След на мокром асфальте - Валерий Георгиевич Шарапов
Вылез на проселочную дорогу, огляделся – по той стороне идут заборы, табличек на них видно не было, но, очевидно, одна из крайних линий Летчика-испытателя. Сергей, сориентировавшись, свернул направо.
Постепенно он узнавал места, хотя сюда редко наведывался с обходами, многие дачи тут все еще пустовали, а некоторые, судя по заколоченным окнам, еще с осени. Проходя мимо одной такой, Акимов насторожился: «Что это? Фанерка на оконных рамах, забито крест-накрест, калитка заперта, а между досок пробивается свет».
Он собрался уже пойти, проверить замок, но тут открылась не калитка, а неприметная дверца в заборе. Высунулась голова, увенчанная какой-то конструкцией – вот и товарищ Тихонова. Та самая, которая, по официальной версии, грызет основы стихосложения на семинаре профессора Ратцинга.
Акимов замер, сделал осторожный шаг назад, скрылся в тени чьей-то сирени.
Мурочка, убедившись, что горизонт чист, снова скрылась за забором. Когда она появилась, с ней вышел, заметно прихрамывая, мужчина.
Похабна роль соглядатая, но служба такая. Акимов навострил покрасневшие уши. Да и прислушиваться особо не пришлось, зеленый свод свежей листвы усиливал каждый звук, как ракушка парковой эстрады. И приглядываться было не обязательно, эти два силуэта видны были четко, как в театре теней.
Мурочка густым, грудным голосом обличала спутника в бессердечии, нерешительности, в том, что ради нее он ничем не может поступиться. Он увещевал, убеждая, что, кроме нее, у него на всем свете и в окрестностях нет никого, и что он не может отказаться от этой поездки. Мурочка, прильнув к нему, плакала, он утешал, пытаясь отлепить ее, – видимо, уже куда-то опаздывая. Она сердито отстранилась:
– Жди, жди! Всю жизнь жду – то мужа, то тебя!
Он отстранился, Мурочка отвернулась, видимо, доставая платок, всхлипывая. Мужчина с прохладцей заметил:
– Меня ты не дождалась.
И снова она с горестным всхлипом прилипла:
– Васенька, я не знала, что ты жив!
– Можно было подождать подольше.
Мужчина вздернул руку, глянул на часы, потянулся к женщине:
– Пора. Попрощаемся по-хорошему.
Она снова завела свою сопливую шарманку, то отталкивала, то снова льнула к мужчине, как вьюн к дереву, то говорила: «Иди, иди», то снова удерживала, лезла целоваться.
Акимов ощутил, что краснеет: «Ну и дела. Вот и новый Вася. Вася. Это не Ливанов ли часом?! Или просто Вася, мало ли Вась на свете…»
Сергей не успел додумать: глянул на этот балаган и увидел, что пора давать занавес. Мурочка по-театральному отошла на авансцену и страдает, даже вроде бы заламывая руки, а Вася удаляется в закат, точнее, довольно быстро хромает по направлению к станции.
Все, скрылся, завернув за угол. И Мурочка вышла из любовной каталепсии. Выпрямилась, пошла обратно за забор, открыла изнутри большие ворота, довольно-таки легко для хрупкой женщины распахнула створки.
Взревел мощный двигатель, загорелись фары – на улицу выехала проклятая тихоновская «Победа». Тихонова отправилась запирать ворота. Акимов решился. Выбравшись из сирени, приблизился.
– Позвольте помочь, Мария Антоновна.
– Ах! – Она вздрогнула, но, оправившись, рассмеялась в своей манере, замогильно: – Товарищ лейтенант! Напугали меня.
– Прощения прошу, не хотел, – Акимов прикрыл ворота, отобрав у нее ключ, навесил замок.
Тихонова уже оправилась от удивления, заметила кокетливо:
– Вы зря не ходите в костюмах, вам очень идет.
– Спасибо.
– С ума сойти, какой вы интересный. Только вот стрелки…
– Благодарю, – прервал Акимов. Приблизившись к машине, как бы невзначай провел по капоту: – Смотрите-ка, как новая.
– Да, в министерских гаражах отличные мастера. Вас подвезти?
– Не откажусь. Я много ходил сегодня.
– У вас работа такая. Прошу.
Акимов сел рядом – не без опаски. Хотя с первых же метров стало ясно: Тихонова за рулем чувствует себя очень уверенно. Автомобиль вела спокойно, не отвлекаясь от дороги, мягко и своевременно переключая скорости, заблаговременно тормозя.
«Новая ерунда. Она опытный водила». Чего это супруг не пускает ее за руль? А ведь это Тихонов утверждал, что не пускает, и она сама жаловалась – а что на самом деле, неясно. Все у них подковерно как-то. Не пора ли воспользоваться шансом поговорить начистоту?
– Мария Антоновна, признаться, я по вашим делам сегодня много ходил.
– Это мило.
– Побывал в вашем институте.
– И что?
– Петр Ильич утверждал, что вы образцовая учащаяся, ни одного пропуска. Профессор Борис Моисеевич кланялся и просил передать, что, если так и будете прогуливать, – будет настаивать на отчислении.
Она, не отрывая глаз от проселка, кратко припечатала:
– Шпион.
– Не согласен. Это получилось случайно. Вас не было на занятиях вечером шестнадцатого, а где же вы были, когда на этой машине был сбит гражданин Пожарский?
– Почему на этой?
– Потому что именно ее видели свидетели, несмотря на то, что ваш муж и его приятель утверждают другое.
– Я была на семинаре, можете посмотреть журналы.
– Перестаньте. Или профессор Ратцинг вообще не знает, как вы выглядите?
– Продал, старый… – с ее накрашенных милых губок сорвалось такое слово, что не каждый мужик решится вслух сказать.
– Мария Антоновна, я вынужден повторить вопрос. Где вы были вечером в день происшествия?
– Не ваше дело. Желаете порыться в белье – присылайте повестку.
– Что ж, раз так – это ваше право, – помолчав, признал Сергей. – Только ведь если повестку прислать, то одно потянет другое. Всплывет тогда, например, ваш разговор с перекупщицей. На рынке вы же искали покупателя на эту машину? Желали пополнить семейный бюджет?
– Бог знает, что вы несете.
– А что? Получить дважды за одну и ту же машину – хорошая идея.
– Как это?
– За продажу плюс страховка. Полис помните? Это факт, официальный документ.
– Какой полис?
– Вы не знали, что машина застрахована.
– Нет.
– Одни тайны в вашем семействе, – заметил Сергей. – А вот Евгений Петрович, признаться, тоже никакой радости не выказал, когда вновь увидел машину, утопленную вами в озере.
Мурочка промолчала. Проселок уже закончился, вот уже впереди виднелась эта злосчастная дорога, переход, на котором был сбит Пожарский. Женщина, остановившись, приказала:
– Идите вон.
– Что ж, и уйду, и повестку пришлю. Только уж тогда не обижайтесь.
– Вы что, угрожаете? – уточнила она. – На вас-то много чести обижаться.
– Так на меня и не придется. Заниматься будут товарищи из МГБ, не ниже.
Фонари светили неярко, но были видны вытаращенные кошачьи глаза Мурочки (аж прожгли легкую вуальку), и мертво побелело пол-лица с красными губами.
– Шпионите, – прошипела она, – сплетничаете, а теперь и угрожаете? И кому?! Стыдно, а еще офицер!
Акимов лишь отмахнулся:
– Еще как стыдно. А вам не совестно, нет? У мужа серьезная беда, и из-за вас хороший человек на
