А. Веста - Оракул
Внезапно доски сцены разом зачадили, занавес вспыхнул, и фейерверк искр посыпался на головы охранников. От неожиданности те ослабили хватку, и Парнасов оценил этот подарок судьбы: он резко дернулся, вывернулся из захвата и, перепрыгивая через падающие балки, пронесся сквозь дымную мглу, затем свалился в какой-то люк, скатился кубарем по запасной лестнице и долго плутал по коридорам, похожим на коридоры затонувшего в дыму «Титаника». В конце концов он выбрался из дымного трюма и, больше не искушая судьбу, побежал к «Приюту странника».
Горячо пожав наманикюренные щупальца Актинии и заискивающе глядя в ее томные очи, он попросил, чтобы его не беспокоили. На любые вопросы следовало отвечать коротко и грубо: мол, ничего не знаю, жилец съехал в неизвестном направлении.
Наутро, спустившись за кипятком, Парнасов нашел Актинию в необычайной задумчивости. Забывая хлопать ресницами и приоткрыв пунцовые губы, она ловила голос диктора из маленького настольного приемника.
Парнасов остановился и прислушался, чувствуя, что его волосы начинают шевелиться.
– …Две башни Нью-Йоркского делового центра атакованы летчиками-камикадзе! – захлебывалось радио.
Парнасов вспомнил две горящие башни по бокам сцены и бумажные самолетики в руках алхимика. «Завтра будет поздно!» – обреченно шептал старик. Откуда он мог знать о крушении башен по ту сторону земного шара? Сегодня как раз одиннадцатое, одиннадцатое сентября, месяц Девы, число Справедливости! Что это? Бред старикашки или тайный оракул?
– Солнечные часы, труба, семнадцать, Луна и Солнце, Воскрешение мертвых, верни ключ… – зачарованно повторил Парнасов.
Вернувшись в номер, Парнасов навзничь упал на постель и накрылся подушкой. Один кошмар сменял другой. В этом жутком сне смешался загадочный Ключ от Воскрешения Мертвых, улыбка длинноносого паяца и рухнувшие башни-близнецы.
Очнувшись, Парнасов решил во что бы то ни стало взять свой куш и разгадать завещание старика. Для начала он поинтересовался у гостеприимной Актинии, что на местном жаргоне означает «труба», и получил неожиданный ответ, что трубой с давних времен зовется местное кладбище и прилегающая к нему улица.
«Дело-труба, – размышлял Парнасов, – а может быть, имеется в виду тоннель, по которому устремляются в светлую даль души, легкие и свободные, как мотыльки?» Однако Актиния не оценила полета его мысли.
Все оказалось гораздо проще. В центре кладбища некогда было установлено мраморное надгробие в виде ангела, трубящего в трубу. В свете того, что узнал Парнасов о местных достопримечательностях, странное сочетание слов и цифр «труба семнадцать» вполне могло оказаться адресом старика, ведь где-то же он жил до того рокового вечера.
Опасаясь покидать свое убежище при дневном свете, Парнасов дождался темноты и лишь тогда отправился в разведку. Вяло накрапывал осенний дождь. Парнасов шел уже довольно долго, и капли с волос затекали за ворот его летнего пиджака. Он все еще наделся, что где-то рядом с кладбищем есть жилой массив с домом семнадцать, с восемнадцатой квартирой или чем-то подобным. Но в конце улицы выросли кладбищенские ворота, едва освещенные тусклым, покачивающимся светом, Парнасов не повернул назад, он решительно вступил в полутемные аллеи города мертвых. Правильно разбитые улицы этого города сбегались к главной площади и, преодолевая запредельный ужас, Парнасов ждал появления трубящего ангела.
К полуночи небо освободилось от туч и ущербная луна немного восполнила недостаток освещения. Впереди, в бурном ветреном сумраке, белела мраморная фигура. Посланник Апокалипсиса действительно когда-то дул в трубу, знаменуя наступление Судного Дня, но трубу давно отбили воинствующие атеисты. Однако крылатая фигура не утратила величия. У подножия памятника, в точности по слову старика, были установлены солнечные часы. На их постаменте все еще можно было различить барельефы: луну, солнце, звезду и крест.
«Верни ключ!» – прошептал старик. А может быть: «Поверни». Словно герой триллера, Парнасов попытался сдвинуть стрелу солнечных часов, пробуя закрутить мраморный столбик по часовой стрелке. Внутри постамента что-то хрустнуло, заскрежетало, и мраморная плита внезапно поползла в сторону. В нише под часами лежал черный чемодан. В слабом лунном свете блестели кованые уголки и нашлепка из светлого металла. «Гросс Германия. 1943» было прочеканено по серебру выпуклыми готическими буквами.
Герман Михайлович лихорадочно огляделся. Из-за облетевших деревьев выглядывала перекошенная от страха луна. Парнасов схватил чемодан, установил солнечные часы на место и побежал к «Приюту странника».
Поздно ночью он взломал ржавые, похожие не зубастые крокодильи пасти замки на крышке чемодана и заглянул внутрь. Внутри не оказалось ни старинных золотых монет, ни драгоценных украшений. Древний экспонат был доверху набит книгами и рукописными трактатами на немецком языке и латыни. Но были и тетрадки, написанные по-русски: «Истинное откровение по поводу универсального лекарства, называемого в просторечии философским камнем», «Искусство быть счастливым», «Трактат о Соли», «Вода Воскрешения» и «Глория Мунди».
«Заклинаю тебя устами и руками хранить этот секрет от злых, алчущих и преступных людей, – предупреждала надпись на титульном листе „Воды Воскрешения“. – Не возвышай себя с помощью этого секрета, чтобы Бог не имел причин быть недовольным тобою в Судный День…»
Последними на белый свет явились дневники и мемуары, подписанные неким Ксаверием Гурехиным.
К утру следующего дня Герман Михайлович пролистал картинки, схемы и аллегорические рисунки. Поняв, с чем имеет дело, он удвоил меры собственной безопасности и забаррикадировался в номере, предчувствуя, что нашел свое Эльдорадо, свой «золотой ключик». Несколько дней он не ел, но обильно пил воду из треснувшего графина. Простым карандашом на кусках оберточной бумаги, он строчил наброски своего первого романа, чувствуя в груди вулканические толчки. Все то, что копилось и зрело в недрах Парнасовской души, внезапно нашло выход и обрело форму. Сведений, обнаруженных им в чемодане «Гросс Германия», было достаточно, чтобы написать с десяток мировых бестселлеров. Главным открытием была система странных паролей, тайный числовой и знаковый алфавит, придуманный еще на заре цивилизации.
Парнасов не имел наследственного предрасположения к цифири, и, попав в плен к символам, знакам, соотношениям, к магическим углам и инкунабулам, он чувствовал себя не очень уютно. Вскоре же он убедился, что на этом зашифрованном языке переговариваются друг с другом очень важные персоны. Причем переговариваются через века и континенты:
Патриарх седой, себе под руку,Покоривший и добро и злоНе решаясь обратиться к звуку,Тростью на земле чертил число!
Документы таинственного братства, обнаруженные Парнасовым, рассекречивались один за другим и превращались в фантастические и исторические романы. Вскоре Парнасов переехал из «Приюта странника» на съемную квартиру в центре Москвы, а там и вовсе купил собственную. Литературная слава дала зримый оздоровительный эффект: к нему начали возвращаться, казалось бы, навсегда утраченные инстинкты. Первым к разбогатевшему Парнасову вернулся хватательный и покупательный рефлекс, начисто убитый месяцами безденежья, и он принялся скупать все подряд, отдавая предпочтение драгоценностям и антиквариату. Парнасов жадно пил из чаши успеха, но где-то в глубине души зудел по ночам робкий голосок старого сверчка, переехавшего вслед за ним из «Приюта странника»:
– Заклинаю тебя устами и руками хранить этот секрет от злых, алчущих и преступных людей …
Едва заслышав эту дудку, Парнасов вскакивал среди ночи и в ужасе метался по темным затаившимся комнатам. «Что плохого я сделал? – спрашивал он у свербящей тьмы. – Я всего лишь применил открытый мне принцип Философского Камня к писательской работе, и мир преобразился, словно я смотрю на него сквозь изумрудные очки. Замолчи, столетняя мошка, этот успех принадлежит мне, мне одному!»
– Глупый деревянный мальчишка, ты забыл, что золотые, полученные от Карабаса Барабаса, не приносят и малой толики счастья, – плел свою унылую песенку сверчок.
Однажды ночью окончательно взбешенный Парнасов выгнал из гаража свою «триумфальную колесницу» и полетел на окраину города. Около полуночи он вступил в затхлую тьму бывшего кинотеатра «Молния». Зрительный зал напоминал пещеру или морской грот с обрывками водорослей. Остатки бархатного занавеса шевелил сквозняк, обгоревшая обшивка стен свисала, как морская капуста. Парнасов прошел за кулисы и наконец нашел гримерку старика. Здесь было светло от лунного света, падавшего в маленькое окошко под потолком. На гвоздях печально перешептывались куклы. На полу, раскинув руки и заломив ноги в замершей пляске, валялся Буратино.
