Кэрол Макклири - Иллюзия убийства
Я останавливаюсь посередине лестницы как вкопанная и не могу отвести глаз от телеграммы. Джон Кливленд в самом деле был торговцем ножевыми изделиями в течение восьми лет, но умер по естественной причине два года назад в возрасте тридцати четырех лет. Корреспондент наверняка посетил кладбище, дабы убедиться, что он действительно умер и похоронен.
Самое главное — этот человек был холост.
Я оборачиваюсь и смотрю на женщину, которая встала с дивана. Не знаю, что она прочитала на моем лице, только ее охватила паника. «Амелия» поворачивается и бежит к двери.
Я бросаюсь за ней и налетаю на мужчину и женщину, поднимающихся по лестнице. Не обращая на них внимания, я сбегаю по лестнице к выходу и слышу брошенное мне вдогонку: «Грубиянка!»
Я снова на улице, смотрю направо и налево, мечусь туда-сюда, но женщины и след простыл — ее поглотили толпы людей на тротуаре и армада рикш и паланкинов, движущихся в обоих направлениях по мостовой.
Продолжать погоню бессмысленно, и я возвращаюсь в гостиницу.
Когда иду к своему номеру, у меня закрадывается подозрение, и я нахожу подтверждение ему, как только вхожу внутрь и бросаю беглый взгляд на положение своих личных вещей: мою комнату обыскали.
Поскольку я взяла в дорогу совсем немного вещей, мне не составляет большого труда проверить их и убедиться, что ничто не пропало, даже мои драгоценности. Это убеждает меня, что ко мне наведывался не простой воришка.
Что бы я ни делала, случай на рынке за тысячи миль отсюда все еще преследует меня по пятам.
По всей видимости, леди Уортон стала участницей интриги, которую плетут Фредерик, Сара, моряк и бог знает кто еще.
Мой номер обыскали, и вдобавок какая-то женщина изображала из себя вдову Кливленда.
Как я ни сопоставляю кусочки, они не складываются в цельную картину, будто листья китайского чая. Правда, я прихожу к неожиданному заключению. Хорошо, что я приняла предложение Фредерика вместе проводить время. Когда он присматривает за мной, я могу присматривать за ним.
46
В записке от Фредерика, просунутой мне под дверь на следующее утро, говорится, что он будет рад встретиться со мной через час.
Я со стоном вздыхаю и забираюсь обратно в кровать под одеяло, чтобы обдумать ситуацию. У меня много вопросов к великому охотнику, но по опыту я знаю, что лобовая атака не удастся. Мне нужно быть хитрее, чем раньше.
Мистер Селус объявил мне войну.
Отвечу ему тем же, но не стану более ввязываться в словесную перепалку; я должна быть хитрее и изощреннее, что мне совершенно несвойственно. Я обязана проявить сдержанность и что-то перенять у него, а не раскрывать свои не очень хорошие карты.
Мне нужно научиться уклоняться от ударов.
Я все еще в недоумении от вчерашнего эпизода, когда женщина, представившаяся Амелией Кливленд, хотела заполучить то, что человек, погибший на рынке, дал мне.
Но она не знала, что это ключ, иначе обязательно попросила бы именно его.
Что он открывает, кто на самом деле та женщина и кто из моих попутчиков связан с ней — вот какие вопросы меня сейчас мучают.
Но сколько ни хандри, сколько ни прячься под одеялом, толку не будет, поэтому я встаю и привожу себя в порядок перед встречей с Фредериком.
Я выхожу из номера, спускаюсь в зал и, увидев Фредерика, улыбаюсь ему. Во всех наставлениях по этикету можно прочитать, что истинная молодая леди должна блистать в разговоре — хотя не настолько ярко, чтобы затмевать своего собеседника, — и слушать внимательно, с шире обычного раскрытыми глазами, когда он рассказывает о своих мужских успехах.
Иными словами, в это утро я буду знать свое место в присутствии мужчины.
Он по-джентльменски кланяется мне:
— Как вы сегодня себя чувствуете, Нелли?
— Спасибо, хорошо, только я спешу. В Гонконге есть много чего посмотреть, и я намерена увидеть все. Идемте.
Я пролетаю мимо него и держу язык за зубами, хотя мне очень хочется сказать ему что-нибудь едкое по поводу его встречи с леди Уортон.
На улице я тяжело вздыхаю и жду, когда он догонит меня. Хватит, с хорошими манерами покончено. Так дело не пойдет.
Я должна изменить тактику, иначе мне удачи не видать.
— Пожалуйста, извините меня, Фредерик. Вчера в судоходной компании мне сказали нечто такое, что выбило меня из колеи.
Я вкратце рассказываю ему, как не по своей воле оказалась втянутой в состязание, и спрашиваю, что мы будем осматривать в первую очередь.
— Мы поднимемся на самую высокую гору на острове Гонконг.
На пик Виктории высотой тысяча восемьсот футов, названный в честь королевы, к счастью, можно подняться на фуникулере, который довозит до конечной остановки Виктория-гэп на высоте тысяча двести футов.
Пока мы едем, Фредерик рассказывает, что в летние месяцы в Гонконге так жарко, что те, кто в состоянии сделать это, поднимаются на вершину горы, где ветер дует круглый год.
На конечной остановке мы берем паланкины. Чтобы подняться на самую вершину, нужно три носильщика на один паланкин, как и на отрезке пути по пересеченной местности от пирса. На площадке, называемой «Под зонтиком», где стоит одна скамейка с заостренной крышей над ней, все останавливаются, чтобы дать носильщикам передохнуть. Потом мы продолжаем путь, оставляя позади туристов и нянек с детьми.
Через некоторое время носильщики снова останавливаются, и мы идем пешком до сигнальной станции.
Вид захватывающий. Правильно говорят, что он особенно великолепен ночью, когда кажется, будто ты находишься между двумя небесами: тысячи огней на лодках и судах в заливе вместе с огнями на улицах и в окнах домов внизу производят впечатление неба, усыпанного мириадами звезд.
— Нас занесло ветром на небо, — говорю я Фредерику и рада, что все это время держала язык на привязи.
— Верно. А сейчас, если вы не против совершить ночное плавание, мы спустимся в Дантовад — ту тюрьму в Кантоне, где вы хотели побывать.
— В отличие от колонии Кантон — стопроцентно китайский город, — говорит нам капитан Грогэн, когда мы садимся на его каботажное судно «Пувань».
Капитан, проживший многие годы в Китае, очень застенчивый, доброжелательный и приятный в общении.
Вскоре после отплытия «Пуваня» из Гонконга опускается ночь, и я одна выхожу на палубу, где все погружено в темноту.
Плавно и уверенно наше судно скользит по воде, и единственный звук, самый утешительный и успокаивающий в мире, — это плеск воды. Сидеть на тихой палубе под звездным небом и под всплески рассекаемых носом корабля волн для меня одно удовольствие.
Что бы ни говорили о радости человеческого общения, щедрой теплоте солнца, мягкости лунного света, красоте музыки, лучше дайте мне плетеное кресло на палубе в тихом уголке. И пусть останется за горизонтом мир со всеми его заботами, суетой и интригами.
Мои мечты прерывает мое собственное назойливое чувство реальности. Новость, что я оказалась втянутой в гонку помимо своей воли, лишила удовольствия мое путешествие. Не важно, что его омрачили события в Порт-Саиде и еще кое-какие происшествия: оно все время было мне в радость. Теперь же мне нужно не только побить рекорд вымышленного героя, но и опередить коллегу по профессии, ну и, само собой, противостоять интригам и козням, устраиваемым вокруг меня после смерти мнимого Джона Кливленда.
Увы, Фредерик не дал мне никакого ключа к разгадке тайных замыслов, к которым он может быть причастен. Если бы я не узнала у ресторана этого негодяя-моряка вместе с ним, то подумала бы, что у великого охотника романтическая встреча с леди Уортон.
Не желая больше напрягать мозги, ухожу в каюту и ложусь спать.
Перед рассветом мы бросаем якорь в Кантоне.
47
В то время как мы завтракаем, на борт поднимается приглашенный капитаном гид-китаец Ай Сун. Он молча наблюдает, как для нас готовится легкая закуска, которую мы возьмем с собой.
Первое, что говорит нам Ай Сун: «Веселого Рождества», — и мы по достоинству оцениваем его вежливость и внимательность, поскольку эта дата вылетела у нас из головы.
Ай Сун сообщает нам, что посещал занятия в американской миссии в Кантоне, но со всей искренностью признается, что усвоил только английский язык, не переняв христианскую религию.
Капитан говорит, что помимо зарплаты гида Ай Сун получает проценты от торговцев за все товары, купленные туристами, которых китаец приводит в определенные магазины. Конечно, туристы там платят больше, чем в других магазинах, а Ай Сун старается устроить так, чтобы путешественники не ходили туда, где ему ничего не перепадет.
— Очень сообразительный малый, — хвалит его Фредерик.
Ай Сун одет весьма элегантно: в черные, украшенные бисером ботинки с белыми подошвами, ярко-синие брюки, точнее сказать — трико, потому что они завязаны вокруг щиколоток и плотно обтягивают почти всю ногу. На плечах синяя, жестко накрахмаленная одежда наподобие длинной, доходящей до пят рубашки, а поверх нее подбитый и стеганый шелковый жилет, чем-то похожий на то, что надевают под смокинг. Его длинная черная как смоль косичка с кисточкой из черного шелка опускается по спине почти до земли. На том месте, откуда начинается его коса, прикреплена круглая черная шапочка.
