Эллис Питерс - Воробей под святой кровлей
— Ну как, нашли что-нибудь полезное? — спросил Мадог, который ждал в лодке, удерживая ее воткнутым в речное дно веслом.
Между тем Гриффин давно уже успел накупаться и обсохнуть; он оделся и ушел в мастерскую, где теперь хозяйничал Джон Бонет, унося с собой отвоеванную у чужого мальчишки монету. Гриффин давно привык считать Джона вторым человеком после хозяина, а теперь признал его за главного.
— Нашел, и даже больше, чем можно было ожидать!
Под прозрачной водой нашлись следы рук, где хватался за дно мальчик, на травянистом склоне — вмятины от его ног. Там он поднял со дна свою находку, а тут присел на траву, чтобы очистить ее и хорошенько рассмотреть; потом ее отнял Гриффин, считая собственностью своего хозяина, а Гриффин честен, как может быть честен настоящий простак. Вот заросли ивы и ольхи, со всех сторон обступившие лодку, на лужайке лежат кучки речных голышей и один большой камень. А вот под нависшими лозами ольхи колышутся на воде легкие островки нежной жерухи. Но самый зловещий знак Кадфаэль нашел у себя под ногами: в траве, на расстоянии вытянутой руки, отважно выставив из нее свои красновато-лиловые головки, выглядывал не один, а целых три цветка — те самые лисьи камешки, которые они тщетно искали ниже по течению.
Кучки речной гальки и один большой камень пока еще ничего не говорили Мадогу, но лилово-красные цветки сразу приковали к себе его взгляд. Увидев их, он перевел глаза на Кадфаэля, а затем на сверкавшую на солнце мелководную заводь, где возле самого берега никак не мог утонуть человек, если он находился в сознании.
— Так это и есть то место?
Нежные, трепетные белые островки жерухи качались под ольховыми зарослями, готовые легко оторваться от дна. Ямки, оставленные на дне пальцами мальчика, постепенно затягивались, заполняясь струйками песка и мелкой гальки; едва заметные, слабые волны мало-помалу зализывали все неровности.
— Прямо здесь, возле собственной усадьбы? — произнес Мадог, покачивая головой. — Вы думаете, это наверняка? Я больше нигде не нашел такого места, где третий свидетель встречался бы с двумя остальными.
— Что можно знать наверняка в этом мире? — трезво рассудил Кадфаэль. — Ничего не бывает совсем наверняка, но этот случай настолько верный, насколько это вообще возможно для человеческого разумения. Был ли покойник виновником кражи и кто-то его выследил? Или он сам слишком много узнал про того, кто совершил эту кражу, и у него хватило глупости разболтать, что он это знает? С Божьей помощью все это выяснится. Перевези меня обратно, Мадог, мне надо поспешить, чтобы попасть к вечерне.
Мадог перевез его, не приставая с расспросами, и только пристально вглядывался все время из-под густых бровей зоркими глазами в его лицо.
— Вы сейчас отправитесь в замок, чтобы дать отчет обо всем Хью Берингару? — спросил Кадфаэль.
— Не в замок, а к нему домой. Но вряд ли застану его сейчас, не думаю, что он меня так рано ожидает.
— Сообщите ему все, что мы здесь видели, — озабоченно сказал Кадфаэль. — Пускай он с вами и сам посмотрит и поразмыслит над увиденным. Расскажите ему про монетку — а я уверен, что это была монета, которую выловили в этой заводи, — и не забудьте сказать, что Гриффин утверждал, что эта монета принадлежала его хозяину. Пускай Хью его об этом расспросит.
— Все расскажу, — кивнул Мадог. — Хотя и не все тут понимаю.
— Как и я. Но попросите его, чтобы он, если позволит время, наведался потом ко мне. После того как он сам помозгует над всем, что тут сплелось, нам надо будет хорошенько потолковать об этом вдвоем. Тем временем и я покопаюсь на досуге и, как знать, может быть, с Божьей помощью до вечера в чем-нибудь разберусь.
Хью вернулся домой поздно, после целого дня упорных мотаний по всему городу, из которых не вынес ничего нового, зато количество перешло в качество и можно было считать доказанным первоначальное предположение: ни в одном из привычных мест, где любил бывать Печ, ни где-либо еще его никто не видел после того, как он ушел из дома в понедельник утром. Смерть почтенной Джулианы не добавила ничего нового к тому, что он уже знал, поскольку она была очень стара; и все же у Хью Берингара осталось неприятное чувство, которое говорило ему, что невозможно, чтобы все беды, которые градом обрушивались на один и тот же дом, случились сами собой. Сообщение Мадога лишь подтвердило справедливость его сомнений.
— Прямо чуть ли не у порога его мастерской? Возможно ли это? И все там встретилось вместе: ольховые кусты, жеруха, лиловые цветы… Все нити тянутся в одно место, и все, как нарочно, сходится на этом доме. Откуда ни начнешь, все опять приводит нас туда.
— Так и есть, — сказал Мадог. — И брат Кадфаэль тоже ломает голову над этими загадками. Ему бы хотелось потолковать о них с вами, милорд, если вы сможете уделить ему часок сегодня вечером, хотя бы и очень поздно.
— Я сам буду ему благодарен, — ответил Хью. — Видит Бог, одного моего ума тут не хватит, и нужна особенная проницательность, чтобы разобраться в таком темном деле. Ступайте домой, Мадог, и отдыхайте, вы и так славно потрудились для нас. А я пойду разбужу мальчишку Печа и вытяну из него все про монету, которую он считает собственностью своего хозяина.
Между тем Кадфаэль облегчил себе душу, побеседовав с аббатом Радульфусом и сообщив ему о своих открытиях; тот выслушал его рассказ внимательно и отнесся к нему со всей серьезностью.
— Так ты уже передал эти новости Хью Берингару? И полагаешь, что он захочет поподробнее обсудить с тобой эти вопросы?
Радульфус прекрасно знал, что между этими двумя людьми давно существует особая дружба, с тех пор как они вместе участвовали в событиях, происходивших до того, как аббат Радульфус появился в Шрусбери, чтобы занять свою нынешнюю должность.
— Если он придет сегодня вечером, вы можете побеседовать с ним не торопясь, сколько потребуется. Без сомнения, это расследование нужно как можно скорее привести к завершению; мне, как и тебе, все больше начинает казаться, что наш гость, пользующийся сейчас правом церковного убежища, едва ли имеет отношение ко всем этим злодеяниям. Он сидит тут взаперти, а злодейства продолжают твориться на воле без него. Если он ни в чем не виновен, то справедливость требует, чтобы это было доведено до всеобщего сведения.
Когда Кадфаэль выходил от аббата, у него еще оставалось в запасе достаточно времени, чтобы основательно обо всем поразмыслить, на дворе только начало смеркаться. Он добросовестно отбыл вечернюю службу, а затем, вместо того чтобы удалиться в дормиторий, направился в притвор к Лиливину; тот уже разложил свою постель, но не думал еще спать. Молодой человек сидел в углу скамейки; поджав под себя ноги и удобно прислонившись к стене, он затаился в темноте незаметной, маленькой тенью, тихонько напевая про себя мелодию, которую начал сочинять, а теперь пытался найти удовлетворяющее его завершение. Завидев Кадфаэля, он оборвал пение и подвинулся, чтобы дать ему место на одеяле.
— Хорошая мелодия! — сказал Кадфаэль, со вздохом усаживаясь на скамью. — Твоя? Не выдавай ее никому, а то Ансельм услышит и украдет ее у тебя для мессы.
— Она не готова, — сказал Лиливин. — Я еще не придумал для нее окончания, никак не найду одного нежного перехода. Это будет любовная песня для Раннильт. — Он повернулся лицом к Кадфаэлю и посмотрел ему в глаза серьезным взглядом. — Я правда люблю ее. Я высижу здесь до конца. Пускай меня лучше повесят, но без нее я никуда не уйду.
— Навряд ли она скажет тебе за это спасибо, — сказал Кадфаэль. — Но с Божьей помощью тебе, я надеюсь, и не придется делать такой выбор. — Впрочем, парнишка, при всей неуверенности в завтрашнем дне и несмотря на все страхи, как будто и сам заметил, что каждый день прибавляет новые сведения в его пользу. — Там без тебя дела не стоят на месте, хотя пока еще не все до конца прояснилось. И уж коли говорить правду, то знай, что представитель закона по здравом рассуждении проявил благоразумие и все больше склоняется к моей точке зрения.
— Хорошо, если так! Но что, если они раскопают, что я в ту ночь выходил отсюда? Они не поверят моим словам, не то что вы…
Он бросил неуверенный взгляд на брата Кадфаэля и, встретясь с ним глазами, уловил вдруг в их спокойном выражении что-то такое, что заставило его испугаться. Встрепенувшись, он воскликнул:
— Неужели вы сказали помощнику шерифа? Ведь вы обещали… Ради Раннильт!
— Не волнуйся, пожалуйста! Доброе имя твоей Раннильт Хью Берингар будет охранять так же, как и я. Он даже не допрашивал ее как свидетельницу в твоем деле и не сделает этого, если дело не дойдет до суда. Сказал ли я ему? Да, сказал. Но только после того, как он дал мне понять, что сам наполовину обо всем догадался. У него не хуже, чем у меня, развит нюх на вымученную ложь. Насилу вытянув из тебя твое «нет», он ни на миг в него не поверил. Ну и вытянул из меня все остальное. Он понял, что твоя правда звучит убедительнее, чем ложь. А на крайний случай, если тебе понадобятся свидетели, всегда остается в запасе Раннильт и стражники у ворот, которые видели, как ты пришел и ушел. Так что ему нет причины заниматься твоими похождениями в ту ночь. Хотел бы я знать так же много о других! — Кадфаэль задумался, чувствуя на себе все время напряженный и доверчивый взгляд Лиливина. — Не можешь ли ты припомнить еще что-нибудь? Малейший пустяк, относящийся к этому дому, может сослужить важную службу.
