Игорь Минутко - Золотая братина: В замкнутом круге
– И господину Цукато вы поведали историю о «Золотой братине»? – спросил Вениамин Георгиевич.
– Не совсем так, – ответил граф Оболин. – Год или полтора назад юрист, который ведет наши дела, напомнил мне о пункте из завещания деда, то есть о золотом блюде, которое надлежит передать в Музей народного искусства России…
– Простите, Александр Петрович, что перебиваю вас… – Миров смотрел в упор на графа Оболина. – Это блюдо вы получили по наследству?
– Именно так! Вернее, сначала получил его по наследству мой отец, а от батюшки – я.
– Но… – Вениамин Георгиевич подыскивал слова, – насколько мне известно… У вашего деда, Алексея Григорьевича Оболина, была только дочь Ольга…
Повисла пауза. Граф Александр Петрович с недоумением смотрел на следователя.
– Вениамин Георгиевич, голубчик! – наконец воскликнул он. – Если вы изучали историю нашего рода… Вы остановились примерно в начале тридцатых годов. Ведь со своей первой супругой, Марией Константиновной, дед развелся. Несовпадение душ. А моя сводная сестра, Ольга Алексеевна, дожила до глубокой старости, до восьмидесяти четырех лет, я с ней встречался несколько раз – замечательная была женщина, Царство ей Небесное. Так вот, господа, в тридцать первом году мой дед женился на Ксении Валентиновне Сосновской. В тридцать втором году у них родился сын Петр, мой отец. Вот и все. Женился отец достаточно рано, в возрасте двадцати шести лет, на французской киноактрисе Катрин Валери, которая стала графиней Оболиной. В результате этого счастливого брака в шестьдесят первом году на свет появился я.
– Понятно, Александр Петрович, – кивнул Миров. – Извините, что своим вопросом я невольно увел вас от главной темы нашего разговора. Итак, ваш юрист напомнил о завещании деда.
– Да, да! Тогда в одну из наших встреч – как раз было лето, и Виктор Станиславович приехал в очередной раз, – я вкратце рассказал ему и о «Золотой братине», и о завещании деда. Мой друг был очень взволнован услышанным, сказал, что в Москве жуткая криминальная обстановка – отправляясь с золотым блюдом на родину моих предков, я подвергаю свою жизнь опасности. Словом, он мне и предложил нанять телохранителей, сказав, что готов помочь в этом деле, у него есть старинный друг, возглавляющий престижную фирму…
– «Амулет»? – спросил Табадзе.
– Да, «Амулет».
– А старинный друг господина Цукато – Василий Никитович Дакунин?
– Именно! – ответил граф Оболин, и стало заметно, что его охватило волнение. – А что?
– Вы, приехав в Москву, виделись с Виктором Станиславовичем? – спросил Миров.
– Нет. Еще нет… Последний раз, перед вылетом из Рима, я позвонил ему, и мы договорились, что уже в Москве, устроившись в отеле, я тут же свяжусь с ним… – Граф Оболин замолчал, и усталость отразилась на его бледном лице.
– И что же? – спросил Арчил. – Вы позвонили?
– Да, позвонил… Сразу, как только вошел в эту гостиную. Телефон не отвечал… Звонил несколько раз. И сегодня звонил, как только меня привезли сюда ваши люди. Никакого результата…
– Если ваш друг живет в коммунальной квартире, кто-нибудь подошел бы к телефону, – пояснил Вениамин Георгиевич.
– Он мне говорил, что телефон у него индивидуальный, в комнате…
– По какому номеру вы звонили господину Цукато? – спросил Арчил.
– Девятьсот сорок три – двадцать семь – четырнадцать.
Миров и Табадзе переглянулись: это был номер телефона в 14-й квартире дома № 53 на улице Третьей Индустриальной, в которой, согласно документам, до последнего времени проживал Никодим Иванович Воротаев.
– Вряд ли, Александр Петрович, – тихо заметил Миров, – вы встретитесь в Москве со своим приятелем. Скорее всего, господин Цукато является одним из участников похищения «Золотой братины», а может быть, и его организатором.
– Да что вы такое говорите, Вениамин Георгиевич! – с возмущением прокричал граф Оболин. – Что вы говорите? Чтобы Виктор Станиславович…
– Разрешите, граф, задать вам один вопрос, – сказал Табадзе. – В письме директору музея Ивану Кирилловичу Любину вы написали, что помимо исполнения воли вашего деда, согласно его завещанию, у вас в России есть еще дела. А в разговоре с директором музея уточнили: коммерческие дела, и они сопряжены с риском. Может быть, вы поведаете нам, что это за дела… – Арчил понимающе улыбнулся. – Хотя, конечно, существует коммерческая тайна. Но сами понимаете…
– Да, да! Все понимаю. И какие там тайны? Суть вкратце такова. У моих предков здесь, в России, было несколько имений, домов. Словом, недвижимость. Постоянно наша семья жила в Петербурге. И была небольшая загородная резиденция, летняя. Вилла, дача – назовите как угодно. Дом этот сохранился до нынешних времен. Он в Ораниенбауме. Сейчас там пансионат ветеранов Второй мировой войны…
– Откуда вам это известно? – перебил Миров.
– У меня довольно обширная переписка с местными властями. Так вот… Еще мой отец затеял построить под Римом копию нашего загородного дома. В его распоряжении были только фотографии дома, комнат, сада, ограды и ворот. Батюшка осуществил свой замысел, заразив им меня, в ту пору студента Сорбонны. Представляете? Кусочек утраченной родины в жаркой Италии. Там у нас, в маленьком парке, и русские березы растут. Кстати, отец унаследовал эту идею от деда – тот только и жил воспоминаниями о России. Вроде бы все получилось. Кроме ворот. В Ораниенбауме находятся потрясающие ворота из литого чугуна. Жаль, я не взял с собой фотографии. Вы бы поразились! Это чугунная композиция – три льва, и один из них, выполняющий функцию верхней перекладины ворот, держит в пасти наш родовой герб! В Италии не нашлось мастеров, которые воспроизвели бы эту композицию по фотографиям. Потом… Копия есть копия. Отец все мечтал выкупить у советских властей ворота. Даже писал в какие-то ваши инстанции. Конечно, ответов не последовало… И только после падения большевистского режима такая возможность появилась…
– Ваш отец жив? – спросил Миров.
– Нет. Он погиб в автокатастрофе в восемьдесят девятом году.
– Извините…
– Я списался сначала с канцелярией господина Собчака – тогда он был мэром Петербурга, быстро получил ответ, меня переадресовали к муниципальным властям Ораниенбаума. Переписка, телефонные переговоры. Словом, мы договорились. Меня заверили, что ворота и фигуры львов в хорошем состоянии. А пансионат ветеранов, увы, нуждается в средствах, дом требует капитального ремонта, дотаций от государства не предвидится. Пока мы заочно сошлись на двадцати тысячах долларов. Однако окончательная сумма сделки будет определена на месте. Таково, господа, мое коммерческое дело в России.
– В чем же его риск? – не понял Арчил Табадзе.
И первый раз за всю встречу граф Оболин откровенно засмеялся:
– Сегодня в России любая коммерческая сделка – риск. Я планировал уже завтра ехать в Санкт-Петербург. Теперь не знаю… Врачи говорят, два-три дня… никаких поездок.
– А когда вы собираетесь вернуться в Рим? – спросил Арчил.
– Предполагал, сразу после завершения сделки. Теперь покину Россию только после того, как вы задержите преступников и вернете «Золотую братину» в музей.
– Браво, граф! – взволнованно воскликнул Миров.
– Если сделка с воротами состоится, – задумчиво спросил помощник Мирова, – каким образом вы будете переправлять эдакую тяжесть в Италию?
– Я уже думал об этом, – живо откликнулся Оболин. – Самый дешевый путь – морской. Если мне повезет и будет судно из Петербурга в Италию… Пусть сухогруз, пусть экскурсионный теплоход… все равно это гораздо дешевле. А не повезет – придется заказывать автофургон. В три раза дороже. Представляете?
– Александр Петрович, а как же с охраной? – спросил Миров. – Может быть, вам помочь?
– Нет уж, увольте! – Граф Оболин даже вскочил с кресла и заходил по гостиной. – Хватит с меня русских детективов. С местными властями Ораниенбаума решу проблему безопасности.
– Последний вопрос, Александр Петрович. – Миров взглянул на часы. – Опишите внешность Виктора Станиславовича Цукато.
– Внешность? – Граф оживился. – Тут понадобилась бы кисть живописца! Виктор Станиславович весьма колоритен. Выше среднего роста, плотный, абсолютно седой – и голова, и очень старательно подстриженная борода. Мы даже шутили: надо создать клуб бородачей всех поколений. Ведь я господину Цукато в сыновья гожусь. Голубые глаза, носит очки в тонкой оправе, говорил, что у него зрение минус шесть. Да! Хорошая примета: ходит с тяжелой черной тростью с инкрустированным золотом набалдашником. – Все это было сказано на одном дыхании. – Может быть, у вас есть уточняющие вопросы?
– У меня вопросов нет, – покачал головой Миров. – Может быть, у Арчила Тимуровича?
Арчил промолчал – было видно, что он всецело поглощен какими-то размышлениями.
– Тогда позвольте мне спросить, – сказал граф Оболин, – как здоровье Ивана Кирилловича?
