Ева и её братья - Барбаш Елена
Ева оглянулась на Конькова.
Тот держал в руке ещё дымящийся пистолет и, похоже, находился в шоке. Потом заговорил с какой-то странной ухмылкой, и в голосе явно зазвенели срывающиеся истерические нотки:
– Вот он, грёбаный парадокс – всю жизнь придумывал оружие, делал его, продавал, но никогда ни в кого не стрелял… – Коньков посмотрел на Еву безумными глазами. – Я человека убил! Ты понимаешь, Ева?
Ева пришла в себя и поняла одно: она не может себе позволить слабость. Не сейчас.
На пистолете Конькова не было глушителя. Это означало, что кто-то из соседей мог уже позвонить в полицию! Ева сориентировалась молниеносно – она будто наблюдала за собой со стороны: быстро собрала деньги, кредитки и загранпаспорт, схватила Конькова за плечи и стала трясти.
– Сейчас не время для мерехлюндий! Очнись, немедленно бежать!
– Почему бежать, зачем? Я же только защищался. Надо вызвать полицию!
Александр пытался любой ценой ухватиться за остаток прежней жизни, в которой он был уважаемым директором КБ, а не убийцей.
– У тебя условный срок. Ты в тюрьму захотел снова? Ты оттуда уже никогда не выйдешь!
Коньков замолчал. Он немного пришёл в себя и просчитывал варианты.
– Хорошо. Куда ты там собиралась?
– Теперь у нас один путь. На машине через Украину. Надо взять твои документы и деньги. Времени очень мало!
Они заперли Евину квартиру, сели в её машину и поехали к Александру. «По крайней мере его я спасу, – думала Ева, – хотя бы одного из моих братьев».
Напряженное молчание прервал голос Саши:
– Ева… А зачем Михаил это сделал?..
– Что сделал?
– Ну, встал между нами?
– А сам как думаешь?
После испытанного шока Александр не мог сосредоточиться. Обрывки его мыслей закручивались в воронку вокруг двух ужасных вопросов: зачем Моше это сделал и есть ли в случившемся его вина. Моше искупил кровью своё безумие, в которое его погрузила смерть сына, к этой смерти привела череда ужасных совпадений, и я – одно из звеньев этой цепи… Но если бы выпало хотя бы одно звено, этот мальчик… мой племянник был бы жив, но я не мог на это повлиять никак. И далее по кругу.
Домчали быстро, без пробок. Ева осталась ждать в машине, а Коньков поспешил подняться к себе.
* * *В это самое время в доме напротив, на чердаке, ожил простенький мобильный снайпера. Лаконичное сообщение – «работаем». Он коротко кивнул самому себе, вытащил и разломал симку, раздавил телефон мощной рифлёной подошвой и занял исходную позицию.
Дверь подъезда открылась, из неё показался Коньков, сделал пару шагов, но вдруг покачнулся и упал. Ева сначала не поняла, в чём дело. Она подумала – сердечный приступ. Выскочила из машины и кинулась к нему. На Сашином высоком лбу краснело аккуратное отверстие, под головой расплывалось густое бордовое пятно. Ева бессильно опустилась рядом и закричала на одной тонкой протяжной ноте. Одна за другой самые дорогие линии жизни оборвались на её глазах. Не удалось ей обмануть судьбу.
Был разгар рабочего дня. Народа вокруг гуляло немного. Два-три человека остановились возле Евы, кто-то вызвал ментов и скорую. Скорая приехала первой. Еве вкатили какой-то успокаивающий укол, и к приезду полиции она была вялая, но по крайней мере в состоянии говорить. Её доставили в убойный к следаку. То, что́ она выложила, выглядело невероятным, но отправленная на её квартиру опергруппа всё подтвердила. Ева рассказала что знала про Михаила, а знала она только легенду, и дело забрала себе ФСБ. В этом диком и почти невероятном деле Ева оказалась единственным свидетелем, с неё взяли подписку о невыезде и потом тягали ещё много раз, в основном по поводу Моше.
Эпилог
Где-то через месяц Ева обнаружила, что беременна. Критические дни не пришли, и тест показал две полоски. Волна радости и надежды окатила её от ступней до макушки и разбилась о чудовищные воспоминания, слишком свежие и слишком болезненные. В тот самый момент Ева для себя решила, что не останется в этой стране. Она не хотела даже, чтобы ребёнок здесь рождался. Но это уж как повезёт. Пока следствие не закончено, выехать за границу она не могла.
Мысленно возвращаясь к событиям последних недель, переломившим судьбу, Ева с горечью размышляла о том, что человеческая жизнь ничего здесь не стоит, и её могут в любой момент безнаказанно отнять. Исторические параллели возникали невольно – так было от веку, не только со времен Октябрьской революции, а и гораздо раньше – с Чингисхана. И не важно, как они назывались: татаро-монголы, опричники, чекисты или кровавая гебня, – если всё время происходила одна и та же дичь. Нет, она должна уберечь своего ребёнка.
Ева подала документы в израильское посольство на репатриацию. Старинное фото её семьи и бабушкино письмо сделали своё дело, но не только. Ей пришлось признаться, что она проходит свидетелем по громкому делу об убийствах. Поскольку смерть Моше была одновременно и его провалом и произошло это всё на Евиной квартире, в посольстве её тоже с пристрастием расспросили о произошедшем и сделали свои выводы. По тем вопросам, которые там задавали, Ева поняла, что вся доступная ей информация о Моше – не более чем легенда. И в общем она догадалась, кто такой Моше на самом деле.
Ева призналась, что беременна от израильского гражданина и назвала известную ей фамилию Моше – Леви, поэтому, если ребёнок родится в России, то ей нужна виза и на него тоже. На самом деле она не знала наверняка, кто отец ребёнка – Саша или Моше, поскольку выставленный по УЗИ срок беременности предполагал, что зачать она могла от обоих.
Пока длилось следствие, у Евы было время поразмыслить. Беременность помогала ей избежать ненужных душевных метаний. Сначала Ева, конечно, обвиняла во всём произошедшем себя, но со временем поняла, что не она причина гибели близких людей. Это стало ей окончательно ясно после допроса в посольстве Израиля. Сопоставив всю известную ей информацию, она сделала вывод, что Моше охотился за Коньковым то ли для того, чтобы прекратить продажу его гранатомётов на Ближний Восток, то ли ради мести за смерть сына.
Если бы Ева раньше поняла, что они – потомки одной семьи, возможно, всё сложилось иначе. А может быть, не в её силах было остановить эту вражду, финал которой так явственно просматривался на их ладонях. Они служили другим богам, что и предопределило их судьбу. Ева не смогла спасти своих братьев, но ребёнок, который родится, будет их продолжением.
Время между допросами она коротала над своей диссертацией. Часто вспоминала рассказы Моше об Израиле. Думала, что, переехав, обязательно разыщет отца Моше, ещё не зная, что он уже сам нашёл её, задействовав московскую резидентуру.
Следствие длилось больше полугода, и сын родился в России. На восьмой день Ева сделала ему обрезание. А через неделю дело было приостановлено с хитрой формулировкой «за неустановлением лица, подлежащего уголовной ответственности». Ева сочла это сигналом свыше и решила на этом закончить историю своего богоборчества.
Ещё через две недели она с сыном улетела в Израиль.
В аэропорту сразу по выходе из зоны прилёта к ней подошёл седой как лунь пожилой статный мужчина.
– Ну здравствуй, Ева! – Он ласково кивнул на кряхтящий свёрток в её руках. – Как ты назвала моего внука?
Продолжение следует…
