Хавьер Аррибас - Круги Данте
― Это отвратительно… ― пробормотал Данте, застигнутый врасплох.
― Это дерьмо, ― пояснил без необходимости мерзкий человечек в капюшоне, который неожиданно оказался слева от поэта. Поэт подумал о том, как такой тип выносит с открытым лицом вонь от трупа. ― Мне приказали, чтобы я оставил все, как было, поэтому мы их не помыли, ― пояснил он, волнуясь из-за возможных обвинений в небрежности.
― Закрой рот, ублюдок! ― закричал Франческо.
― Хорошо, ― сказал Данте тихо. ― Это жертва. Где убийцы?
Человечек указал пальцем в противоположную сторону центрального нефа церкви.
― Они ждут вас там, ― беззаботно и услужливо произнес он.
Взгляд, брошенный на него Франческо, имел такую силу и настолько был полон презрения, что мог убить без помощи оружия. Несмотря на комичность ситуации, Данте взывал к тому, чтобы они не забывали, в каком месте находятся, и усмирили свой гнев. Он не хотел добавлять дикое святотатство к своим заботам. Указанное место отличалось от предыдущего: ни образов, ни свечей, только грязный угол со старыми и ненужными церковными принадлежностями. Это было проявление презрения и различия в отношении к жертве и палачам. Как только они приблизились, Данте освободился от своей импровизированной маски, проверяя, пригоден ли воздух для дыхания, и увидел, что Франческо сделал то же самое. Два тела, нагие и исковерканные, были уложены на два временных катафалка. Они были чище, но покрыты ранами и сгустками засохшей крови. Однако они выглядели не менее ужасно: отражение бесчеловечных пыток.
Поэт подошел к телу, которое было ближе к нему. Это был человек среднего возраста со светлыми волосами. Поэт перекрестился, потому что демон мог скрываться поблизости от тех, кто был способен совершить то, что они только что видели. Руки этого человека были связаны за спиной, а потому его тело было странно согнуто, опрокинуто, скорчено в агонии. Раны, полученные во время жестокой пытки, и раздробленные кости сказали Данте, что смерть убийцы была очень похожа на смерть его жертвы. Рот мертвеца был широко открыт в безнадежной попытке вдохнуть. В этом жутком зеве были видны складки ткани. Его глаза также были открыты. Точнее говоря, открыты были веки; глазные яблоки были разорваны каким-то колющим предметом. Ослепленный и задушенный, он очистился от своего греха. Другое дело, была или нет его душа призвана Богом к себе после таких жестоких грехов. Данте присмотрелся к нему внимательнее и был изумлен тем, как распух его живот. Рискуя показаться занудным, ― ведь он всегда избегал подобных деталей ― поэт обратился к Франческо:
― Как?.. ― начал он неуверенно свой вопрос.
― Как они его убили? ― помог ему Франческо. ― Это казнь, которую люди Ландо позаимствовали у инквизиции. Рот преступника держат открытым с помощью железного «зевка» и льют туда воду до тех пор, пока он не лопнет…
― А эта ткань? ― спросил Данте потрясенно, указывая на края материи, которая была видна из его рта.
― Личное изобретение мучителей, ― ответил Франческо язвительно. ― Если воду лить под полотно, агония усиливается. Жидкость увлекает за собой ткань все дальше внутрь и не дает дышать. Полагаю, что в итоге происходит удушение, или жертва тонет в жидкости… Но в чем дело? Не стоит быть убийцей, ведь так?
Данте содрогнулся от описания пытки и слов Франческо. «Убийца, но одновременно сын Божий, сбившийся с пути или не…», ― подумал поэт, хотя большинству такие мысли было очень трудно принять. Рядом с ним снова расположился человечек в капюшоне, который молча соглашался.
― Хотя, ― продолжал Франческо, ― в данном случае этот метод не дал результата…
― Ты продолжаешь утверждать, что они ничего не сказали? ― спросил Данте, заинтригованный уверенностью Франческо. Ему казалось невозможным, что человек может вынести подобные страдания, не сказав ни слова своим мучителям. ― Как такое возможно?
― Посмотрите на второе тело, ― только и ответил он. Данте повернулся туда, где находился второй убийца. У него рот тоже был открыт, но он избежал участи, приведшей к смерти его товарища. Глаза его были двумя кроваво-красными шарами в глазницах. Он тоже был среднего возраста, с такой же бородой, только более темной. Они оба были хорошо сложены, как люди, привыкшие к физическому труду. У этого руки были помещены над головой, но неестественно перекручены, вывихнуты, одна из них была выгнута в локте в обратную сторону. Открытые раны, отметины от ударов и ожогов по всему телу выглядели незначительными клеймами в сравнении с глубоким разрезом, который шел от уха до уха. Через этот разрез из тела ушла жизнь. Данте посмотрел на Франческо; вопрошающее молчание, которое тот немедленно понял.
― Другой вид пытки, ― сказал он, указывая на вывернутые руки. ― Руки связывают сзади за спиной и медленно поднимают на дыбе, оставляя тело в подвешенном состоянии. Потом резко отпускают, тело падает с камнями, привязанными к ногам, но ноги до пола не достают. Говорят, что боль необыкновенно жестокая, а руки потом выглядят именно так. А когда палачи устают, то просто перерезают глотку преступнику.
― И этот тоже не сказал ни слова? ― спросил Данте с нескрываемой иронией.
― Посмотрите на его рот, ― ответил Франческо.
Быстро и без сомнений человечек в черной мантии сунул в рот мертвеца своего рода щипцы, которые позволили ему широко раздвинуть челюсти. Данте так же быстро и без колебаний, как и его спутник, наклонился над раскрытой глоткой.
― У них нет языка, ― сказал поэт; он выпрямился и пристально посмотрел на Франческо. ― Если они отрезали ему язык, как же они хотели, чтобы он заговорил?
― Они не отрезали ему язык, ― пояснил Франческо. ― Когда его поймали, он уже был искалечен. И если вы решитесь убрать ткань из глотки второго, то увидите, что у того тоже нет языка.
― Без языков… ― произнес поэт тихо, сопровождая свои слова спокойным смешком, словно понял шутку. ― Поэтому ты уверен, что они не сказали ни слова… ― пробормотал Данте изумленно.
― Они не умели писать, чтобы сделать хоть какое-то признание, ― продолжал Франческо. ― Так что, если бы люди барджелло знали то же, что знаем мы…
― Немые… ― пробормотал Данте, погружаясь в размышления.
Поэт, оставив в стороне прежние сомнения, с беспокойством дотронулся до рук мертвеца. Он развернул их и наклонился, чтобы изучить ладони.
― Святая Матерь Божья! ― тихо произнес он, почти шепотом.
Франческо заинтригованно следил за поэтом, тот одним прыжком оказался рядом с другим телом. С тем же беспокойством он перевернул мертвеца, но окоченение было сильным, и тело вернулось в исходное положение. Франческо пришел на помощь, они смогли перевернуть труп на бок. Так руки, связанные за спиной, оказались перед глазами. Поэт точно так же осмотрел эти руки и быстро повернулся к своему спутнику. ― У них голубые ногти, Франческо, ― сказал он дрожащим голосом. ― У обоих… Немые демоны с голубыми ногтями…
― Что вы сказали? ― спросил Франческо, напуганный действиями Данте.
― Они красильщики… ― пробормотал хромой.
― Закрой сейчас же свой отвратительный рот или, Боже мой, я клянусь, что!.. ― начал кричать Франческо, впадая в ярость, но Данте прервал его.
― Нет! Подожди, Франческо ― сказал он, усмиряя юношу, чтобы заговорить с хромым. ― Что ты сказал?
Тот сделал шаг назад, дрожа, испугавшись наказания или чего похуже.
― Что они, должно быть, красильщики… ― пробормотал человечек. ― Их ногти такого цвета, потому что они руками растягивают ткани, выбивают их, а потом наносят краску, которую используют…
Данте и Франческо неподвижно смотрели на него, понимая, что это означает. Первый произнес шепотом только: «Боже мой…» Второй яростно сжал кулаки, так что ногти вонзились в ладони.
Глава 45
Флоренция стала разъяренным городом. Они сами, когда стремительно вышли из церкви Святых Прото и Ячинто, выглядели очень взволнованными и торопились. Наконец рассвело: редкие лучи солнца пробились через толстые облака и грели землю. Данте вспомнил образ из своего повторяющегося кошмара. Тоже медленно шел дождь; медленная агония, которая предвещала скорую развязку. Город потягивался. День, который не мог быть нормальным, Данте это чувствовал, потому что не распространившиеся за ночь слухи о произошедшем не замедлят появиться. Дурное предчувствие заставляло поэта торопиться. Данте хотел отправиться в тот закоулок, который служил укрытием для бегинов. Чтобы спросить, расследовать, узнать, почему и с какой целью эти фальшивые кающиеся замарали его славу и его работу. Он был озабочен, потому что дух бунта и вендетты, грязной справедливости плебса носился по городу, как сильные испарения, которые откладывались на языке. Любое промедление было смерти подобно; но Франческо нужно было ехать во дворец. Информировать графа де Баттифолле и получить от него инструкции ― это было его обязанностью. Данте понимал это и не ожидал другого; усталость и не покидающее его ощущение обманутых надежд мешали выказать это понимание внешне. Он намеривался убедить Франческо, но понял, что его аргументы будут отметены. Франческо не обременял себя спором. Его дисциплина в данном случае определяла все его мысли и действия.
