмездия над газетным писакой, Соколов понесся в Новый Петергоф. Там на даче «Александрия», проводил осень государь со своей Августейшей фамилией. Сыщик еще не ведал, что его со всех сторон обложили, как матерого волка.
Решительные меры
Министр внутренних дел Макаров, нервно хрустя суставами пальцев, расхаживал по кабинету. Только что ему позвонил начальник сыскной полиции Петербурга Филиппов. Ядовито усмехнувшись, он сообщил:
— Граф Соколов на сей раз превзошел все мыслимые пределы, отличился новыми безобразиями. Кулаком проломил нос нашему лучшему филеру Уткину, а затем в редакции газеты «Северная Пальмира» засунул газету в глотку известного фельетониста Шатуновского-Беспощадного.
— Где Соколов сейчас?
— Направился в сторону Петергофа. Организовать погоню?
Министр почесал кончик носа, подумал, быстро произнес:
— Вы, сударь, уже оплошали. Я приму свои меры!
Тут же приказал телефонной барышне:
— Соедините с Новым Петергофом! Мне нужен командир собственного Его Императорского Величества пехотного полка генерал-майор Комаров.
Комаров был отыскан, и министр вежливо попросил:
— Сейчас к вам несется граф Соколов. Да, который сыщик! Он жаждет добиться встречи с государем, дабы просить помиловать опасного террориста. Этого допустить нельзя. Задержите сыщика и затем отконвоируйте ко мне, на Фонтанку. Возьмите достаточное количество людей. Полагаю, потребуется не менее взвода — уж очень неукротимый он, этот Соколов. Считаете, что вполне полдюжины хватит? Вам, генерал, видней. Честь имею!
Закончив разговор, министр посмотрел на образа и просяще сказал:
— Господи, хоть скорей бы спровадить этого буяна в большевистское гнездо! Пусть там развернет свою натуру на благо империи.
Министр, человек робкий и осторожный, никогда не признался бы, что завидует удали знаменитого графа.
Засада
Дорога, по которой часто ездил сам государь, была тщательно ухожена, выровнена. Вдоль нее рос густой хвойный лес.
Кучер Василий знал эти места, как родную конюшню.
Он повернул к Соколову веселое, румяное лицо:
— Меньше версты, барин, остается! С ветерком домчались...
Соколов откликнулся, и встречный резвый ветер не заглушил его слова:
— Это-то и удивительно! Сердце говорило, что нас тут каверзы ждут. — Вдруг осекся, протянул вперед руку: — Василий, глянь: вон за елками, на повороте, что темнеет?
— Медведи, может? Тут раньше часто шастали. Однажды шатун нашу лошадь задрал.
— Чего же ты оробел, за животное не встал?
— Как же, полез на медведя с кнутом. Так он мне память оставил — плечо разодрал, а на щеке, глядите, рубцы от Медведевых когтей. А в саночках ваш батюшка-граф сидел. Ох, и куражный он был смолоду, похлеще вас, может. Выхватил пистоль, приставил к уху и — ба-бах! Шкура под роялью лежит, это та самая. Ой, ваше сиятельство, на дорогу какие-то людишки вышли, загораживают. Неужто опять разбойные шалят?
— Гони!
— Так они дерево выволокли, поперек положили! Тпрру, милые!
Из густых молодых елочек, сдерживая скалившего зубы горячего, каурой масти жеребца, выехал восточной наружности человек. На погонах красовались три звезды. Возле него полукругом стало еще пятеро крепких мужчин в форме пехотинцев.
Верховой с легкой ухмылкой взял под козырек, гортанно отбарабанил:
— Лейб-гвардейского Семеновского полка штабс-капитан Кавтарадзе. Граф, мне приказано отобрать у вас оружие и затем сопровождать до приемной министра внутренних дел в Петербурге. Можете оставаться в своей коляске, только к вам сядут конвойные! — Штабс-капитан кивнул на пехотинцев, пошевелил короткими жесткими усами, невероятным образом загнутыми щегольски вверх.
Соколов насмешливо прищурился:
— Очень сожалею, сударь, но у меня другие планы.
Штабс-капитан, сделав вид, что не слышит дерзкого ответа, прикрикнул на Василия:
— Почему на дороге застрял? Поворачивай оглобли!
Соколов одернул его:
— У вас, господин штабс-капитан, кажется, нынче голова болит? Чего вы моим кучером командуете? И вообще, не путайтесь под ногами. Кому сказал?
